И оживут слова

А тут Олег вдруг спросил:

— И часто ваш князь в Свирь наезжает?

— Раз-два за год, — лениво откликнулся Радим, щурясь на весеннее солнышко. На душе было благостно. Златка с Любимом в доме о матери говорили, Радим вышел, чтоб не мешать. А Олег зашел подарок от Добронеги князю передать. Сама мать захворала немного… или может, с князем встречаться не хотела. Не любила Добронега Любима. А отчего, Радим не знал.

— И всегда подолгу? — допытывался Олег.

Радим удивленно взглянул на побратима:

— По-всякому.

Олег отложил неоконченную поделку, и рассеянно погладил лобастого щенка, которого принесла недавно собака Радимира, и, казалось, о чем-то задумался. Радим уже привык к тому, что Олег часто вот так впадает в задумчивость. По первости все боялся, что друг снова там… в бревенчатых стенах дома, едва не принесшего гибель обоим. Но потом понял, что Олег просто отличается от него. Радим был прямодушен, и часто слова слетали с его языка быстрее, чем он успевал его прикусить. Не раз и не два страдал потом от того. В последние годы чуть поумнел, но и по сей день сдержаться для него сил стоило. Олег был другим. Никогда не говорил наперед, не подумав. От своей немногословности слыл он нелюдимым, но Радим знал, что побратим просто не любит сотрясать воздух попусту.

— О чем думаешь? — спросил он вконец впавшего в задумчивость Олега.

— Зачем задержался?

— Князь?

Олег медленно кивнул.

— По Злате соскучился, — уже менее уверенно проговорил Радим.

Проговорил и сам понял, как глупо прозвучало. Не тот человек Любим, что ради встречи с дочерью время терять будет. Узнал, что в добром здравии да не в обиде, и будет.

— Не похоже, — подтвердил его мысли Олег, все так же поглаживая щенка. — Будто ждет чего.

Радим чуть нахмурился. Все веселье дня куда-то испарилось. Вот умеет побратим нагнать мути на чистую воду. Радим отмахнулся и заговорил о луке, который Олег смастерил третьего дня. Год почти чего-то там вымачивал, высушивал да над ветками шептал. И вот тебе: лук-красавец готов. Не знай Радим Олега, решил бы, что лук стрелять не будет. Уж больно чудной он был: меньше обычного, да и загнут по-иному. Но за это время Радим привык Олегу верить. Настолько, что даже во Всемилке любимой в первый раз усомнился.

Не сразу, но морщинка на лбу побратима разгладилась и настороженность, казалось, отступила. И уже к вечеру Радим и думать забыл о тревогах Олега. Только когда отряд князя выезжал через задние ворота, ведущие вглубь земель, прочь от Стремны, усмехнулся:

— А ты тревожился.

Олег повел плечом и не стал говорить, что он и сейчас тревожится.

И вот сегодня с утра Радиму вдруг стало не по себе. Добронега, ушедшая в одну из деревень к дочери старосты, прислала мальчишку за мазью. Всемилы дома не оказалось, и мальчишка разыскал Радимира в дружинной избе.

Радим сам сходил в дом матери, сам передал мальчишке горшочек, еще раз услышал от щербатого гонца весть о том, что Добронега задержится у старосты на день-два, и вернулся к делам. Но тревога не отступала. После полудня он отправил к дому матери еще одного мальчишку. Тот вернулся ни с чем. И вот когда ближе к вечеру дом матери по-прежнему пустовал, Радим всерьез забеспокоился.

Один из дружинников верхом отправился в деревню к Добронеге, якобы передать теплую шаль. Староста, должно быть, оскорбится от того, что Радим не посчитал его хорошим хозяином, но воеводе было уже все равно. Дружинник вернулся ни с чем — Всемила в Опенки не приходила. Последним ее видел стражник на стене. Говорил, что сидела она на бережке Стремны, ножки мочила. В другой обход ее уже не было. Стражник не помнил, когда это было. Радим молчал, слушая взволнованного воина, а сердце уже чуяло беду.

Перед закатом, когда стало ясно, что в Свири Всемилы нет, а гонцы из окрестных деревень вернулись ни с чем, Радим решил начать поиски на Лысой Горе.

— Темно, Радимир, — уговаривал Улеб. — Утра ждать нужно. Да и с чего она на Лысую Гору-то пойдет? Да еще одна? Подружки-то все вон за воротами слезами заливаются.

— Пойду, — упрямо сказал Радим.

— Может, с мужчиной?

Часть воинов затаила дыхание. Часть неловко опустила глаза. Легкомысленна была сестра воеводы, но никто не решился бы сказать об этом Радимиру. Только его чужеземец и мог сболтнуть. По недомыслию, не иначе.

— Думай, что мелешь! — рявкнул Радим, оборачиваясь к Олегу. — Просватанная она! Да и не стала бы без моего ведома!

Олег не отступил и гнева воеводиного не испугался. Просто пожал плечами.

— На Лысую Гору нужно. Поднимай людей, — скомандовал Радим Улебу, больше не встречаясь взглядом с побратимом.

Олег молча вышел вслед за всеми из дружинной избы.

***

Они двигались по лесу цепочкой. Еще не до конца стемнело, но в густом лесу казалось, что на землю опустилась непроглядная ночь. Воины в цепочке через одного несли факелы. Ночь в лесу была недоброй. Дружинники помоложе вполголоса пытались запугать друг друга старыми байками про то, что места эти гиблые. Те, кто постарше, только головами качали.

Воевода до рези в глазах всматривался во тьму. Лицо горело от жара факела. Сердце то ныло, то сжималось. А еще ему хотелось быть на месте каждого в этой цепочке. Вдруг проглядят? Не заметят? Отвлекутся? Собаки, пущенные по следу, убежали далеко вперед и вернулись ни с чем. То тут, то там по цепочке звучало безнадежное: «Всемила!». Ответа не было. Казалось, даже звери затихли в лесу. Умом Радим понимал, что если бы Всемила была здесь, собаки не пропустили бы. Но они добежали до воды, подняли лай и вернулись, мокрые до подшерстка. Это могло означать лишь одно: след Всемилы терялся у воды. А значит, поиски зря. Но Радим не отдал приказ о возвращении. Не мог себя заставить.

— Домой бы повернуть, воевода, — послышался голос рядом. — Собаки не нашли. Неужто мы найдем?

— Уходи домой! — откликнулся Радим, не оборачиваясь и не сбавляя шага. Воин опасливо переглянулся с товарищем и тоже не повернул назад.

Улеб украдкой тронул за рукав идущего рядом с воеводой Олега. Олег чуть отстал.

— Назад нужно. Толку не будет, — негромко проговорил Улеб.

Олег кивнул, продолжая оглядывать темные силуэты деревьев. Факела у него не было.

— Поверни его, — Улеб кивнул на упорно идущего вперед Радима. — Может, хоть тебя послушает…

Олег несколько ударов сердца смотрел в спину Радимира, а потом вновь кивнул.

Воины почти не слышали, что сказал воеводе Олег. Только громогласное Радимово:

— И ты струсил?

И спокойный голос в ответ, и рука на кулаке Радимира, сжавшемся на древке факела. Ветер донес только «ее здесь нет… воины устали… завтра утром снова…». И уж совсем неправдивое «может, сама вернется».

И Радим уступил. Как всегда в последний год уступал этому чужеземному мальчишке. И на этот раз старые воины даже не стали роптать — только вздохнули с облегчением. В те минуты мало кто из них верил, что со Всемилой случилась беда. Каждый думал: загуляла девка, а брат признать не может.

По цепочке передали приказ возвращаться. Воины поспешно развернулись, то и дело бросая тревожные взгляды в ту сторону, куда еще мгновение назад направлялись так смело. Когда за спиной родные стены — это одно, а когда злая темнота — совсем другое.

— Ярослав, погляди!

Ярослав вздрогнул и принялся озираться по сторонам.

— Цветы, что ли?

Один из молодых воинов, шедших в цепочке с Ярославом, присел на корточки у наполовину затоптанного в землю одуванчика. И разглядел же в темноте, дери его нелегкая! Ярослав сглотнул и оглянулся на остальных. Цепочка давно распалась на группки. Все торопились домой.