Страница 21 из 65
Кстати, Соболева нигде видно не было.
Наташка тоже оглядывалась в его поисках, но — увы.
Я пока села на свободное место, положила себе на тарелку разных тарталеток и не успела задуматься о том, чего бы выпить, как устроившийся неподалеку Протасов приподнялся и галантно, хотя и покряхтывая, наполнил мой бокал шампанским.
— Спасибо, — я вяло улыбнулась.
— Давай еще разок за встречу! — предложил он, пытаясь дотянуться своим коньячным бокалом.
— Да неделю назад уже за это выпили раз десять, — проворчала я, все-таки чокаясь и отпивая. Пузырьки в искрящейся жидкости взвихрились рождественскими огоньками.
Почему шампанское веселое, а я нет?
Потому что у меня внезапно морально-этическая проблема на пустом месте.
— Эх, Рита-Рита, Маргарита, Маргаритка… — Протасов развалился на диванчике, не обращая никакого внимания на то, что пузо переваливается через ремень брюк и посмотрел на меня масляным взглядом. — Почему я, почему я не ковбой? А, Маргаритка? Не хочешь на брудершафт?
— Тебя что, заморозили в девяностом и только сейчас выпустили? — скривилась я. — Тоже мне, Капитан Америка!
— Ну что ты такая колючая, Ритка? Тебе же уже не тринадцать, хорош юношеский максимализм гнать.
Он пересел на мой диванчик и тут же занял две трети от него. Ну блин. Если это то, о чем говорил Ангел — оценили и повлюблялись, то я, пожалуй, обойдусь, спасибочки.
— Ну что, отбила у тебя Наташка твоего Соболева? — вдруг взял он быка за рога.
— Что значит — моего? — почти спокойно спросила я, и с почти невозмутимым видом откусила от тарталетки. Когда мы с Соболевым туда-сюда шлялись, он с Рикитой дурью маялся, заметить искры между нами не мог.
— Ты же по нему сохла в старших классах, все знали! — ухмыльнулся он.
Я быстро отпила шампанского, чтобы проглотить внезапно застрявший в горле кусок тарталетки. Почему их всегда делают такими сухими?
— Что значит — все? — спросила осипшим голосом и сделала еще глоток. Соболев тоже знал?
— Не волнуйся, все, кроме него, — заржал догадавшийся о моих мыслях Протасов. — Он же блаженный, такую ерунду не замечал. Зато как мы прикалывались над тобой на той тусовке у Дашки! У тебя такой забавный вид был, когда он свинтил.
И он заржал как конь, прикладываясь к своему коньяку.
— Приходи на встречу выпускников, говорили они, все давно повзрослели, говорили они, все изменилось, говорили они… — мрачно пробормотала я, гипнотизируя взглядом тарталетку с икрой. — Спасибо, что напомнил, почему я пятнадцать лет с вами не виделась.
— А помнишь, как у тебя ботинки сперли из раздевалки, как раз когда Илюха с Морозовым дежурили? Это мы были! — довольный собой Протасов продолжил вечер позорных воспоминаний.
— О, господи… — я уже и тарталетку отложила. — Но зачем?!
История для меня была чудовищной. Мы как раз изучали «Евгения Онегина» и мне пришла в голову гениальная идея написать Соболеву письмо с признанием в любви. У Татьяны вышло не очень, но вдруг мне больше повезет?
Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Я как раз наматывала вокруг Ильи все сильнее сужающиеся круги, решаясь и не решаясь, и мысленно на уроках и в свободное время полируя свое главное послание.
И тут у меня украли эти чертовы ботинки. Мы жили бедно, я понимаю, почему мама не могла просто махнуть рукой на них и купить новые, а потребовала, чтобы я пожаловалась нашей классной.
Как я ни вертелась, как ни пыталась ее отговорить — тщетно.
В итоге дежурным, среди которых был и Соболев, велели компенсировать мне стоимость этих чертовых ботинок, хотя я готова была в резиновых сапогах ходить, лишь бы не переживать тот момент, когда парни подходили ко мне и совали в руки свернутые купюры.
У Соболева были сухие и холодные пальцы. Вот что я запомнила. И в глаза он мне не смотрел, хотя это был единственный раз, когда я подняла на него взгляд в какой-то глупой надежде, что он прочитает в нем, насколько мне ужасно стыдно все это делать.
— Интересно было посмотреть, как ты будешь с ним ругаться! — Протасов причмокнул губами и потянулся к своей тарелке, оставленной на соседнем месте.
— Идиоты… — прошипела я, выскакивая из-за стола.
Никто не заметил нашей сцены.
Коваль уже вернулся — почему-то один. Не стал садиться, налил себе вина и стоял с видом победителя. Третьим будешь, чувак. Хотя может уже и не третьим.
За столом кипели обычные для таких сборищ разговоры и перебранки.
Першин допытывался у Морозова:
— Ну что тебе в том Израиле — реки молоком и медом текут?
— У меня там работа! — отбивался тот.
— Ты же наш, русский! Возвращайся и мы тебе тут работу найдем! — щедро предлагал Першин.
Судя по Васиному лицу, этот диалог прокручивался раз в десятый. Но Першин всегда был такой… доставучий. Просто с возрастом это из прикольной особенности превратилось в крайне неприятную привычку.
Синаева тоже не отставала. Спрашивала у Денисова:
— Почему ты с нами пьешь, ты же священник?
— Православным батюшкам пить не грешно, поста нет. Ты путаешь с мусульманами.
— Ничего я не путаю! Я в церковь хожу каждое воскресенье! Если б я узнала, что наш батюшка такой же как ты — пьет и изменяет жене, я бы ушла в другой приход!
— Все мы грешны… — пытался отмазаться он, но на мой вкус слабовато.
— Ты должен показывать пример! Если бы я пришла к тебе и сказала, что на встрече выпускников переспала… — она оглянулась по сторонам и ткнула в сторону двери. — Да вот хотя бы с Соболевым! Что бы ты мне сказал?!
Его ответ меня уже интересовал мало. Да, Соболев наконец объявился. И вслед за ним в двери впорхнула Рикита.
Я напряглась.
Она тут же поймала его локоть, повисла на нем и прижалась всем телом, что-то жарко говоря практически ему в губы. Длинный белый хвост покачивался как маятник, а я испытывала нехорошее и несправедливое чувство по отношению ко всем блондинкам в мире, ко всем загорелым девушкам, вставившим сиськи, накачавшим губы, ко всем Таням и всем эмигранткам, живущим в Германии. Разом.
Она решила никого не пропустить?
Но Соболев покачал головой и аккуратно ее отстранил.
Что-то сказал на ухо.
Рикита пожала плечами и обвела глазами зал.
Ее взгляд остановился на Морозове. Я буквально услышала, как щелчком перенастраивается система прицеливания. На губах появилась улыбка — и походкой от бедра она направилась спасать Васю от Першина. Уверена, он предпочтет поскорее ей сдаться.
Меня сзади дернули за подол. Проходящая мимо Наташка оглянулась и сделала страшные глаза, кивая на Илью. Ну же, мол, давай!
Он уже нашел меня взглядом и улыбнулся.
Я вдохнула, выдохнула.
Что же мне делать?
*******
Я обогнула стол по широкой дуге, уворачиваясь от рук — меня пытались втянуть в очередной спор о политике, в разглядывание фотографий чужих младенцев, в сопливые воспоминания о чудесных школьных годах.
Спасибо, я наелась.
Все было очень вкусно, но мне пора.
Осталось только одно маленькое дело, которое требует закончить совесть. Наташка действительно была моей практически единственной подругой в школьные годы и много мне помогала. Брала с собой на смешные тусовки, делилась сигаретами, покупала пиво на двоих, одалживала симпатичные шмотки на дискотеки — делилась всем тем, что я не могла себе позволить.
Пора бы мне выйти из образа бедной подружки и уже самой с барского плеча чем-нибудь поделиться.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, — я поймала Илью буквально в дверях, когда он разворачивался, чтобы снова уйти.
Тоже стремительно надоело ностальгировать, видимо.
— Да, хорошо, только давай по дороге, у меня тут пара дел есть, — согласился он, направляясь к двери с надписью «Только для персонала».
Я вынужденно последовала за ним, хотя внутренняя хорошая девочка неуютно поежилась — мне нельзя, я же не персонал!
Я попыталась начать издалека:
— Ты столько всего сделал для Наташки на день рожденья…