Страница 2 из 5
- Давно бы шкаф этот из-за ширмы вытащил, Владимир. Право. Я ведь вам двадцать минут из этой прорвы стучал. Все кулаки и эфес сбил. И плюнул. Прикажи половому чаю подать. Хотя, что это я, какой половой нынче. Владимир, я к тебе по срочному делу. Изволь не задерживать меня.
Владимир надел джинсы, вышел босой из-за ширмы. Сын и отец Каменецкие оказались друг против друга. У одного в тридцать три виски сединой тронуты, взгляд усталый, с насмешливым прищуром, у другого в тридцать - глаза злые, быстрые, нагловатые. Но похожи, похожи, хоть и "отрастил Володя эти патлы неуёмные, что за глупость", как думал иногда Алексей Петрович об этих странных обстоятельствах и сыне.
- По делу или так, отец? - хмуро спросил сын.
- По делу, по делу, - рассеянно ответил Алексей Петрович, - Малевский просит по дружбе старой ещё табаку немецкого. Ротмистр Чащин бритву... право, я эти новомодные названия не запоминаю, друг мой. Лекарства вот, список. Это главное. Побыстрее бы, дифтерия у Машеньки, друзья семьи, Рощины... да ты уже знаешь.
Владимир рассмеялся. Кивнул.
- Как же ты объясняешь, отец, где берёшь всё это?
- А говорю, что из Франции с оказией привозят. Верят! Что Владимир, наш свет, Алексеевич? Как поживает? Опустился старик, нехорошо. Давно не бывал я у него, да и не хочется. Но пусть будет здрав, передай ему моё отцово благословение, все за ним держимся.
- Изольда заходила, принесла тебе галстук. Я его себе забрал. Больно хорош, Изольда в этом понимает. На дуэль не вызовешь? - неуверенно рассмеялся Владимир. - А Малевский, смотрю, дружбу старую тебе поминает, платить, значит, не хочет.
Отец нахмурился. С одной стороны, ему не нравился этот нахальный, неподобающий тон, с другой - его тянуло быстрее покончить с этим. А Владимир с хрустом зевнул и крикнул Катеньке:
- Неси на стол покушать, Катерина.
- Сам возьми, - Катя чем-то там гремела в спальне, выражая своё недовольство ранним гостем.
Да сколько можно, ходят, как к себе домой. Проклятый шкаф. Давно его на помойку утащить надо. Катенька с грохотом переставила стул. Села на кровать. Сбросила с прикроватной тумбочки чайную, свою любимую, чашку королевского фарфора. Чашка - вдребезги. Подпоручик новую подарит, к восьмому марта, праздники здешние он уже знает.
В открывшуюся вдруг дверь шкафа подуло нездешним сквозняком. Катя уставилась в чёрную щель. Потом вскочила и выбежала за ширму.
Подпоручик сидел сам не свой. Владимир вздрогнул и стал падать, вцепившись судорожно за край стола. Катенька запричитала.
- Вот дурак-то, вот дурак старый, завистник, молодым завидовать, дурачина! Ты чего это удумал опять помирать?! - заторопилась она в шкаф.
Вышла из него, деловито поправляя на располневшей фигуре платье, которого стало не хватать; старея на глазах, покрываясь на ходу добрыми мелкими морщинками; голова её седела и убиралась в гулечку, зуба одного впереди не хватало.
- Помееер, ой, зачем же, Володечка, ты помер...
Она бросилась на грудь Владимиру Алексеевичу.
Зинаида стояла у окна, скрестив руки на груди.
- Страсти египетские, да не помер ещё, - пробормотала она, отворачиваясь.
Посмотрела на часы и в окно. Из скорой вытащили носилки. Санитар с врачом рысью скрылись в подъезде. Зинаида поморщилась. "Что она им сказала? Бегут. Когда такое было".
Человек шёл по улице, рассматривая старые дома, дворы, заросшие цветущими деревьями, сильно пахнущим кустарником. С деревьев ползли клочья белой ваты-пуха. Клочья катились по дороге, сматываясь в длинные клубки, взлетая в воздух вслед за проехавшей машиной. Бродячие животные, большое и с обрубленным хвостом и маленькое, с длинным непропорциональным туловищем, проследовали мимо к баку с мусором. Человек покачал головой. Неразумно, мусорно, непропорционально как-то всё.
Однако смотрящий за ним не давал ему особенно задумываться, гнал дальше. Потому что за ним смотрящий торопил его самого.
И человек терял нить, его мысли перебивались хором за ним смотрящих.
Люди проходили мимо, с интересом разглядывая прохожего. Здесь все знали друг друга.
А он разглядывал их. И удивлялся. Ему казались необыкновенными глаза этих землян, как они себя называли. В этих глазах не было за ними смотрящего, не было смотрящего за смотрящим. Глаза землян были будто сами по себе. Будто окна в их домах. Разные. В одних даже днём непонятно зачем горел свет. Другие плотно закрыты и не видно, что происходит за ними. Горшки с цветами, стопки книг, утюг, настольная лампа, лицо...
Смотрящий за ним выругался и отключил наблюдателя. Долг и смотрящий за смотрящим требовали от него найти и забрать с собой объект. Всего лишь детскую игрушку с Виеры, ящик путешествий или коротко Фусорию.
Один из путешественников и оставил Фусорию на Земле. Прямо вместе с кабинкой путешественника и оставил, решив отправиться со своим другом совсем в другую сторону и пересев к нему.
Компания с Виеры долго искала дорогостоящее оборудование, потом терпеливо выплачивала неустойки за нарушение статуса несуществующего на малоразвитых планетах. И всё ещё выплачивает. "А кто-то может в зоне забвения оказаться!" - выругался на виерском человек.
Он остановился. Черниговская, тридцать четыре. Обычный дом, один из многих на этой улице. Старый и с потрескавшейся штукатуркой. Объект обнаружили здесь.
Сколько было потрачено времени на поиски. Сколько виновных отправлено в зону забвения, триста лет в анабиозе! Осталось забрать оборудование и исчезнуть, чтобы не оказаться там самому. Человек вошёл в дом...