Звезда и тень

— Японцы. Почему они спрашивают, Сама-сан? — в голосе Дожена прозвучали холодные нотки.

Дожен читал его, словно книгу, потому что прекрасно знал. Слишком поздно говорить о том, что Сэмьюэл не знает, почему японцы им интересуются. И слишком поздно притворяться, что ему нечего скрывать.

Сэмьюэл наполнил еще раз чашку учителя, вновь с глубоким поклоном подал ему. Затем перешел на английский:

— Извини, Дожен-сан. Это — мое дело. Дожен медленно потягивал саке.

— Ты слишком мрачен и погружен в какие-то мысли. Я — старик. Ты не хочешь нарушать мой покой? Но мы разделим тяжесть вместе, да? — Дожен не перешел на английский, невзирая на попытку Сэмьюэла. И за этим стояло многое: положение Дожена, его желание руководить беседой и говорить о вещах, слишком сложных для обсуждения на чужом для него языке.

— Скажи, почему эти люди интересуются тобой?

— Я украл кое-что. Из японского посольства в Лондоне. Возможно, они ищут украденное. Я прослежу, чтобы не нашли.

Выражение липа Дожена изменилось.

— И что это, маленький бака?

Сэмьюэл не позволил своему телу напрячься, когда его назвали дураком.

— Это — казаритачи.

Дожен издал звук подавляемого гнева.

— И где он?

Не было смысла отвечать. Стоило только Сэмьюэлю подумать, и Дожен уже смотрел туда, куда он спрятал похищенное, — за плитой офиса располагался тайник.

— Могло быть и хуже. Ты не знаешь, с чем ты играешь. Назови пять великих мечей, — потребовал До-жен.

— Йуцу-мару, — сказал Сэмьюэл. — Доджири, разру-батель Доджи. Микацуки, Бледная Луна. O'Тента, гордость Мицуйев. Ичиго Хитофури, называемый Однажды за жизнь.

— Но в Мейбутсучо написано: есть еще один меч.

— Нет, есть пять имен, пять лезвий.

— Но ты же читал. В Мейбутсучо написано, что есть пять великих мечей и еще один, кроме пяти.

— Я читал это. Но я не понял. Я привык к тому, что не все могу прочесть по-японски. Дожен слегка улыбнулся:

— Это всего лишь простая головоломка. Монахи хотели во все внести философскую мысль. Но речь идет о том, что есть шестой, великий меч, его название и описание боялись занести в Мейбутсучо. Какой смысл намекать тому, кто все равно не знает, или утаить правду от того, кому она известна.

Сэмьюэл, потягивая саке, ждал, понимая, что Дожен ни о чем не говорит без цели. Старое чувство сосредоточенного спокойствия возвращалось к нему. Дожен продолжил:

— Гокуакума. Вот имя меча, если он существует. Высший Демон. Кто-то из посещающих христианскую школу рассказывал, что есть ангел, который стал дьяволом. Он и есть — дух этого меча.

— Если он существует.

— Лезвие длиной два шаку и пять суй. Рядом с рукояткой выгравирован демон — его называют Тенгу — низкие лапы, крылья, огромный клюв. На конце изгиба — углубление. На острие нет надписи, но есть знаки: Гоку, аку, ма. Во всей истории нет оружейника с таким именем или символами.

Сэмьюэл узнал описание, приведенное в Мейбутсучо — каталоге великих японских мечей. Но там не было ни имени мастера, ни истории владения.

— Он утерян?

— Нет, не утерян. Он… может появиться.

В свете лампы лицо Дожена было ни молодым, ни старым. Как всегда. Только его волосы были теперь коротко подстрижены. Все менялось вокруг. Дожен оставался прежним.

— Без ножен лезвие опасно. Можно отрубить себе палец, если быть неосторожным. Можно убить кого-нибудь.

Можно убить себя. Но с рукоятью, с ножнами — лезвие укрощено. А дух лезвия — это дух человека. Гокуакума — прекрасная и странная вещь. Она стара, как мир. Первая запись сделана семьсот лет назад: меч с золотой рукоятью. Он был в руках Минамото Йоритомо, когда тот очистил столицу от клана Тайра, уничтожил подростка-императора. Но одной власти мало — Гокуакума хочет больше. Йоритомо приказал уничтожить брата и всех тех, кто мешал ему. После его смерти семья жены Йоритомо — Ход-жо — стала владелицей меча, и демон захватил их всех. Они убили наследника Йоритомо, вырезали все потомство до последней ветви. И стали править. Но опасность еще не проявила себя. Проявила власть.

Какой-то самурай решил завладеть мечом, украл острие, отделив его от рукояти, вложил в ножны подделку. Этому ронину — его имя вычеркнуто из истории — вначале способствовала удача. Он заставил других ронинов следовать за ним, подчинил своей воле семью Ходжо. Он приставил к лезвию новую рукоять, чтобы использовать меч. Но однажды в бою лезвие выпало из рукояти, ронин не рассчитал движение, упал с коня прямо на лезвие, воткнувшееся в землю и прошедшее сквозь его грудь, — Дожен сделал паузу. Сэмьюэл в упор смотрел на него. — Гокуакума требует единства: только настоящее лезвие не выпадет из золотой рукояти. Ашикага Такауджи воссоединил острие и золотую рукоять, напал на Ходжо и заставил их вскрыть себе животы. Шестьдесят лет длились войны. Внук Такауджи стал хозяином Гокуакума. Он был мудр, решил рассоединить лезвие и рукоять. Он поместил рукоять в Золотом Павильоне, где искусной работой смогли бы восхищаться гости, а лезвие поручил заботам монахов в горах Ига. И наступил мир — золотой век Ашикага. Но Гокуакума хочет быть единым. Такова его суть. И меч призывает и тех, кто силен, но и тех, кто слаб. Брат настоятеля Йошимасье сжег монастырь, чтобы завладеть лезвием, потом выкрал рукоять. Соединил их. Снова началась война. В течение веков меч переходил от хозяина к хозяину, и были войны и хаос. Нобукача стал его владельцем, покорил центральную Японию, но был убит одним властолюбивым человеком. Генерал Хидейоши, обладая Гокуакумой, объявил войну Китаю и Корее. Его преемник Йедацу уничтожил всех остальных наследников из семьи Хидейоши. Он знал историю меча, решив вновь рассоединить его на части. Он обратился к императору, и тот вручил лезвие одной семье, чей долг был теперь — прятать и охранять его в течение двухсот семидесяти трех лет. Гокуакума разделен на части.

— У меня рукоять Гокуакумы, — сказал Сэмьюэл. Он понял это даже без объяснений.

— У тебя рукоять, — Дожен склонил голову и плечи, — а у меня лезвие.

На губах Сэмьюэла появилась странная усмешка.

— У тебя?!

— Я берегу его уже двадцать один год. Я прячу его. У него нет рукояти. Когда я уйду из жизни, то долг хранить его перейдет к тебе.

Сэмьюэл неотрывно смотрел на него.

— Для этого тебя готовили, — просто сказал Дожен. Бабочка села на руку Сэмьюэла. Тишина… тишина… Он был поражен.

— Традиции — как ручей, бегут от сердца к сердцу. Долг передан мне семьей. Когда я был ребенком, меня тренировали так, как тебя. Я научил тебя даже большему. Когда мир, мы начеку. Но наступает время, когда Гокуакума станет смертоносным. Обладание им приведет к злобе духа. Его ищут, потому что хотят власти. Во время восстания самураев мне дали лезвие Гокуакума — я должен был спрятать его и затаиться. Япония тогда строго охраняла свои границы — покинуть страну без разрешения было самоубийством. Я подписал контракт как наемный рабочий для плантаций Гонолулу и должен был покинуть родину. Мы уже были на корабле, когда правительство пало. Мятежники решили усилить контроль за границей. Корабль задержали. Наши паспорта и визы должны были уничтожить, американцы настаивали на выполнении контракта, — Дожен неожиданно улыбнулся, прервав свой рассказ, в котором не было ни интонационных подъемов, ни спадов. — Американцам глубоко наплевать на императоров и демонические мечи. Они заплатили деньги за корабль и за рабочих. Поэтому мы отплыли из бухты Йокохама, не зажигая огней, ночью.

Сэмьюэл, не шевелясь, смотрел на человека, который наставлял его добрых три четверти жизни.

Он почувствовал, что у него из-под ног уходит земля.

— Ради меча? Все, чему ты меня учил… Это все — ради меча?

— Среди людей моего клана, — сказал Дожен, — тот, кто делает то, что делал я, называется кацура. Я же — как дерево кацура, посаженное на луне, отрезанное от тех, кто послал меня. Здесь я должен кинуть семя, взрастить, чтобы ростки были даже тогда, когда меня не будет. Я выбрал тебя. И есть еще Шоджи — мальчик, который убирает у меня.