Страница 3 из 8
– Ну, что, успокоился? – стараясь как можно небрежнее себя вести, сказал я. – Ты, наверное, хочешь пить?
Я присел на корточки и стал сознательно медленно наливать в пластиковую тарелочку воду из бутылки. Буч жадно следил за моими руками и водой, вытекающей тонкой струйкой. Когда бутылка опустела, пес проводил ее взглядом прямо до урны, потом внимательно посмотрел на меня.
– Больше бросаться не будешь? – с легкой ироничной улыбочкой спросил я. Буч, как-то виновато опустив свою огромную голову и весь, сжавшись, отчего сразу став как-то меньше размером, смотрел на меня из – под лобья своими печально – огромными умными глазами. И глаза эти, утратив кроваво – дьявольский блеск, снова приняли свой печальный оливковый цвет. Я, чуть придвинувшись, подвинул тарелочку с водой к собаке поближе, но медленно, дабы не спровоцировать на агрессию снова. Пес, придвинув к себе огромной лапищей питье, лакал жадно, но аккуратно – экономно живительную влагу, стараясь понапрасну не расплескать. «Понятливый, сукин сын! Точно, сукин сын!? Ведь рожден-то он сукой?!» Эта невинная шалая мыслишка меня даже рассмешила.
– Может еще принести? – когда тарелка опустела, и пес, заглянув в нее как в пересохший колодец, снова грустно выразительно посмотрел на меня. – Так как, принести воды еще? – повторно спросил я. – Молчание, как говориться, знак согласия! Усмехнувшись и обрадовавшись, что хотя и шаткое мировое соглашение достигнуто, я снова отправился в привокзальное кафе за водой.
Когда опустела повторно тарелка с водой, и Буч утолил мучившую его жажду, к нему снова вернулось его спокойствие и даже какая-то апатия. Я сразу заметил в собаке эту перемену – полное безразличие к окружающей обстановке. Складывалось такое ощущение, будто пес решил уже для себя: «Что ты хочешь? Убить меня? Что будет, то будет?! Мне «по барабану, чем все дело кончится!? Убьешь, так убьешь! Знать, такая у меня Судьба, собачья Планида!?» Он лег на живот, вытянул свои огромные передние лапы как кулаки у боксера, на которые положил свою мохнатую умную голову, увенчанную треугольными ушками – «флажками». Он лежал – смотрел и слушал, ждал, что я буду делать и говорить… Я тоже смотрел на него и ждал, собирался с мыслями. Ведь от того, насколько я сейчас буду убедителен, будет зависеть успех моего «предприятия»? Помолчав некоторое время и собравшись с мыслями, я начал:
– Итак, мистер Буч, осудим мое предложение и ваши перспективы! – при слове «перспективы» пес, приподняв глаза, внимательно посмотрел на меня и снова уставился в какую-то только видимую ему точку в пространстве, выражая полное безразличие или даже презрение и ко мне, и к сложившейся ситуации. Если честно, мне это слово («перспектива») в данном случае показалось неуместным. Сразу вспомнился анекдот про Советы времен «холодной» войны: «… Если дела в нашей экономике и дальше так будут плохо идти, то в перспективе мы вон у моего Шарика чл… будем сосать! – говорит лидер СССР, выступая перед коммунистами на съезде партии.» Что это я, в самом деле? «Ваши перспективы»? Какие к черту, перспективы? Конец. Причем, полный всем перспективам?! Все… И, тем не менее, я перевел дух и продолжил выражать свою мысль, «гнуть, так сказать, свою линию»:
– Давай рассуждать здраво, как мужчина с мужчиной! – при этих словах пес снова посмотрел на меня своими умными огромными глазами, потом снова перевел взгляд куда-то вдаль. – Если у тебя альтернатива? Нет! Через пару дней какой-нибудь «добряк» – обыватель вроде того толстяка, что отговаривал тебя кормить, позвонит в ветеринарную службу, вызовет «живодеров и все? Тут и сказочке конец!? В лучшем случае – спецприемник для собак – «бомжей», блохи, лишай, объедки и прочие собачьи «радости»? А если сдадут на бифштексы, в какой-нибудь из многочисленных местных азиатских ресторанчиков, а из твоей замечательной шкуры – шубы сделают шапку или унты? Как тебе такая перспективка? А?
Пес на мгновение замер, навострив уши и внимательно слушая меня. Потом поднял свою большую умную голову, посмотрел снова вдаль, наверное, ища хозяина. Никого, не увидев, перевел взгляд своих оливковых влажных глаз снова на меня. И взгляд этот просто поразил: я увидел настоящие человеческие слезы!? Матерь божья! Он все понимает и страдает почти как человек!? Вот это фантастика! С ума можно сойти!? Кому расскажешь, не поверят!? «А кому ты расскажешь? – это снова проснулась моя совесть. – Кому ты можешь рассказать, как мучил и убивал невинную собачку? Если только этому выжавшему из ума алкоголику «старине Джо»? Но даже и он, закоренелый циник, и то в душе своей поганой тебя же и осудит! Ибо он-то невинную божью тварь не убивал?! В отличие от тебя! Убийца собак!?» Мои душевные терзания продолжались несколько секунд, пока Боец Буч обдумывал мое предложение! Наконец пес поднялся с земли, встал на все четыре лапы, опустил голову и хвост и покорно стал ждать, что я предприму дальше?
– Молодец, Буч! Сейчас я отвяжу твой поводок, и мы пойдем на городское кладбище домашних животных!? Тут недалеко, каких-нибудь десять кварталов?! По крайней мере, и конец достойный, и место последнего пристанища вполне подходящее! Тебе должно понравиться! Гарантирую быстрый и безболезненный уход из этой поганой и отвратительно мерзкой жизни, дружище! – я отвязал поводок от ограды, впрочем, не рискуя отстегнуть карабин на ошейнике, и пустил поводок волочиться по земле. Пес посмотрел на меня из – под лобья абсолютно пустыми безразличными глазами, и мы отправились в Путь! Последний Путь… для «кого-то»!? Нет, со стороны могло бы показаться, что хозяин вполне мирно прогуливается с «собачкой», но только могло… показаться? Со стороны!? Только вот странное это шествие: хозяин медленно идет впереди, заложив руки назад за спину и о чем-то своем думает, не обращая никакого внимания на окружающих, ни на свою собственную собаку? А собака как-то виновато медленно тащится сзади. Опустив почти к самой земле свою огромную голову, будто несет тяжелую ношу?! Печальная картина! И впрямь траурное шествие!? Впрочем, так мне казалось в те минуты, когда мы с Бойцом Бучем направлялись к его последнему пристанищу…
Нет, со стороны, наверное, казалось, что хозяин неспешно прогуливается с собакой? Правда, вид у «процессии» какой-то неспешно – печальный: задумчиво бредущий по тротуару «хозяин» и чем-то озабоченный с опущенной головой плетущийся сзади пес. Но это только так казалось, на самом деле я оставался начеку: черт его знает, какие мысли сейчас крутятся в этой огромной лохматой голове? Зверь всегда остается зверем, как бы его не дрессировали или учили?! А посему, я искоса приглядывал за собакой. Но Буча, казалось уже не интересовало и не отвлекало абсолютно ничего: он медленно и неуверенно, но двигался к своему печальному и трагическому концу. К последней черте, после которой наступит Вечность…
«Господи, как болит голова?» – это монотонно зудящая мысль просто прокалывала мне мозг. Буд-то маленькие молоточки методично и асинхронно долбят в виски: дин – дон, дин – дон…
А еще изводит эта проклятая проснувшееся совесть: «Нельзя убивать беззащитных и беспомощных стариков, женщин, детей и невиновных собак!? Ведь все собаки обязательно попадают в рай!? Как на это твое очередное убийство посмотрят на небесах или точнее с небес? Давай, я расскажу тебе одну притчу? Однажды умер один добрый человек, у которого был верный и единственный на свете Друг – его пес. Пес, не выдержав разлуки с любимым человеком, тоже покинул сию грешную землю. И отправились они оба на Небеса. Там, на воротах "Рая» висела табличка: «С собаками нельзя!». Человек не решился войти один, без своей верной собаки и друга, в Рай? И отправился в… ад! Они прошли дальше и увидели другие, на этот раз не чугунные черные, а золотые ворота с надписью «Рай» и без запрещающих табличек на них. Возле закрытых ворот, на скамеечке, под цветущими яблонями, сидел старец. Это был апостол Петр! Человек спросил: «А к вам можно входить с собаками?» Тогда апостол спросил Человека в ответ: «Это твой друг?» И Человек ответил Божьему Судье: «Да, это мой лучший Друг!» На что ему, встав и открыв ворота, сказал мудрый апостол Петр: «Входите, Добрый Человек и твоя собака – с Друзьями МОЖНО!» И снова, и снова…: «Нельзя убивать…! Нельзя…?!» «Да заткнись ты, надоела! Да, может быть и нельзя, но я уже убивал и женщин, и детей (точнее, подростков шестнадцати – семнадцати лет?)!? Теперь вот очередь дошла и до собаки?»…