Рот, полный языков

— Теперь уходи, — прошептала она.

Человечек стал обходить странно неподвижных любовников, по пути задев ногу мужчины.

— Что это? — испуганно дёрнулся тот.

Сеньорита Йемана поспешно прикрыла его глаза рукой.

— Ничего, просто муха. Ну-ка, а теперь попробуем вот так…

— Что это? — снова воскликнул Кинкас, на сей раз ахнув от удовольствия.

— Еще один маленький подарок для твоего приятеля. Расслабься.

Тряпичное существо уже стояло у выхода в коридор. Подпрыгнув, оно повисло на ручке двери, приоткрыло её и бесшумно выскользнуло наружу.

Кончая, Кинкас взревел как раненый бык.

Женщина отделилась от него, встала с кровати и принялась рассматривать новую одежду, недавно заказанную любовником, — старая была уже мала.

Придя в себя, Кинкас заговорил, спокойно и серьёзно, хоть и без всякой надежды в голосе:

— Я не женат, у меня нет ни родственников, ни обязательств. Зарабатываю вполне достаточно, чтобы обеспечить нас обоих. Не могли бы вы остаться со мной хотя бы ненадолго? Сколько захотите…

Сеньорита Йемана стояла спиной, обвязывая вокруг бёдер длинную юбку с крупным рисунком из орхидей. Когда она повернулась, на её лице — теперь уже англо-американском, совершенно незнакомом Кинкасу — пылало огромное родимое пятно багрово-фиолетового оттенка.

— Her, Арлиндо, мне надо идти дальше. Так уж я устроена.

Кинкас судорожно всхлипнул, не стыдясь своих слёз. Женщина с лицом иностранки подошла и стала расстёгивать его рубашку.

— Я окажу тебе ещё одну, последнюю услугу в благодарность за твою доброту.

Она наклонилась, свесив полные груди, тронула языком обрубок ампутированной руки и стала медленно вылизывать сглаженную временем поверхность.

— Щиплет, — пожаловался Кинкас сквозь слёзы.

— Это хорошо. — Добавив ещё слюны на красную вспухшую кожу, она отвернулась и продолжала одеваться, дополнив юбку светло-лиловой блузкой и шнурованными сандалиями.

У двери она остановилась, снова заметив полосатую ящерку. На этот раз любопытный обитатель комнаты устроился на косяке, явно собираясь провожать удивительную гостью. Мгновенно схваченная за хвост ловкими пальцами, ящерка неподвижно повисла в воздухе, странно равнодушная к собственной судьбе. Кинкас продолжал рыдать.

— Не валяй дурака, Арлиндо. Если бы ты знал меня лучше, то понял бы, насколько глупа твоя просьба.

Ящерица куда-то пропала. Потом исчезла и женщина.

Когда Арлиндо Кинкас появился на веранде в модной белой рубашке без рукавов из универмага Велосо, пятеро потрясённых завсегдатаев бара осыпали его восторженными восклицаниям. Новая рука, загорелая и мускулистая, была точной копией своей пары — вплоть до последнего волоска. Не веря своим глазам, друзья без конца трогали, теребили и ощупывали её, словно целая секта последователей Фомы Неверного.

— Рука настоящая! Чудеса да и только. Современная медицинская наука должна быть полностью пересмотрена, — авторитетно заявил старший.

Утерев платком потное лицо, украшенное римским носом, он поднял бокал:

— Господь милостив. Будем здоровы!

Ликёр в кувшине быстро убывал. Краснокожая официантка с непроницаемым лицом принесла ещё, поставив рядом блюдо с шашлычками. Движения гибкого тела индианки, полные достоинства, сопровождались таинственным чуть слышным постукиванием, похожим на звук кастаньет.

Оторвав зубами от вертела кусочек мяса кинкажу, представительный мужчина предложил:

— Вот что, давайте-ка прямо сейчас пойдём и расскажем обо всём доктору Флавио Зефиро!

Опасливо спрятав за спину новую руку, Кинкас покачал головой.

— Ещё чего! Я не собираюсь весь остаток жизни быть музейным экспонатом или подопытной крысой. Это моё личное чудо, и рекламировать его я не стану.

— Доктора всё равно сегодня нет, — объявил тощий кадыкастый тип. — Никто его не видел, и лошадь с коляской тоже исчезли. Говорят, он уехал в столицу за лекарствами для аптеки.

Самый молодой из собутыльников никак не мог успокоиться.

— Вы не сможете сохранить такое чудо в секрете от всего города. Разговоры так или иначе пойдут.

— Пускай говорят что угодно, я буду всё отрицать. Никакого несчастного случая на сахарном заводе не было, вот и всё. Пятнадцать лет прошло, кто об этом помнит? Память и не такие шутки шутит. Забывается иногда даже то, что случилось недавно. Да и кто докажет, что у меня в гостинице жила какая-то беспутная иностранка, да ещё наделённая невероятными способностями? Она всего два дня как уехала, а мне уже кажется, что прошла целая жизнь. Сначала я вообще себя не помнил — целый день провалялся в лихорадке.

— А есть, значит, всё равно хотелось? — поднял брови толстяк, теребя жирный подбородок.

Кинкас кивнул.

— Только и делал, что жевал и глотал. Правда, всё было как во сне…

— А о финансовой стороне вы не подумали? — перебил его юркий человечек, многозначительно постучав пальцем по бородавке у себя на носу. — Люди заплатят хорошие деньги за то, чтобы увидеть вашу руку и узнать всю историю.

— Нет, ни за что! — возмущённо воскликнул Кинкас. — Память о ней для меня священна, и наживаться на том, что она сделала для меня, было бы просто грешно.

Тощий человек с запавшими глазами насмешливо фыркнул.

— Вот как? Судя по тому, что я слыхал об этой вашей Лилит, грехов она не очень-то боится.

Побагровев, Кинкас сжал кулаки.

— Пожалуй, пора проверить, на что способна моя новая рука.

Старший из собеседников, исполнявший за столом обязанности председателя, поспешил уладить конфликт, и скоро шестеро приятелей уже мирно беседовали за новым кувшином своей излюбленной зелёной смеси. Тем временем щёлканье ножниц невидимого садовника становилось всё громче. Ветер донёс из-за живой изгороди густое облако табачного дыма.

— Даже индейцы, несмотря на все их суеверия, нормально воспринимают мою удачу и не пристают с глупыми идеями. — благодушно кивнул Кинкас в сторону кустов. — Сейчас сами убедитесь. Иксай! Поди сюда.

Садовник поднялся по ступенькам и подошёл к столу. Почтительно сдёрнув дырявую шляпу, он обратил к сидящим своё тёмное загрубевшее лицо с глазами-щёлочками, продолжая невозмутимо попыхивать сигарой-самокруткой.

— Иксай, что у вас говорят о моей новой руке?

Индеец вынул сигару изо рта, выпустил последний клуб дыма и проговорил со спокойной рассудительностью:

— Ты встретил очень сильную ведьму, обошёлся с ней по-доброму и получил награду. Тут нет ничего странного. Мой отец тоже встречал ведьму, она могла жить под водой, потому что в ней была кровь ламантина. Однажды она помогла найти нож, который отец уронил за борт, когда ловил рыбу. Однако не всякому, кто встретит твою ведьму, повезёт так же, как тебе. Я могу работать дальше?

— Да-да, иди работай.

Некоторое время друзья сидели молча, обдумывая слова индейца. Потом самый молодой произнёс, задумчиво пощипывая светлую бородку:

— Интересно, где она сейчас? Может, всё ещё в городе? Очень интересно.

Хижина стояла среди высоких пальм с широкими кронами. Их листья, жёсткие и блестящие, как кожаные ремни, росли так густо, что другим растениям не хватало света, и роща напоминала огромный пустой зал с пирамидальными колоннами, составленными из массивных деревянных колец. Однако жизнь здесь кипела вовсю: пронзительно верещали обезьяны, что-то тараторили попугаи, выводили свои трели певчие птицы. Шелуха пальмовых орехов, расщепляемых зубами и мощными клювами, сыпалась на землю дождём. Неторопливые лемуры, молчаливые как монахи, пробирались сквозь лиственный полог, выверяя каждое движение с математической точностью, и таращились оттуда глазами-пуговицами. На голых камнях сидели рядами надменные ящерицы — последние аристократы царства рептилий, укрывшиеся в стенах ещё не павшей Бастилии. Гигантские тропические бабочки в изысканных нарядах угощались сладким нектаром из сосудов тысячи форм и расцветок, порхая среди орхидей, свисавших со стволов перепутанными гроздями, будто причудливый занавес в невиданном волшебном театре.