Проданная

— Модели стало плохо! — слышу раскатистый голос Гурина.

И тут же буквально через пару секунд он и сам оказывается передо мной, — в его собственном кабинете.

— Плохо?! — я уже практически бьюсь в истерике. — Вы думаете, кто-то вам поверит? Да они же слышали все! И видели, как я отбивалась, когда меня ваш охранник уволок! Я буду звать на помощь!

— Успокойся, Серебрякова! — Гурин давит, наступая, но глаза бегают так же испуганно, как у меня. — Хрен ты кого дозовешься, — это же Санников! Только всем нам хуже сейчас сделаешь!

Хуже?

Из горла рвется нервный полухрип-полухохоток вместе с ругательным матерным словом, которых я никогда вообще не употребляю. Ну, до этого времени.

— Вот интересно — меня пытаются продать, а кому-то может быть еще хуже!? Да вы с ума вообще тут все сошли! Здесь же должен быть какой-то черный ход, ну, в вашем кабинете так точно! Игорь Петрович! Я просто тихонько выйду, и…

— И Санников потом меня с дерьмом смешает! — Гурин с силой сжимает мой локоть. — И меня, и весь мой бизнес! Ну, ты чего, Софья, а? Подумаешь! Ну, захотел он тебя, — да все девки были бы только рады! Пищали бы мне тут сейчас от восторга до моей глухоты! Это же — Санников! Он вон за тебя пятьдесят лямов выбросил! Думаешь, ты ему надолго нужна, что ли? Так, ночку побалуется, и домой отправит! Не зверь же! Не съест он тебя, в конце концов! Еще и брюлики эти наверняка подарит! Ну, а я… Я, конечно, поделюсь. Да я лям целый тебе отстегну! Лям евро, Серебрякова! Ты вообще такие бабки себе хоть представляешь? За одну ночь!

— Вы все здесь помешались! — мне деваться уже некуда.

Приходится уверенно залепить Гурину между ног острым носком туфли.

— Су-ка-а, — блеет Гурин, скрючиваясь.

Зато отпускает мою руку.

Я почти свободна!

Осталось только найти, где здесь фальшивая дверца в шкафу и выскользнуть!

Ну, а дальше…

Дальше я сделаю все, чтобы ни он, ни Санников меня не нашли!

— Чего мечешься? — мне буквально ударил в спину тяжелый тягучий голос.

Останавливая. Подчиняя. Заставляя коленки подгибаться сами собой.

— Душ ищешь? Не переживай, принцесса, у меня все есть.

Санников наступал, — вот прямо иначе и не скажешь.

Просто наступал на меня своим огромным телом, легко перешагнув через Гурина, как будто и не человек распластался у его ног.

Хотя — глядя на это лицо — дьявольски красивое, вот именно дьявольски — устрашающе, с порочной усмешкой, идеально-мужественное, — но такое, от которого хочется только отшатнуться, — становится понятно. Люди для него — и есть мусор. Все, кроме него самого, великого и ужасного Станислава Санникова.

Он переступает через них, не глядя.

И не удивлюсь, если при этом еще и сворачивает головы тем, кто решится их поднять!

— Стас… — тихо роняю, прижимаясь спиной к той самой фальшивой створке шкафа — да, я ее таки нашла, но, увы, слишком поздно. — Прекрати это все. Отпусти меня. Ну — зачем я тебе, а?

Никто не поможет, — ни охрана, ни люди там, в зале.

Даже если учесть, что почти все они знают, кто я, — пусть, возможно, и не узнали сразу.

Это прошлая жизнь, которая вытеснила нас из себя, отвернувшись уже однажды. Так же отвернутся и сейчас. Им все равно.

— Я уже говорил тебе, принцесса, — дьявольские губы кривятся в такой же дьявольской усмешке, а взгляд будто продирает меня до крови своим колким льдом. — Ты будешь моей. Я не бросаю слов на ветер.

Глава 4

Крепкое огромное тело вжимается в меня, обдавая жаром.

Санников наклоняется, как будто ощупывая мое лицо своими невозможными глазами.

Я чувствую их кожей, — там, где скользит взгляд этого расплавленного серебра, как будто ожоги остаются.

Даже глаза прикрываю, — он давит. Давит одним своим присутствием, так, что подкашиваются ноги. А сердце выпрыгивает из груди, несмотря на то, что все остальное в теле будто парализует.

Он всегда был таким, — подавляющим, жестким, и даже говорить ему ничего не нужно, только посмотреть. А сейчас… Когда вот так напирает, когда давит и приказывает, сжав челюсти, напоминая медведя, который зарычит и разорвет одним легким движением.

Даже голова слегка кружится, хочется сжаться в комочек и расплакаться. А лучше, — как в детстве, закрыть лицо руками и представить, что ты в домике и тебя никто не видит, — тогда есть шанс, что этот разъяренный зверь пройдет мимо.

Но, увы, реальность не способна меняться только от одного нашего желания!

— Я не буду твоей, Санников. Никогда.

Несмотря ни на что, заставляю себя встрепенуться. Сжимаю кулаки и вздергиваю подбородок. Пусть не думает, что ему удалось со мной, как и с другими. Пусть знает, что на меня не действует ни его хриплый голос, от которого млеют его расфуфыренные куклы, падая перед ним штабелями и тут же, по щелчку, раздвигая ноги, ни его тяжелый взгляд, от которого даже крепкие с виду мужики готовы наложить в штаны и соглашаться на все его, даже самые нелепые и невыгодные для них условия.

— Правда? — его стальные глаза наполняются насмешливыми искорками, но несмотря на иронично поползшие вверх брови, челюсти сжимаются еще сильнее.

— София… — его голос вдруг совершенно меняется, становится тихим, совсем не резким, тягучим, а в глазах на миг мелькает… Что-то такое, чего такие, как Санников не способны испытывать в принципе. По сути своей.

Даже не интерес, какой-то сумасшедший голод вперемежку с безумным полыханием страсти и… нежности?

Лишь на миг, а, может, мне и показалось.

Я громко, судорожно сглатываю, когда он просто проводит пальцем по моей шее, — от подбородка вниз.

Простое движение, а меня как будто прожигает огнем. Так мощно, что даже все внутренности опаляет. Как будто и не человек он вовсе, а самый настоящий демон, под кожей которого бурлит огонь или бушующая лава. Разве может от человека исходить такой жар?

— Не трогай меня! — упираюсь в его каменную грудь обеими ладонями. Только ведь ему это, что укус комара, или еще незаметнее. Чувствую, как под руками играют стальные мышцы, и хочется еще больше отпрянуть, отдалиться, да вот только некуда.

Но Санников, на удивление, делает шаг назад.

Его глаза темнеют, буквально превращаясь в пламя почерневшего серебра.

— Ты будешь моей, София, — рвано, угрожающе и безумно уверенно произносит он, скрещивая руки на груди. — Ты уже моя. И будешь ублажать меня всеми возможными способами, где я захочу и когда захочу.

— Не твоя, Санников, — резко качаю головой.

— И никогда не буду.

Это бред. Бред. Повторяю себе, измученно опираясь головой о створку двери.

Мы ведь живем в цивилизованном мире!

Нет, Санников, конечно, после всего, что мне наговорил, далек от цивилизации, но все же… В конце концов люди же, кроме него, есть вокруг! Он должен одуматься! Или кто-то должен его остановить! Двадцать первый век, Европа! Людей не продают и не покупают!

— Стас… — судорожно вдыхаю приоткрытым ртом воздух, облизывая пересохшие губы. — Эта шутка затянулась, — очень стараюсь, чтоб хотя бы голос не дрожал, тогда как руки совсем меня не слушают. Но все — таки мне удается расстегнуть колье, хоть и не с первой попытки, — дрожат они все же неслабо.

Он же должен прийти в себя? Должен меня услышать?!

Снова встряхиваю головой, отгоняя от себя наваждение. Нет, ну, на самом деле, — так же не бывает!

Челюсти Санникова сжимаются. А глаза скользят по моим губам, прожигая, от взгляда этого тяжелого меня будто током бьет. Ощущение, что я даже вижу напряженные вздувающиеся вены на его руках через рукава дорогого пиджака.

Беззастенчиво опускает взгляд ниже, так красноречиво проходясь по груди, останавливаясь на сосках, спускаясь на живот и … еще ниже, что я не просто чувствую себя раздетой. Такое ощущение, что Санников меня прямо сейчас имеет во всех позах.

Вздрагиваю, чувствуя, как резко подгибаются ноги, а руки начинают уже не просто дрожать, а таки трястись. Даже думать не хочу, что он там себе представляет. И почему с его губ слетает что-то среднее между хрипом и рычанием, тогда как глаза четко останавливаются в области моего лобка.