Страница 3 из 21
Под стать мужу расцвела в бабушкином доме и Жаннет. Тоже готова была с утра до ночи возиться по хозяйству и параллельно делать журналистскую карьеру, учить французский и музицировать на трёх музыкальных инструментах. Как настоящая гороскопная львица любила всё делать по высшему разряду: если в оперу, то только в партер, если перстень, то только с бриллиантом, если муж, то только семи пядей во лбу. Один за другим появились на свет Катька и Андрей-Дрюня, и брак, затеянный как нечто временное, полушутейное (по крайней мере, со стороны Пашки), вскоре вылился в показательно-образцовое супружество.
Именно тогда появилось у Воронца его любимое выражение: «Я – животное автономное», включающее в свою автономию жену, детей, работу в конторе и на земле, а также материальные запасы, рассчитанные не меньше, чем на год полной автономной жизни. Вот тогда ты не малахольный отшельник, а самый элитный член общества, осенённый редкой независимостью и непотопляемостью.
Когда человеку попадается великолепная книга, он обязательно стремится дать её прочитать своим знакомым. Так произошло и с Пашкой. Сагитировав нас на месяц строить дачи, он не мог удержаться, чтобы не заразить всех этой своей автономно-хозяйственной болезнью, самой лучшей болезнью на свете, как он считал.
Подходила к концу наша первая шабашка, мы все были довольны и компанией, и работой, и заработком, но уже ждали возврата домой на исходные позиции: Пашка к себе, мы к себе. И тут Вадим Севрюгин объявил, что его матери выделили дачный участок, но в стороне от электрички и не на что строить, и она собирается отказаться.
Как взвился Воронец! Как всех нас отчитал!
– Друзья вы или жлобы, которые каждый за себя? Умея уже строить дачи, вам не приходит в голову сложить свои деньги и работу и построить своему же товарищу дощатую хибару. Или завидно, что он будет иметь, а вы нет? Но личной собственности вообще в природе не существует, как вы этого не понимаете! Что он никого из вас в свою дачу не пустит? Или на каждом бревне напишет «Это мое, а не ваше»? Или застрелит бродягу, который зимой залезет в его дачу немного погреться? Он будет не собственником, а только персональным хранителем, смотрителем за тем, чтобы эти доски не приходили в негодность.
Тогда мы не обратили внимания на это его сакральное «но личной собственности в природе не существует», думали, что это у него просто так с языка сболтнулось, ещё не понимая, с каким великим магом и гипнотизером имеем дело.
Как следует устыжённые, мы сложились по 500 рублей и стройными рядами с шабашки перешли на строительство Севрюгинской дачи. Пашка тоже остался при нас, дабы мы случайно без него не разбежались. Через год мы ещё раз сложились и купили неподалёку от дачи нашего хирурга неказистую деревенскую хату с полугектаром земли на мою фамилию. Аполлонычу ничего не успели купить, во-первых, потому что у его родителей уже была дача, во-вторых, он получил трёхкомнатный кооператив, и общие деньги были брошены на его капитальное там обустройство, а в-третьих, наши планы на будущее уже успели кардинально измениться.
Но до всего этого были ещё памятные смотрины Пашкиного семейства. Официально мы отмечали успешное завершение нашей первой шабашки, а неофициально нам важно было узнать, как на Воронцовских домашних отреагируют наши жены, потому что хозяин хозяином, но если жены не ратифицируют, то уже ничто не поможет дальнейшему сближению. Похоже, видимо, в отношении Жанны рассуждал и Пашка, так что это были смотрины с обеих сторон.
Да и нам, мужикам, любопытно было взглянуть, что может сотворить с обыкновенным частным домом выпускник Архитектурного института.
Дома, собственно, оказалось два. Ничего не трогая в бабушкиной избе, Пашка пристроил к ней кирпичный модуль в три с половиной этажа. Внизу модуля был обширный подвал для сауны, мастерской и гаража ещё отсутствующей машины, середину занимал полуторный «рыцарский зал» с узкими стрельчатыми окнами, камином и деревянными антресолями-библиотекой, а над ним вместо нормального чердака – дворик-патио с глухими безоконными стенами и двухскатной стеклянной крышей, который служил не столько оранжереей, сколько местом, куда Воронец уединялся медитировать и получать ночные послания от луны и звезд.
Ещё больше чудес нас ожидало на приусадебном участке. Раз и навсегда отказавшись от минеральных удобрений, Пашка сам занимался «кормлением земли», складывая в обнесённые шифером компостную кучу всю возможную органику. Вся дождевая вода с крыши тоже собиралась в небольшой бетонный бассейн для нутрий и уток, откуда, удобренная ими, шла на полив огорода. Бетоном была огорожена и часть грядок, чтобы по весне их можно было накрывать стеклянными рамами и превращать в парники. Благодаря такой технологии с них за лето собиралось по два урожая.
Но женщин в первую очередь интересовала женщина, хозяйка. И та, естественно, тоже не подкачала. Двенадцать блюд, изысканная посуда, два торта домашней выпечки, собственные копчености, а из алкоголя, к нашему великому одобрению, – две скромных бутылочки шампанского. Мы, как и положено, явились с тремя бутылками водки, но они так нетронутыми и пролежали в холодильнике. Про них просто все забыли, потому что каким-то непонятным образом Жанне на протяжении шести часов удавалось втягивать в общий увлекательный разговор всех присутствующих.
Однако больше всего женщин поразило другое. Двоих детей (8 и 7 лет) было не видно и не слышно. Если они и появлялись в рыцарском или, как называла Жаннет, шевальерском зале, то обязательно карабкались к папе или маме на колени, чтобы сказать свою просьбу «на самое ушко» и тут же неслышно исчезнуть в другой комнате. Моя Валентина работала в тот момент учительницей начальных классов, но и она такую «странную» картину видела впервые. Зато её комплименты по поводу воспитании детей весьма расположили к ней обоих старших Воронцовых, как может похвала профессионала расположить к нему старательных неофитов-любителей.
Златокудрая Ирэн, у которой претензий и к мужу, и к семейной жизни уже накопилось предостаточно, тем временем глазами пожирала каждый жест, каждое слово хозяйки дома, пытаясь раскрыть её секрет, как можно вот так легко, непринуждённо царить над всем и всеми.
Натали, правда, попыталась схлестнуться с Жанной на театральной почве, но обнаружила в сопернице гораздо более сведущую театралку и вынуждена была откатиться назад.
Растаял даже всегда недоверчивый Севрюгин, остро почувствовав неуместность какой-либо подозрительности в таком необычном доме. А резной покрытый лаком деревянный диванчик, собственноручно изготовленный Пашкой, заставил его окончательно признать некоторое творческое превосходство над собой нашего дачного бригадира.
Что касается меня, то я в чёрной зависти почти весь вечер просидел на антресолях, изучая содержимое двух тысяч томов отлично подобранной воронцовской библиотеки.
Аполлоныч, тот больше млел от самого уровня общения, той малой капли псевдоэлитарности, какой ему всегда не доставало в нас с Вадимом. Его институтская стажировка в Англии, которой он всегда сильно щеголял, вдруг натолкнулась на Пашкину туристическую поездку в Чехословакию, когда выяснилось, что хозяин дома ничуть не хуже Чухнова разбирается в тонкостях западной жизни. Потом барчук с готовностью взялся за хозяйскую гитару, а Жанна подсела к пианино, и вдвоём они составили отличный дуэт, как по части музицирования, так и по части пения. Натали не на шутку взревновала и попыталась завязать с мужем привычную свару, но тут хозяйка неожиданно заговорила с Аполлонычем по-французски. Адвокатша прямо опешила и замолчала. Тем самым был раз навсегда найден универсальный способ гасить любую ссору среди Чухновых. Со временем мы все выучили по несколько французских фраз, с которыми обращались к Аполлонычу, стоило его жене только повысить голос, – и всё, Натали сразу утихала, словно вспомнив, что является благородной женой благородного мужа.