Страница 44 из 70
Не могла я тут больше оставаться. Просто не могла.
Громко и фальшиво ужаснулась, не особо стараясь, чтобы звучало правдоподобно:
— Ой, Артем, мама говорит, что сегодня я должна быть дома! Прости! Ты же знаешь, какая она у меня… Я поеду?
В первый раз в жизни мне невыносимо было представить, что я останусь с ним и лягу в его постель.
Он скривился:
— Прости, не смогу проводить. Может быть, возьмешь такси?
Ага, за свой счет. Но мне было уже неважно. Домой я все равно не собиралась — мама снова скажет что-нибудь ядовитое, я это уже не вынесу. Значит, буду гулять по улицам хоть всю короткую и теплую июньскую ночь.
Выскочила на улицу, глотая сырой после летнего дождя воздух ртом, как рыба.
Остановилась, подняв зареванное лицо прямо засвеченному поздней зарей июньскому небу.
Артем… за что ты меня так?
За что?
47. Что я сделала не так?
Что мне делать?
А?
Что мне делать?
Почему все шло так хорошо, что я даже поверила в то, что теперь все будет иначе. Что я почти дотолкала этот чертов камень до вершины горы и вот-вот…
Что я делаю неправильно?
Не так вдохновляю? Не так строю? Не так себя веду? Надо стервой, надо няшей, надо постелиться ковриком?
Надо научиться сорока способам минета? Надо готовить борщ, как его мама?
Надо требовать денег за каждый поцелуй?
Почему у других получается жить долго и счастливо, а мне больно, больно, больно!
Я ведь делала все, что говорил Стас, и работало же!
Вот у кого надо спросить. Только как-то сглотнуть слезы, потому что я ведь ничего не смогу сказать, только разревусь, а мне точно надо знать, что я не так сделала. Даже не для Артема, а вообще. Потому что ответственность — всегда делится пополам. Значит где-то там есть и моя вина. В том, что я стою на окраине города в чужом дворе и плачу на радость звездам и фонарям.
Почему-то я не стала ему писать, сразу позвонила. Мозг работал через раз, спотыкаясь о края любимой колеи: «За что? За что? За что? Что я ему сделала плохого, чтобы так со мной?..» и приходилось делать усилие, чтобы подумать о чем-то другом.
Стас откликнулся сразу, не дав мне времени передумать и отменить вызов. Что за глупость — звонить ему ночью, чтобы предъявить претензии о неработающем методе стервозности!
Но он поднял трубку и сразу, без «здрасте», начал:
— Как раз думал написать, чтобы вы заезжали завтра снимать Глазастика! Пришли анализы, все, у него больше никаких пассажиров, осталось откормить и будет здоровый веселый кот!
— Ладно… — я попыталась добавить в свой голос веселья. — П-передам Пашке.
Хорошо, что он не додумался спросить, зачем я звоню. Подумал, что спросить про котенка?
И все бы было нормально, но я непроизвольно всхлипнула и Стас тут же насторожился:
— Что случилось? Ярина, с тобой все в порядке? Где ты?
В его голосе было столько волнения и тепла, что я сорвалась. Захлебываясь слезами, тараторя и по три раза повторяя одно и то же, я пересказала все свои мысли про «Горькие травы», про годовщину, про концерт, и как ждала, и как подталкивала заговорить об этом и как поняла, но..
Но вдруг я неправильно поняла?
— Стас! — рыдала я в трубку, не задумываясь о том, что во дворе-колодце в ночной тишине мои страдания слышны всем окружающим домам. — Скажи, что я все выдумала! Скажи! Он меня еще пригласит ведь? Я просто не дождалась?
— Спокойно, Кошка. Ты ничего не выдумала. Дай мне минутку подумать.
— Но может быть, он с мамой решил пойти? А мне не говорил, чтобы не расстраивать? Или с каким-нибудь другом… Ведь это не то, что я подумала? Стас!
— Ста-а-а-а-ас!.. — эхом моего отчания раздался в трубке на заднем плане высокий женский голос. — Ну ты до-о-о-олго?
Слезы мгновенно пересохли.
Я всхлипнула насухую. Язык прилип к небу.
— Ты занят?.. — тихо спросила я. — Прости… не хотела.
— Что? Нет, нет. Погоди… — он чем-то зашуршал в трубке, что-то стукнуло. — Ты сейчас где?
— На улице… На… — я огляделась по сторонам, ища табличку. — Не знаю. Металлургов, кажется.
— Приезжай. Только не домой, а на квартиру. Сейчас закажу тебе такси, скинь мне геопозицию.
— А…
— Давай, жду! — он отключился, не дав мне возразить.
48. Он тебе нужен?
Стас встретил меня в дверях, но все равно заходила внутрь я с опаской. Огляделась по сторонам. Полушепотом спросила:
— Ты не один?
— Один, — коротко ответил он, запирая за мной дверь и обрисовывая темно-стальным взглядом с ног до головы.
Что ж, в этот раз я наконец-то не сплоховала и встретилась с ним, полностью готовая к труду и обороне: в джинсах, футболке оверсайз, накинутом на плечи легком свитере и полном комплекте белья. Никакой романтики, никакого разврата. Пусть окончательно убедится, что я не какая-нибудь там, а прямо не такая!
Нервно хихикнула своим мыслям, хлюпнула носом и вспомнила, что всю дорогу в такси ревела, поэтому снова выгляжу не лучшим образом.
— Можно в ванную?
Если там не прячется та, которая была тут до моего звонка. Сейчас мне уделят полчасика, а потом продолжат…
Дурацкая фантазия не хотела отпускать, поэтому я отдернула занавеску душа, заглянула под раковину и даже открыла технический люк. Осмотрела все, обнюхала, будто ревнивая жена, даже хотела пересчитать одноразовые зубные щетки, но не помнила, сколько их было в прошлый раз. Чуть не забыла умыться, так увлеклась поисками улик.
А искать их надо было не в ванной. Только вышла — и наткнулась взглядом на смятое покрывало на кровати. Стаса выдали расстегнутые манжеты белой рубашки и неопрятно смятый воротник, словно его долго комкали во время страстного поцелуя. И уже устроившись на высоком табурете у кухонной стойки, увидела, что с держателя сняты два бокала.
Два.
Один стоял перед Стасом, а другой я заметила в мойке.
Почему-то опять захотелось всхлипнуть.
Да что они все — сговорились? Один изменяет, второй…
Только очевидная абсурдность моей обиды помешала мне всерьез расстроиться.
Стас мне ничего не обещал. Наоборот — с самого начала рассказывал, что никаких отношений не ищет и все наше общение — на грани фола, мимо всех правил.
— Когда твой концерт? — отвлек меня вопросом Стас. Он аккуратными движениями заворачивал рукава рубашки до локтя, как ему нравится, но предательские запонки, снятые с манжет, лежали прямо у меня перед глазами. Я цапнула их, чтобы чем-то занять руки, и его взгляд будто споткнулся о мои пальцы, вертящие две серебристые игрушки с черными камнями.
— Послезавтра… То есть, уже завтра. Днем.
— Да… — Стас довернул рукава, сложил пальцы домиком и оперся на них подбородком, глядя на меня тепло и грустно. — Ничего хорошего я тебе сказать не могу, прости.
— То есть… — я пересыпала в ладонях запонки, отложила их и прикусила губу. Почему-то я надеялась, что сейчас он что-то придумает и все будет опять хорошо. — Как же… Он правда с кем-то другим?
Как я ни старалась удержать горячие слезы, но они все равно просачивались, висли на ресницах — приходилось смаргивать и все равно изо всех сил делать вид, что я держусь.
— Да, правда.
Стас больше ничего не добавил, не дал мне шанса как-то иначе понять его ответ, не смягчил его. Не стал утешать и подготавливать. Совсем-совсем ничего нельзя было вытащить из его слов, чтобы обмануться еще раз.
Но я старалась.
— Откуда ты знаешь? Может быть…
— Нет.
— Но…
— Нет, Кошка. Ты все правильно поняла. И всегда понимала. У тебя прекрасная интуиция, верь ей. Все, что тебе кажется — тебе не кажется.
То, что внутри меня содрогалось, могло бы выплеснуться наружу черной нефтяной волной, страшной и горькой. Могло бы превратить меня в монстра из комиксов — ядовитую страшную паучиху размером с дом, которая залила бы ядовитой жижей весь город и переломала мохнатыми суставчатыми ногами тонкие спички небоскребов. Этого внутри было так много, что я физически ощущала, как перемалываются внутри моего тела внутренности, растворяясь в кислоте и отравляя каждую мою мысль, каждый вдох.