Страница 10 из 35
"Хорошо, третья не взорвалась", - подумал по-хозяйски.
Тут же взорвалась третья. Шипучка полилась струей. Юрий Трифонович подставил пересохший в передряге рот. Но не успел утолить жажду. Дверца распахнулась, в нос уперся ствол автомата.
- Выходи, пьянь! - раздалась команда.
"Я не пью!" - хотел сказать Юрий Трифонович и осекся.
"Теперь пусть террористы сколько влезет минируют мою машину! - утешал себя, возвращаясь из милиции, где у него забрали права, домой. - Долго им ждать придется, когда снова сяду за руль, ох, долго..."
ШАНДЫК, ГРИБЫ И ВЕРТОЛЁТЫ
Спирт - напиток острый. Не зря ракетчики его шилом зовут, летчики шпагой, народ - стеклорезом. В сибирском городе Ачинске вынырнуло еще одно название - шандык. Откуда - покрыто кромешной тайной. Может, в переводе с какого-нибудь французского или хакасского - это штык или кортик, не знаю. Только шандык на закате неслабого на счет плеснуть за галстучек ХХ века мгновенно вошел в обиход в вышеназванной местности.
Из-за него Валентин Баранцев насмерть поругался с родной сестрой Надеждой. Сестра открыла на дому торговлю шандыком. Хочешь - сто граммов нальет, хочешь - канистру набузует. В крае день и ночь в самых глухих селениях, не покладая рук и ног во всех звеньях, функционировала широко-густая сеть реализации шандыка на разлив. В то время как последний безостановочно лился в пересохшие от жажды глотки, в противоположную сторону бесперебойно текли денежки. Куда? Куда надо.
В стоквартирном доме, где жил Валентин, обслуживали страждущих аж две шандычные точки. Одна прямо над головой работала. Иногда ее клиенты, снедаемые желанием, ошибались этажом, с деньгами и тарой ломились к Валентину - наливай!
- Так налью, - недружелюбно встречал заблудших Валентин, - тошно станет.
Сестра Надежда тоже встряла в шандычную сеть.
- На что мне детей обувать-одевать-кормить?! - отбивалась от нравоучений брата.
- Не на чужом горе!..
Знакомому Валентина шандык в голову так ударил, что ноги больше 100 метров не тянут - подкашиваются присесть через каждые пять минут. В деревне Окуньки смех и грех: половина мужиков как рыба на хвосте ходит, коленками впритык, - шандык паралитичный завезли.
Валентин приводил убийственные примеры, сестра отражала их женско-непробиваемой логикой.
- Я со стаканом ни у кого над душой не стою!
- Ты провоцируешь!
- Не я, так другие будут! Тебе хорошо в городе на комбинате ежемесячно деньги получать!
Сестра жила в селе Большой Улуй.
- Такие вот брата Ивана споили! - кипел праведным гневом Валентин.
- Его "честная давалка" довела!
С Иваном Валентин тоже разругался. Тот, отчасти, опустился из-за жены, слабой, как говорят в народе, на передок.
- Брось ее! - требовал Валентин.
- Да пошел ты на плешь! - категорично ответил брат.
И Валентин хлопнул дверью, аж ходики сорвало с гвоздя, кукукнув лебединую песню, они рассыпались по полу.
В то отпускное лето в Улуе как шлея ругательная Валентину под хвост попала. С другом детства, одновременно кумом, Петей Корякиным, сцепились на политической почве. Пошли к куму в баню оттянуться на полке. В предбаннике, снимая штаны, схлестнулись на тему правительства и президента. Им бы про баб с телесными утехами поговорить... Они в бесовскую потеху - политику ударились...
Валентин давно зарекся поганить ею встречи с другом. А тут тормоз в голове слабину дал. Не заметил, как к чертовой бабушке полетел так хорошо начавшийся за пивом, пока баня топилась, летний вечер. Петька был за реформы демократов, Валентин без дипломатических антимоний крыл их матом.
Короче, "с легким паром" в тот раз дальше предбанника не продвинулось.
- Дурбило ты стоеросовое! - натягивая штаны, выскочил за порог Валентин.
После чего целый год не знался с сестрой, братом и Петром. Ни шагу к ним, когда приезжал к родителям в родное село.
И в тот визит на выходные примирение не планировалось. Приехав под вечер, Валентин тут же надумал выскочить с сыновьями на мотоцикле за опятами. В свои любимые места под Турецк.
Тоже занимательный вопрос. Ладно, Никольск, Окуньки, Симоново, Сучково. Это ежу понятные названия деревень. Но откуда в глубине Сибири Турецк взялся? Турки в этих лесах отродясь не водились...
Ну да Бог с ним. Главное - грибные места под Турецком отменные, их Валентин еще дошколенком с бабушкой Зоей осваивал. Грибы водились там во всем спектре: грузди, маслята, рыжики, лисички, опята... Лет пятнадцать назад белые появились. Соседка Михайлиха однажды рассмешила:
- Грибов нонче нет, одни белые лезут и лезут...
Грибами Михайлиха только грузди считала.
Валентин выскочил за опятами. Страшно любил икру из них. Это когда отвариваешь минут 20, потом на дуршлаг откинешь, холодной водой обдашь и через мясорубку с чесночком... Объедение... Рука сама за рюмкой тянется...
Но не светило любимое блюдо в ближайшем будущем, как Валентин не прочесывал леса и перелески. Кто-то хорошо перед Валентином порезвился, свежие срезы на каждом шагу встречались, а у него в ведре на жареху не набиралось. Тем более - на икру...
Сыновьям наскучило ходить по оборкам, они заякорились у мотоцикла в карты резаться. "Родные места не должны подвести", - твердил Валентин, скачками оббегая опеночные угодья.
И ахнул, залетев в один лесок. Мать честная!.. Грибов-то! Грибов! Повсюду: на пнях, сухих осинках, прямо на земле... И в самой поре! Не перестоявшие. Аккуратненькие да чистенькие! Коричневыми шляпками похваляются... Режешь одну семейку, обязательно в поле зрения еще три-четыре имеются, до кучи просятся.
Два ведра, с которыми влетел в эту красоту, наполнил в шесть секунд. Сорвал с себя куртку. Где застегнул, где завязал - чем не емкость. Вот уже и она раздулась шаром. В дело пошла рубаха. Черт с ними с комарами! Еще с ведерко нарезал. А грибов по-прежнему видимо-невидимо на каждом шагу!
- Жрите, сволочи, морпеха! - закричал Валентин комарам и снял джинсы.
По узлу на каждой штанине - готов еще один мешок. Опята не белые или грузди - не крошатся, не ломаются. Трамбуй да трамбуй!
Посреди леска заросли папоротника буйствовали. В тени древнейшего растения опята росли не хуже, чем на пнях. В трусах, на корточках, отбиваясь локтями от комаров - руки заняты - Валентин облазил весь папоротник. До этого пальцы иззанозил шиповником - то и дело тернии сибирской розы попадались под гребущие опята руки. В папоротнике вдобавок к этому еще и порезался. Захватил левой полную пригоршню тугих прохладных ножек и, срезая, в спешке хорошо чиркнул по пальцу. Кровища, но - тучки на вечереющее солнце набегают - останавливать потерю крови некогда...