Unknown

— Не только знаю, но и умею это делать уже полгода.

— И как же так?

— А тётя Дуня обучила, дальняя родня.

— Уж не Мокрова ли?

— Она.

— Вот б…дина, здесь, в нашем селе, половину мужиков охмурила, то-то вижу, уже год как не появляется, а она, оказывается, мальцов обучает. Но мне этого не надо, двадцать лет как мужа схоронила, не спала больше с мужиками, нечего и начинать. Впрочем, можешь мне сгодиться, пойдём в баню, спинку мне потрёшь. И не воображай чего! Начнёшь лапать — банным веником отхлестаю и голым выставлю.

— Тётя Клава, вот те крест, и близко не подойду, и пальцем не трону, прости за плохие слова, не подумавши ляпнул.

Помылись, обходим друг друга, даже не смотрим друг на друга. Но тут она как-то нагнулась, и её пышная распаренная розовая попа оказалась рядом с моими причиндалами. Писун среагировал мгновенно, щёлк — и вот уже торчит, гад, колом, но я успел отвернуться и спрятать его, но залупа всё же успела чиркнуть по распаренным ягодицам.

Думаю, пронесло, не заметила. Куда там, заметила, но не стала искать веник, чтоб меня отхлестать, лёгкого касания залупы по ягодицам оказалось достаточно, чтобы она потеряла контроль, опустилась на колени, на локти и дрожащим голосом попросила:

— Геночка, мальчик мой, теперь потри мне спинку.

Но мне почему-то послышалось: «Милый, отъ…би меня». Каждый слышит что хочет.

Конечно, при помывке предварительный контакт случился: пальцы наших рук встретились — и искра пробежала. Я понял: она тоже хочет почувствовать мой конец в себе, и там его ждут новые искры страсти.

Она отклячила попу, и мне открылась её волшебная щель, врата рая. И я с размаху засадил ей туда до упора и почувствовал себя в раю. Она протяжно охнула, ойкнула и замерла. А я обхватил её сзади руками, ухватил за сиськи: мало ли что — начнёт вырываться. Но она лишь тихонько причитала:

— Что ты со мной делаешь? Обещал же не трогать. Не губи, прекрати, пожалей.

А я от этих слов сильнее возбуждался и дрючил её, только яйца стучали.

Она застонала, потом заорала от сладострастия, но я уже знал, что это означает.

Сели на мокрую банную скамейку, и Клава ударилась в воспоминания. Конечно, мысленно у неё промелькнули молодые годы.

— Рано ты, паренёк, возмужал, но и я в такие годы честь потеряла. Да и был как-то опыт с таким юным партнёром.

Уже титьки появились, на кунке пушок, выглядела не по годам рано созревшей и уже подумывала, кто же сорвёт эту спелую вишенку.

Как-то купалась в укромном местечке на речке Тёше. Никого. И тут на́ тебе — конюх дядя Вася коня привёл купать. Мужик он тихий, живёт один, с нашими разведёнками в шашнях не замечен, видно, бабами не интересуется, чего его бояться, уж точно не ему достанется моё сокровище. Он на меня взглянул равнодушно и говорит:

— Слышь, красотка, приходи завтра на конюшню, на коне покатаю.

Я зарделась и прям выросла, никто так меня не называл, может, ему виднее. Пришла.

— Дядь Вась, на каком будем кататься?

Он в лёгких шароварах, белая рубашка расстёгнута, грудь волосатая. Я залюбовалась, и не старый, оказывается. А он швырь меня на копну сена.

— Дядь Вась, ты чего?

— Не спеши, красавица ты моя, сначала проведём подготовку, иначе конь тебя сбросит.

Деловито задрал мой новый сарафан.

— Трусы снимай.

— Дядь Вась, в трусах нельзя, что ли, на коня?

— Нельзя, нельзя, ножки раздвинь.

Трусы сняла, ноги раздвинула, мелькнула мысль: как бы он не сделал чего с моей кункой. Да нет, не сделает, у него даже ширинки нет. А он немного опустил шаровары, и вывалился здоровенный писун, залупа красная и уже тычет его в моё сокровище.

— Дядь Вась, я этого боюсь, девочки говорили, будет больно.

— Не бойся, красавица, не дёргайся, а я осторожно.

— Неужели такой большой там поместится?

Не успела подумать, а он уже весь там, и по всему телу истома. И начал он туда-сюда-обратно, а я начала его царапать и кусать, а он и не замечает.

Потом уж надела трусы, отряхнула сарафан от сена — и бежать. На другой день прихожу на конюшню — тянет меня туда.

— Дядь Вась, подготовку я прошла, давай катай.

— Нет ещё, нужен второй урок, снимай трусы.

— Чего снимать-то, я и не надевала, ты же сказал, нельзя на коня в трусах.

— Тогда стань на четвереньки.

Стала, юбку задрал, воткнул в мой зад свою залупу и опять всё повторил. Я уже не боялась, и было очень приятно. Закончили.

— Я пошла, — говорю.

— Не торопись ты, погуляй по конюшне, лошадок погладь, вон они как на тебя смотрят уважительно.

Погуляла, подошла вплотную, и что-то на меня нашло. Одной рукой погладила дядю по щеке, впилась в губы, а другую сунула под резинку шаровар и ухватила его писун; он мгновенно напрягся, стал твёрдый и вылетел из шаровар. Я падаю на сено, тащу за собой милого за писун и сама вставляю его в моё сокровище — так мне хотелось скорее повторить.

Поняла я, что значит «покатаю на коне». Все мужики вруны. А может, не все?

Прошли годы, вышла замуж, муж помер, и вот отдалась юному постояльцу.

Был ещё курьёзный случай в моей бане. Только что мужа схоронила. Помер прямо на мне, во время этого, любил очень часто и долго е…ать меня — говорят, это почётная смерть для мужчины.

После поминок все разошлись, я в трауре, собралась под вечер в баню, соседский паренёк подкараулил, пристал, увязался. Он уже год как пристаёт, я отшиваю: замужняя я, говорю, не могу мужа обижать, не дам, и не проси, — но мужу его не выдаю. За год, гляжу, подрос, возмужал... Эх, чего б не пойти навстречу...

— Клавочка, миленькая, — клянчит, — возьми в баню с собой, посочувствую тебе, спинку потру за так.

Знаем мы это «за так», обязательно потребует плату натурой, а в бане скользко, не увернёшься. Вижу, очень хочет, слёзы на глазах.

— Ладно, говорю, возьму, но вместе не пойдём, стемнеет — я пойду, а ты чуть позже.

Разделись, у него тут же встал на меня голенькую; я тогда моложе и лучше, чем сейчас, была.

— Подожди, — говорю, — помоемся вначале.

А самой лестно, и глаза засияли.

— Мыться, — говорит, — с таким неудобно, мешает. Как помоемся — само собой, дай разок перед помывкой.

Посмотрела на его стоячий — ого...

Оказалось, я у него первая, и мы до утра забыли, зачем в баню пришли; а утром не до помывки, крадучись из бани тоже врозь, по домам...

Оказалось, ночью в бане заняться этим вместо мытья, всухую, очень даже здорово — как вспомню, так вся дрожу... Полумрак, керосиновый фонарь «летучая мышь» еле теплится, половицы гнутся и скрипят, я зажмуряюсь от удовольствия, но нет-нет да и пощупаю: не чёрт ли меня е…ёт…

За всю ночь мы не проронили ни слова, только я тихонько поскуливала по-собачьи; скользко, пытаюсь держаться за пол, но юный партнёр загоняет меня под лавку по пояс; держусь за край лавки, наружу из-под лавки выглядывают только жопа и п…да. Да ему с самого начала не были нужны ни мои губы, ни груди, только п…да. Пытаюсь повернуться и подставить попу, он не понимает зачем и разворачивает меня передком; ни о каких позах и мыслей нет, только на спине... Всю ночь из-под лавки не выпускал...

Вот такие «поминки» по мужу случились в бане с юным кавалером. Член у него был покороче мужниного, но толще и очень нежно мне тёр канал... Есть что вспомнить...

На другой день хотел он ко мне подойти, я кулак показала: субботы жди — тогда, может быть…

Ровесники, случалось, хлопнут по жопе, да я редко тогда давала, разве что после двух стаканов. Иногда просят в рот взять — могу, но только в резинке…

***

— Да что ж ты, Генка так долго хозяйку е…ёшь? Я уж дважды кончила. Да не беспокойся ты, не ускоряй, кончить в себя дам, надеюсь, не залечу, а залечу — так мне и надо, развратнице.

Я не слушал и спросил:

— А можно тебя лицом к лицу?

— Да ты, милёнок, всё прослушал. У меня такая же манда, как у Дуньки. А зачем тебе? У тебя же висит. А, поняла, хочешь, но не можешь. Но это поправимо, ты же месяц говел — значит, накопил силёнок; теперь назвался груздем — будешь е…ать меня пока всё, а потом ещё три раза.