Страница 4 из 5
Антилопа Карловна варила кислые щи и напевала при этом тоненьким голосом "Гори, гори, моя звезда". Она уже видела не так хорошо, замечала не всё и не про всех, и поэтому сейчас отрешённо уставилась в окно. Пух катился по подоконнику. В форточку пахло тополиными клейкими молодыми листочками. Старушка улыбнулась. Собрала пух ладонью и бросила в мусорное ведро.
- Была бы жива Изольдушка, она бы меня сводила к Аркадию Павловичу. А теперь никому я не нужна, Савелий, иди ко мне, кис-кис.
Тощий соседский Савелий на табуретке не повёл и ухом.
- И тебе не нужна, - потрепала его по загривку Антилопа Карловна.
Звонок в дверь к соседу оторвал её от щей, кота и окна. Она нахмурилась. Сосед не откроет. Нет, не откроет. Ну, как он откроет, если вчера была скорая. Даже если может открыть, Володька не пойдёт. Пенелопа Карловна поджала губы и пошла к двери.
Незнакомый мужчина стоял на лестничной клетке. Старушка озадаченно на него смотрела. К Володьке уже сто лет никто не приходил. К тому же тип походил сразу на энкавэдэшника, клоуна из репризы "Солнце в авоське" и на бухгалтера из их жилищной конторы. На энкавэдэшника - кожаным плащом до полу. Клоунской была улыбка, будто пририсованная к его рубленому, грубому лицу, а этот нос, тонкий как шило, такой же был у их бухгалтера. Точно из конторы. Она вздрогнула, когда тип переспросил:
- Владимир Алексеевич Каменецкий дома?
- Да куда он денется, Владимир этот, конечно, дома. - Она приветливо посторонилась.
И ушла на кухню проверить щи. Вспомнила, что хотела купить сметаны. Почему-то совсем забыла, что пустила чужого человека в квартиру.
Человек уже постучал в дверь к Каменецкому. Слышно было, как сосед крикнул:
- Заходи, коль не шутишь.
Гость вошёл.
Гость показался Владимиру Алексеевичу похожим на фотографию с Чёрного моря, когда ты в купальных плавках и с удочкой и смотришь с обратной стороны в прорези фанерного макета. Владимир Алексеевич отвёл глаза от этого странного лица. "Лицо, как лицо, что к мужику привязался. Ну и что, что будто... матрёшке глаза прорезали... и в них смотрит другая матрёшка... Дурак ты, Владимир Алексеевич. Что тебе своих проблем мало, что ли, ты к человеку придираешься".
Гость представился работником Академии Наук, махнул перед носом растерявшегося Владимира Алексеевича красным удостоверением, умело, словно фокусник, обвёл им вокруг протянутой неуверенно руки. Голос гостя был тихий и отчётливый, как если бы диктору программы "Время" убавить звук.
- На городскую свалку номер пятьсот тридцать четыре...
- Хосподи, я и не знал, что их столько.
- Было выброшено по ошибке оборудование.
- Конечно, по ошибке, там всё по ошибке, - хохотнул растерянно Владимир Алексеевич.
- Но теперь выяснилось, что это была ошибка. И оборудование требуется вернуть.
- А я вам, что Пушкин, что ли, откуда мне знать, где ваше оборудование.
- По расспросам очевидцев, - продолжал бубнить из прорезей глаз и рта гостя диктор программы "Время", - мы выяснили, что вы работали на той свалке.
- С ума сойти, я работал, так это, что про ту свалку, что за городом?!
- Вы могли видеть это оборудование.
- Да какое оборудование?! - воздел руки к давно небеленому потолку Владимир Алексеевич.
- Вот это.
Рука гостя развернулась под углом девяносто градусов. Владимир Алексеевич подумал, что ему что-то очень не нравится в этой руке. Точно, не нравится. Он покрутил головой. На ладони не было линий. Гладкая, будто в перчатке. "Да ладно, - сказал себе он, - ты придираешься к человеку. Может, у него операция была... э-э-э... по пересадке кожи... а у нас это делают? Или это протез... Точно, протез".
Ему полегчало. Он вспомнил, что гость ждёт ответ. Он и правда ждал.
- Э-э, где оно ваше оборудование, забирайте его к чёртовой матери, что мне жалко, что ли. Для науки.
Гость подошёл к шкафу. Владимира Алексеевича пробило на пот. Он стал подниматься тяжело с дивана. "Катенька... Как же так... Зола..."
- Володька! Где ты?! Никогда нет тебя, паршивца, когда надо... - прохрипел он вслух. - Да что же это такое, граждане! Помогите! Имущества лишают!
Владимир Алексеевич, присогнувшись, доковылял до шкафа, перед которым гость остановился.
- Нет-нет, - говорил Владимир Алексеевич, заглядывая матрёшке в глаза, но матрёшка молчала, гость открыл шкаф.
Он не обращал на старика внимания. Сказал что-то кому-то на непонятном языке.
- Ты это, ты с кем это разговариваешь? - спрашивал у фанерного макета Владимир Алексеевич. - Я не разрешаю, слышишь, скажи это им!
Он топнул ногой в старом тапке. Гость не смотрел на него.
А во Владимире Алексеевиче дрожала неведомая струнка, волосинка, она будто зацепилась где-то в нутре... ближе к кишкам... тянула больно так, ноюще. "Это что же, он сейчас шкаф-то унесёт. Нет, как можно".
Владимир Алексеевич схватился шарить топор. У каждого уважающего себя одинокого человека должен быть топор. Под подушкой. Но топора на месте не оказалось.
Гость вошёл в шкаф. Владимир Алексеевич тянулся на цыпочки, заглядывал ему через плечо. Гость стоял перед небольшой панелью. Она всегда напоминала Владимиру Алексеевичу панель в лифте. И кнопки также оплавлены. Гость что-то кому-то опять сказал. Владимир Алексеевич изловчился и опять очень просительно посмотрел в глаза фанерному макету. А там всё та же матрёшка. Младшая, которая не может указывать старшей. Стало вдруг жаль его. Или её.