Дочь реки

Скоро дошли и лесочка чахлого, тонкого, что стелился прутиками молодой поросли, помалу подбираясь к околице веси Болотка, что под Волоцком лежала. Зашли по тропке в глубину его, пронизанную чистыми лучами Дажьбожьего ока, сырую и прохладную. Животворящая роса вмиг засыпалась мелкой пылью в черевики. Темными брызгами осела на подолах женщин. И сразу охватило со всех сторон такое спокойствие дремотное, что даже песней его нарушать не хотелось.

Но девушки разбрелись помалу в стороны: кто почек березовых собрать, кто коры ивовой. А кто к земле наклонился — за тугим брусничным листом. И песня помалу зародилась на губах звонкой Весейки, полилась между стволов — а там ее уже все подхватили. И даже Гроза подпевала немного, хоть и считала, что еще в детстве ей хорошенько наступил на ухо медведь.

Так и побрели они неторопливо вдоль опушки, то и дело перекликаясь. Но все реже: чем сильнее захватывало их вдумчивое занятие. Помалу добрались уже и до реки — а там собираться стали на берегу, на небольшой прогалине: чтобы отдохнуть и подкрепиться пирогами. Первой пришла Гроза, опустила туесок на землю и, как всегда, обратилась к матери-реке мысленно, благодаря за все. За то, что воды свои несет ровно, питает здешние земли ручьями, большими и малыми, а оттого все живое вокруг поделиться может своей силой с людьми. И Волань как будто отвечала ей своим особым языком, успокаивала, утешала, может. После Гроза умолкла, глядя в ровную речную глубь. Но тихий покой в душе, который она так редко теперь находила, разрушил сначала шорох шагов, голоса девиц, а там и удивленный возглас:

— А Беляна-то где?

Гроза оглянулась, окинула взглядом девушек, которые недоуменно озирались кругом. Остановилась на бледном, как луна, лице Драгицы. У наставницы, кажется, и руки даже задрожали от потрясения, что сковало ее в один миг. А ну как совсем дурно станет? Гроза подбежала к ней, за локоть ухватила.

— Постой, не пугайся так! — заговорила сбивчиво, усаживая наперсницу на сухой топляк, который неведомо какая сила на берег вынесла. — Сейчас мы ее кликнем громче, и она точно придет. Увлеклась, небось. Ты же знаешь, Драгица Гордеевна, что она травы собирать дюже любит.

Девушки снова рассыпались по кустам, громко, на всю округу, ближнюю и дальнюю, окликая Беляну. Гроза и сама все кружила, кружила вдоль берега, до хрипоты зовя подругу. Пока в горле не засаднило настолько, что и слова лишнего не вымолвишь. Сколько времени так прошло — кто знает. Уж и Дажьбожье око поднялось выше, подпирая нижние ветки высоких, тонких, как лучины, сосен.

Но княжна так и не отозвалась.

Челядинки едва не все ноги сбили по оврагам и ямкам, что прятались в густой короткой траве да за насыпью прошлогодних листьев. Собрались снова на том берегу, где ждала их Драгица, глядя бездумно в безразличную даль, до самого окоема устланную водами Волани. Тонкую полоску противоположного берега и не разглядеть почти.

— Я побегу в Волоцк, — выдохнула Гроза, остановившись рядом с наставницей. — Пусть кмети все вокруг прочесывают. А вы еще ее поищите. Да сами не заплутайте.

— Владивой, — почти простонала женщина, хватаясь за голову. — Ой, что будет…

Да, подумать страшно, как разгневается князь от вести о пропаже дочери. Какая лютая тревога его обуяет — которая непременно выльется упреками на голову Драгицы. Да что ж поделать? Без гридей тут точно не справиться. И все ж никак не давала покоя мысль: как княжна могла здесь заплутать? Ведь знает эти места с самого детства. И Гроза попыталась вспомнить, когда перестала ее голос слышать. В какой миг это произошло? И не сумела: девушек вокруг много, не всякий оклик различишь.

Она подхватила подол и понеслась едва не бегом к городу. И запыхалась страшно, пока поднималась чуть в гору. По вискам тек пот, рубаха прилипла к спине. Но она постаралась шага не сбавлять: скорее сказать всем. А там сыщут, поди. Как по- другому-то?

Она влетела в ворота детинца. И сразу — к дружинному полю, где можно и воеводу Вихрата порой встретить. А уж какого десятника — и подавно. Первого заметила сотника Деньшу, схватила за рукав, разворачивая к себе, дыша тяжко, пытаясь хоть слово вымолвить.

— Что стряслось, Гроза? — сразу понял он, что неладное творится.

Поймал ладонями лицо. А она и отстраняться не стала, потому как не до этого.

— Беляна… — выдавила наконец, едва уняв дыхание. — Пропала в лесу. Пока мы травы собирали.

Сотник не поверил сначала: так явственно застыли его глаза при попытке понять, какие-такие страшные слова срываются с губ Грозы. Но он быстро пришел в себя. Оттолкнул ее легонько:

— К князю иди. А я кметей пока соберу. Отыщем.

Он пошел к избам, а Гроза встала, не в силах больше и шага сделать. К князю идти… Да легче сейчас с крыши терема броситься, чем пред очами Владивоя встать. Но она все же сдвинула себя с места. Прошла по двору — под недоуменными взглядами отроков и случайной челяди. Немного остыла после бега

— и стало прохладно немного в свите даже в тереме нагретом. Гроза распахнула одежу, бездумно стаскивая с плеч, и вошла в покои князя. Верно, после утренни он еще оттуда не ушел?

Она едва не столкнулась с Владивоем в дверях. Князь быстро подхватил ее под локоть. Опустил на голову взгляд озадаченный, но и радостный как будто. Прорезались в уголках его глаз тонкие морщинки: он умел порой улыбаться только ими.

— Ты чего это, Грозонька?

И понятно, чему удивился: сама она никогда к нему не ходила. Только если звал порой.

— Мы травы собирали у реки… — она подняла лицо. — Беляна пропала. Мы искали, но пока не нашли. Я Деньше сказала. Он кметей сбирает.

И все. Все слова закончились — а горло словно пересохшим колодцем обратилось. Что будет теперь? Владивой поддел ее пальцами за подбородок, вскидывая, обводя лицо тяжелым взглядом.

— Иди к себе, — только и бросил.

Отпустил, оставив на коже остатки прикосновения — и быстро ушел.

Гроза и хотела за ним пойти, помочь еще хоть чем-то, но не стала. Кмети теперь лучше справятся, а девицы подскажут, что смогут. Она слышала, сидя в своей горнице у закрытого волоком окна — хотела отодвинуть, да забыла — как вернулись челядинки из леса. И голоса их понеслись между бревенчатых стен, встревоженные, словно стайка птиц. Стало быть, еще не нашли…

Как же так случилось? Неужто сам леший решил вдруг княжну в свои чертоги завести и погубить? Только зачем? Ведь всегда ему требы оставляли, прежде чем в лес войти. Никогда не обижали добрым словом и кашей с маслом. Зачем ему теперь было буйствовать? Ну не от песен же девичьих, которые призваны были духов лесных, недобрых отогнать, он разозлился?

Гроза медленно расчесала встрепанные под платком пряди. Бездумно заплела косу, все размышляя о том, как же теперь Беляну найти? Чей-то голос прозвучал от двери: она не сразу встрепенулась. Подошел отрок, русоволосый Войко, и тронул ее за плечо.

— Пойди к князю. Сказал, видеть хочет.

И как-то нерадостно это прозвучало. Даже обиженно, как будто перед тем, как мальчишку сюда отправить, Владивой и на нем злость сорвал. И хотел отрок Грозу проводить, а она отмахнулась. Не слепая ведь — дойдет.

В хоромине княжеской оказалась еще и Драгица. И по глазам ее красным, припухшим, явственно можно было понять, что она только что плакала. И до сих пор из горла ее доносилось тихое поскуливание, словно она все пыталась оправдаться перед Владивоем, а никак не могла.

— Иди, — бросил ей князь, и она медленно пошла к двери, едва подняв взгляд на Грозу, что топталась у порога.

Темновато было внутри, как будто Владивой не хотел слишком яркого света, воздуха свежего со двора: волоки закрыты. И оттого в хоромине его ворочался вяло пряный запах лучин, дерева и сбитня, что в кувшине на столе стоял. И особый запах Владивоя — тоже. Его кожи, разогретой гневом, его одежды из дорогого тонкого льна или цатры. Бывало, ходила сюда Гроза, не решаясь воспротивиться велению князя, а после лежала еще долго на его лавке, разглаживая ладонью смятую простынь и вдыхая запах трав, что еще остался на тканине после стирки умелыми руками чепядинок, которые для владыки старались сильно. А по телу гуляло стыдное блаженство, прокатывалось по мышцам, оседая искрами между ног, где еще трепыхался комок пережитого наслаждения. Владивой не отпускал Грозы в такие дни, когда ему хотелось ее рядом, пока не убеждался, что довел до пика — и оттого сам как будто получал свое, хоть Гроза даже боялась к нему притронуться слишком бесстыдно. Только гладила крепкие плечи, будто тугими корнями обвитые. И шею горячую в тонкой влаге испарины. Проходилась кончиками пальцев по спине, напряженной, сильной. А он ласкал ее безоглядно, и что после делал с набухшим в штанах вожделением — о том только догадываться оставалось.