Пустой

— Ну как же? Живинка, живун, живец — жизнь наша в нем, и сами живы мы лишь пока он в нас! — опять ввернула, услышанную от кого-то из старших, напыщенную фразу. Но никаких торжественных ноток в ее голосе слышно не было, лишь растерянность и недоумение. Видать в этот раз я сморозил совсем уж невозможную глупость.

— Ведь баба Тая проверила вас и сказала, что точно не из свежих вы. А она никогда не ошибается, всех видит, как напросвет, только потайное ваше не разглядела. Да и разглядела вроде, только сказала, что нет в вас ничего, пустой вы совсем — так и сказала. Потому и хотела с вами поговорить, как в себя придете, не бывало еще у нее, чтобы человек на просвет пустой был. В каждом что-то развидеть можно, даже в самых свежих, а вы точно не из свежих, так она сказала.

Опять эти свежие-несвежие. Может у них в поселке так принято новых людей, до этого ни разу не появлявшихся в этих краях, называть?! Нет, не сходится. Ведь она меня еще пришлым называла. Насколько правильно я понял из ее суждений вывод только один — это разные понятия. К тому же неясно остается и про какое-то потайное, и про то, что местная знахарка назвала меня пустым. Вопросов много, а ответов ни одного. Можно, конечно, девчонку расспросить про все это подробнее. Но почему-то не хочется. Она и так после расспросов о живинке этой смотрит на меня, как на сумасшедшего.

— Не помню, совсем ничего. — я пожал плечами. — Даже как меня притащили сюда, отогревали, кормили, переодевали, ничего не помню!

— Ну про это и так ясно, что не вспомните. Вы совсем плохой были, без сознания, даже когда в себя приходили только бредили и ругались еще. — тут она засмеялась и лицо ладошками прикрыла.

— Так смешно ругался? — глядя на ее разрумянившиеся щечки я и сам невольно заулыбался.

— Нет, не о том я. Хотя и ругались вы тоже здорово! — она продолжала хихикать, никак не могла остановиться, то и дело закрывала лицо ладошками, а щеки из светло-розовых превратились в малиновые. — Вспомнила, как баба Тая вас переодевала, всех разогнала, и сама стала вами заниматься. Хотя с этим кто угодно мог управится, а все же сама она вас одевала, вплоть до исподнего.

Договорила и снова в смех ушла с головой, почему-то произошедшее ужасно ее веселило. Хотя, что с нее взять — ребенок ребенком, и поводы для смеха у нее ребяческие. Меня новая информация никоим образом не волновала. Ну переодела, ну баба Тая, что такого?! Да хоть тетя Мотя, главное — отогрели, дали пищу, одежду и кров. Не каждый ради знакомого так заморачиваться станет. А для меня, такого полностью неизвестного и чужого — все условия!

— Выходит, пока я без сознания был, вы меня тут всем поселком рассматривали?! — попытался поддержать девчоночье веселье шуткой, но вместо смеха увидел смущение на лице. Эх, не выходит у меня нормального диалога с девчушкой, видно, налаживать контакты — не мое.

— Да нет же! Никто на вас, дяденька, не глядел! — опять заговорила быстро, словно оправдываясь. — То есть специально никто не глядел. Сырую одежу сняли, руки-ноги растерли, они у вас совсем окоченевшие были. Потом одевать стали. Баба Тая одевала, да Полинка-стряпуха ей помогала. Вы не подумайте, что баба Тая на вас виды имеет или что глянулись вы ей, нет. Просто она в вас сразу эту пустоту увидела и пыталась проглядеть сквозь нее хоть что-нибудь. Да и по лекарскому делу она у нас лучше всех, вот и все. Так что не думайте лишнего-то, тут для нее никаких интересов нет, кроме вашей пустоты непонятной.

— Да я и не думал ничего такого. Спасибо большое ей и вам всем за спасение и заботу! Вы очень добрые и отзывчивые люди, нечасто такие встречаются! — в этот момент как раз было покончено с похлебкой, так что благодарность приобрела двойное значение.

— Благодарностями не меня осыпайте, дяденька. — девчушка опустила голову в смущении, шагнула к столу и занялась уборкой посуды. — Я лишь покушать вам приносила, да пару раз сбегала по мелким поручениям, когда вас тут выхаживали.

— Это уже немало, когда делаешь что-то для совершенно постороннего человека.

Заметно было, что мои слова ее ужасно растрогали. На смиренно-смущенном личике снова проступил румянец. До чего эмоциональный человек, любую мелочь воспринимает настолько близко к сердцу. Хотя, чему удивляться, у каждого свое восприятие действительности. Один по умирающему слезинки не прольет, другой же, над случайно раздавленной букашкой будет рыдать в три ручья. Все субъективно.

— Посторонний, аль нет — все едино. Коли к чужаку нехорошо относиться будешь, то и от других доброты не жди. — услышала ли эту фразу от старших или своим умом сформировала, непонятно, но лицо у девчонки в этот момент было донельзя серьезное. Даже я проникся.

— Так ваша баба Тая учит поступать?

— Так совесть учит… — девчушка собрала корзинку и, поправляя платок на голове, улыбнулась — То есть, конечно это ее слова. Она меня поучает потихоньку, всякому полезному, что в жизни пригодиться может. Даже если не будет у меня из потайного дара знахаря, лекарскому делу обучусь, это полезное знание. Да и не бывает не полезных знаний. Это тоже бабы Таи слова.

— Да уж, мудрая женщина ваша знахарка! Кстати, когда к ней зайти можно будет? Поблагодарить лично, да и поговорить будет нелишним, тем более она сама хотела побеседовать, когда в себя приду.

— А как вернутся с промысла, так и отправляйтесь. Я сама за вами зайду и до нее отведу, как прибудут. Хотя, сначала вам, наверное, со старейшиной поговорить нужно будет. Ну я разузнаю, как приедут и приду за вами. Пока вам лучше отдохнуть. Хоть в себя и пришли, но хворь из тела нужно до конца выводить. А для этого тело должно в покое пребывать, чтобы все силы на восстановление шли. И живинку не забывайте — это главное. При хворях всяких и, как у вас получилось, при переохлаждении нужно вдвое больше обычного выпивать. Живинка здесь вот. — она указала на бурдючок, так и лежащий на краю столика. — Ее кто-то из воев оставил, на мой взгляд крепковата, на чистом вине приготовлена, но вам в самый раз будет, уснете быстрее. Вы засыпайте, как прибудут наши, я мигом к вам прибегу, разбужу. А сон на пользу идет, во сне тело быстрее восстанавливается.

Она хотела еще что-то добавить, но в дверном проеме снова показалась коренастая фигура Демьяна. Он молчал, но взгляд, которым он уперся в девчонку, был красноречивее любых слов.

— Иду-иду! — бросила она, оборачиваясь и показывая собранную корзинку.

— Ну все, побежала, не то Демьян точно меня розгами отсюда погонит. — она снова хихикнула, показывая, розовеющие в полутьме помещения, щеки. Оправила сарафан, завернула за ухо лезущую в глаза рыжую прядку и, уже шагая к выходу выдала "слегка запоздалое"- Меня, коли что, Настасьей зовут.

— А меня… — на автоматизме попытался произнести ответное приветствие. Но, уже почти привычно, наткнулся на пустоту, заменявшую мне воспоминания о прошлом. Может об этой пустоте так настойчиво говорила знахарка?! Осознавая невозможность произнести собственное имя, лишь виновато улыбнулся. Девчушка покивала понимающе и скрылась за дверью. Я остался один.

После ухода Настасьи усталость никуда не делась, даже навалилась еще сильнее. До этого отвлекался от нее разговором. Теперь же, оставшись без внешних раздражителей, мозг указывал на необходимость скорее упасть на лежанку и погрузиться в блаженное временное небытие.

Уже укладываясь на мягкое, от наваленного под ним сена, ложе, вспомнил о совете по поводу живинки, по словам девчонки просто жизненно необходимой. Пришлось подниматься и шагать обратно к столу за бурдючком.

Выдернул плотно подогнанную деревянную пробку, осторожно поднес к носу, принюхался. Хм… ничего особенного, пахнет вином. Аромат приятный, терпкий, и еще как будто еле ощутимый запах грибов, что за грибы могут быть в вине?! Может какие-то специи добавлены, от них такая добавка к букету.

Бросив размышлять, приложился к бурдючку, сделал пару глотков. Вино и впрямь крепенькое, наверное, даже крепленое, своей резкостью портвейн напомнило. Но все же это просто вино, почему девчонка упорно именовала его живинкой или живцом, непонятно.