Орден геноцида

Я смотрю на сестру, лежащую в гробу.

Видение не приходило снова, но этого уже и не требовалось — как теперь такое из головы выбросить вообще? Не каждый день начинаешь видеть то, чего нет.

Особенно, если это мёртвые люди.

Особенно, если это дорогие тебе люди.

Я повернул голову и зацепился взглядом за корешок одной из книг на полке — Вильгельм фон Окхам «Универсалии магии».

Ну да, ну да, «не должно множить сущее»… Либо у меня сдвинулась клетка, либо и правда прорезается пророческий дар. Поэтому и в столь жуткой форме, и столь спонтанно: как говорится — будущее отбрасывает тень в прошлое.

Но, сожги меня Вечный огонь, ни то, ни другое меня ни капельки не радует. Пророчествование — это из разряда Старших Даров, вроде нашего Заклинания тварей. И, как и любой Старший Дар, может запросто свести с ума неподготовленного или слабого мага. У нас это называется Реденлире — говорящие с пустотой.

Если слишком долго говорить с пустотой, рано или поздно она начинает отвечать.

Конечно, у нас уже давно не случалось Реденлире — последние были, наверное, ещё когда Винтеры обитали в Фелзен Кастель…

Я вновь бездумно уставился в потолок.

Вокруг была столь привычная с самого детства комната. Письменный стол с керосиновой лампой, платяной шкаф, шкаф для оружия, книжные полки, старый комод с нацарапанным на боку монстриком и корявой подписью «жывотнае» — творчество Вилли, когда ей исполнилось семь лет. Причём, в тот раз она похоже вложила в рисунок толику магии, так что извести мне его так и не удалось. Дядя, наверное, мог бы, но на такие мелочи не разменивался…

Всё вокруг было настолько же знакомым… насколько и чужим.

Нет. Не так.

Не чужим, а скорее основательно забытым. Об этой комнате я мог читать в книге, мог запомнить её на гравюре, но жить в ней — вряд ли. Разве что когда-то очень-очень давно…

Я сажусь на кровати и…

Мир выгорает, окрашиваясь во все оттенки серого.

Я сижу на том, что когда-то было кроватью — сломанная, закопчённая и усыпанная опавшими листьями.

Корешки книг в книжном шкафе справа сливаются в одно сплошное пятно — огонь пощадил большинство фолиантов, но от копоти никуда не деться.

Окна передо мной нет. Как и части стены. Как и крыши над головой. Лишь обломанные брёвна и оголённые рёбра обгоревших стропила.

Следов осколков нет, пламя угасло быстро, разрушения относительно небольшие — значит ударили магией, а не снарядом. Магия огня, ранг шестой-седьмой — вполне типичные чары типичного армейского колдуна…

Я встаю и делаю несколько шагов. Прохожу мимо старого комода — две ножки обломаны, ящики вывалились. Сверху — толстый слой пыли и занесённые ветром листья.

Сметаю их рукой.

Рисунок. Старый рисунок, когда-то сделанный Вилли.

Касаюсь его, чувствуя под пальцами лёгкое покалывание. Детская спонтанная магия иногда бывает очень долговечна и непредсказуема…

Не глядя, захватываю узор чар, превращая его в построение. Не глядя, правлю его.

Мгновение, и мир снова расцветает всеми красками.

Я стою около комода, постукивая по нему пальцами.

Остановился. Прекратил это делать. Посмотрел.

Под моими пальцами был рисунок Вилли. Рогатое и хвостатое чудище непонятной принадлежности, способное поставить в тупик даже признанного магистра монстрологии Брема, подписанное как «животное»…

Что, если я и правда начинаю видеть будущее? Ужасное будущее, кошмарное будущее. Где наш дом разрушен, Вилли мертва, а я убиваю Хильду.

Да, даже моих скромных познаний хватает, чтобы понять — так пророчества не делают. Нельзя просто взять и увидеть что-то так, будто ты читаешь книгу и решил узнать, что будет с персонажем через полсотни страниц. Пророчества — это долгие и сложные ритуалы, занимающие кучу времени. И ещё большее время обычно требуется на то, чтобы расшифровать увиденное.

Молодой лев одержит верх над старым

На ратном поле, в одиночном бою.

Выколотый глаз в золотой клетке.

Ну и всё в таком духе.

Где уж тут сообразить, что золотая клетка — это шитьё парадного мундира, а пробитый глаз — это простреленный амулет Уаджет, привезённый тогда ещё консулом Боливаром из Египта?..

Так что пророки не листают Книгу Судеб, а люди — не персонажи на её страницах. Не в нашем мире уж точно. Для такого надо прийти откуда-то со стороны, откуда-то извне…

Может быть, я — это и не я вовсе? А кто? Кто-то другой? А что, тоже версия — ничуть не хуже сдвинувшейся клетки или внезапно прорезавшегося редкого Дара. Раз уж можно заснуть в одном месте, а проснуться в другом, то почему нельзя заснуть одним человеком, а проснуться другим?

Ладно уж… Что-то я куда-то не туда ушёл. Мне бы с основной проблемой разобраться, то бишь с ситуацией «я вижу мёртвых людей».

Может, всё не так однозначно и явно? Может, все эти зловещие видения — всего лишь предупреждение… О чём? О том, что мне нужно беречь сестёр? Так я и без всяких галлюцинаций за них кого угодно порву…

Светлый Ормузд, ну почему всё так сложно-то? И почему именно я?! Не было печали, называется…

От невесёлых мыслей меня отвлёк неясный шум на дворе.

Прислушался, машинально усилив слух магией… Машина? Странно, дядя уезжал на лошади…

Глава 3

Из остановившегося перед распахнутыми воротами усадьбы «порше» выбрались трое — двое мужчин и молодая девушка.

А вот и Хильда, а вот и нашлась наша пропажа…

Хильдегарду, бывало, принимали за мою сестру-близнеца. Роста мы почти одинакового — она ниже меня всего на вершок. Оба светловолосые, голубоглазые и даже родились примерно в одно время — зимой, разве что Хильда на месяц раньше. Ну, и в те моменты, когда Хильда не одевалась как пацанка, то зачастую вызывала сворачивание голов у постороннего мужского населения. Красивая, фигуристая — за версту видны поколения предков, которые женились не только на способных и родовитых, но и на симпатичных магичках.

По словам дяди — мы пошли в деда Зигфрида, который был классической белокурой саксонской бестией. А вот Райнхард и Вилли больше походили на бабушку, которая была из младшей ветви булгарского рода…

Впрочем, сейчас старшая дочь графа Винтера, столбовая дворянка Хильдегарда меньше всего тянула на благородную даму. На щеке красовался свежий кровоподтёк, кожаная мотоциклетная куртка в паре мест подпалена, кожаные же брюки изрядно выпачканы в грязи. Сама — растрёпанная, но довооольная… Хотя и довольно громко возмущалась тем, что её, видите ли, лишили возможности повеселиться.

Веселье в понимании Хильды обычно было связанано со старым-добрым мордобоем, который старшая дочь графа Винтера знала, любила и успешно практиковала.

А как иначе? Хорошая наследственность, десятки поколений боевых магов в предках и обучение у лучшего охотника княжества.

Окружающие Хильду персоны излучали куда меньше жизнерадостности. Куда меньше — это примерно вообще ни хрена.

Хотя, вот дед Патрикей никогда особо дружелюбным и не выглядел. Вечно хмурый, с мрачным тяжёлым взглядом из-под кустистых бровей и до самых глаз заросший бородой. При этом ещё и громадного роста — под три аршина всяко, так что даже над долговязым дядей Райнхардом возвышался на добрую голову. Не знаю сколько ему на самом деле лет — Патрикей был стар ещё в моём детстве. Да и кто он такой вообще, откуда и на самом ли деле его так зовут, учитывая малоразговорчивость деда, было выяснить весьма непросто… Практически невозможно. То есть, дядя о нём что-то знал, а вот мы — ни хрена.

Лет до восьми я вообще думал, что Патрикей вообще немой, пока он нас с Хильдой не покрыл отборным матом при попытке воровства яблок из соседского сада.

Числился Патрикей при нашей усадьбе мастером на все руки — и плотник, и конюший, и садовник, и помощник на охоте, и дядька, и вообще… Ну, мастер и мастер, короче. Что тут ещё сказать-то?