Война

- А, лейтенант. Рад видеть, - не сразу отозвался призрак голосом Философа. - Не хотите ли чернички, я уже пятый день пасусь. Ничего, брюхо набить можно.

Лейтенант подобрался поближе, почти вплотную.

Губы у Философа от ягоды были иссиня-черные, и весь он перемазался соком, но выражение лица не изменилось - та же постная рожа.

- Ты что же, гнида, здесь отсиживаешься?

- Какая разница, где. Жду, пока вы там друг друга не перестреляете. А тут тишина, благодать. Сыро, правда, но терпимо... Как насчет черники, а? Вкусная, попробуйте.

Выговаривать ему было бесполезно, он явно тронулся, если и был когда-нибудь в своем уме.

- Ты их видел? - спросил лейтенант.

- Кого? А, этих... Нельзя видеть то, чего нет, лейтенант. Мы себя видим, свое отражение. И стреляем в себя. Туман здесь такой. Идешь вроде вперед, а возвращаешься на то же место. Не знаю, в чем тут фокус, но это так. Хоть туда иди, хоть обратно, - все одно, никакой разницы. Вы уж лучше не мучайте себя, оставайтесь здесь, вдвоем веселей будет. Одному тошно, одичать можно. Я заскучал по нашим. Как там они, как Охотник - все стреляет?

- Могу устроить свиданье. - Лейтенант поднял пистолет. Справься о здоровье у него самого.

Он без сожаленья оставил перепачканного черникой Философа (теперь ему уже никогда не отмыться) и пошел прочь, тут же забыв о нем. Раз никого нет, то и тебя нет!

Туман рассеивался, и странная картина открывалась лейтенанту. Он шел словно в капсуле. Отчетливо, как в увеличительном стекле, просматривалась под ногами каждая травинка, каждая росинка на ней, но обзора - никакого. Мир представал перед ним во всей своей пронзительной реальности, но только подножным пятаком, а что дальше, за неведомо кем очерченным кругом...

Вначале он не придал этому значения. Думал, игра болотного утра или, может, сам он бредит, наглотавшись всяких испарений. Чтобы проверить себя, лейтенант ускорил шаг, потом побежал, насколько позволяла трясина. Круг видимости оставался прежним, и за ним - ничего, пустота.

И тогда ему стало страшно.

Заставить себя идти в ничто он не мог. Попытался, как прежде, смотреть только под ноги, но обман не удавался: теперь-то он и с закрытыми глазами, знал, что в нескольких шагах от него все кончается, провал. И стоять нельзя - засасывала трясина, вода уже холодила колени. Ему не хватало зеркала, чтобы взглянуть на себя, всего на секунду, мгновенье, - силы бы вернулись к нему, и он бы нашел, что делать.

Еще надеясь на что-то, лейтенант затравленно озирался, искал в пустоте самую малость, хотя бы подобие тени, куда можно было бы идти. Но тени сами уже шли на него.

Из небытия миражным виденьем всплывали знакомые очертанья чужих позиций. Он видел их каждый день, знал каждый окоп. Надо бы спрятаться, залечь, не торчать на самом виду. Но лейтенант лишь тихо засмеялся, обрадованный встрече. Наконец-то, дождался! Кто говорил, чти вас нет? Я добрался до вас. Ну-ка, вылезайте из ваших гнилых укрытий, дайте взглянуть на ваши трусливые рожи!

Он задрожал от нетерпенья, когда увидел идущую на него фигуру с пистолетом в руке. Ах, ты захотел дуэли? Ну, давай, не трусь, поближе, ближе...

Лейтенант выстрелил, почувствовав тотчас горячий удар в плечо. Еще выстрел, выстрел... Пули жгли грудь, шею, живот... Теряя сознание, он повалился лицом вниз.

Его тело сползло в траншею, на распухший труп Охотника.

Убитых уже некому было сносить на Веселую Горку.