Древняя буря

По-хорошему теперь бы определиться с тем, что делать дальше. Логика опять подсказывает хватать ноги в руки и бежать как можно дальше, что б поскорее забыть этот день как страшный сон.

Ага, сейчас. Даже если забыть о непонятной татуировке и причине, по которой загадочный дядя Финн, а недооценивать его решение что-то все меньше и меньше желания, меня этой самой татуировкой наделил, остается еще один важный момент. Момент, о котором я не знаю, что и думать и который волнует меня ничуть не меньше чем все остальные вместе взятые. Шейла. Где она, что с ней, не угрожает ли ей что-то и… кто она? Обычная девушка из необычной семьи или же она тоже может обращаться в двухметровую фурию с когтями и зубами на зависть любому гризли? Вопросы, вопросы… А хочу ли я знать ответы? Вот что важнее всего решить сейчас. Я ехал в живописную британскую глубинку по приглашению девушки, к которой меня потянуло с первого взгляда. То, что я тоже оказался ей интересен, было чудом наравне с существованием фей и вампиров и косвенно подтверждало существование бога. Или дьявола, в зависимости от результата. Но в любом случае, на участие в «Американском оборотне в Лондоне» я не подписывался. То есть логика выходит права, «хватай мешки вокзал отходит»? Отчего же тогда эту столь очевидную мысль я сам себе доказываю снова и снова? Отчего же я себя убеждаю и все никак не могу до конца убедить?

Я живу, как перекати поле. У меня нет своего угла, и все мое имущество умещается в нескольких сумках. Работа дает мне достаточно денег для удовлетворения всех, пусть и скромных потребностей, но главное она не позволяет задумываться темными одинокими вечерами. У меня нет близких людей, если не считать таковыми моего агента или «френдов» по переписке. Я живу сегодняшним днем и как поется в одной песне «одиночество меня еще не мучает, но лечит». Но это на поверхности. Я убедил себя и небезуспешно, что такой образ жизни мне по вкусу. Я стараюсь не вспоминать обстоятельства ухода со службы и причины, по которым стараюсь подолгу не задерживаться на одном месте и по возможности расплачиваться наличными. Конечно, если кто-то задастся целью найти меня, он это сделает, но попотеть придется. Правда, не уверен, что это кому-нибудь еще интересно. И вот теперь появляется новая причина жить, оглядываясь через плечо. Новый страх. От которого не убежишь и даже не уйдешь в работу. Он будет брать билет в одно купе со мной, сидеть рядом в автобусе и по вечерам пить мой чай в том же гостиничном номере. А когда я буду раскладывать новый лист для того, чтобы нарисовать очередного монстра, страх будет подсаживаться поближе, заглядывать в глаза и спрашивать: «Ну как ты? Еще не забыл?», а после самодовольно класть ноги на стол. Прямо на лист с неоконченным рисунком. Он терпелив. Он будет ждать.

И он не один. Когда Шейла согласилась выпить со мной кофе, когда я подписывал ей свою книгу и даже когда я ехал в вагоне «Евростара» меня не покидало ощущение, что все это не настоящее и вот-вот закончится. Такие девушки не для бродяг без гроша за душой, с туманным прошлым и сомнительным будущим. Да, я ухватился за шанс, ненадолго пожить жизнью без тишины и одиночества, но все время ждал подтверждения того, что Шейла слишком хороша для меня. Ждал и боялся. И если я сейчас встану, возьму, так и лежащие у двери чемоданы, поеду на вокзал и сяду на первый же поезд на континент, я докажу это себе окончательно. Раз и навсегда. Я буду вечно убегать и вечно знать, что иной жизни я и не заслуживаю. Та малая часть меня, которая еще сохранила достоинство, которая еще помнит, что такое друзья, различает, что такое хорошо и плохо и готова за это даже подраться, тот Жека, как звала его только мать, он навсегда останется в этом номере. Уедет другой. Осторожный, логичный, равнодушный. Одинокий. Вечно бегущий. «И ад следовал за ним».

Если посмотреть под таким углом, то у меня выбор между возможным спасением жизни и сохранением себя. Как бы патетично это не звучало (я писатель, мне можно), выбор между телом и душой. А на такое я, пожалуй, пойти не могу. Одно дело подозревать, что ты пустое место, другое дело это доказать. Еще и табличку привинтить «Памятник глупости и трусости. Охраняется законом. В назидание». Значит, решено – нужно попытаться разобраться с этим новым миром, с этой татуировкой и с этой новой для меня ситуацией: Шейла действительно хороша, но я больше не стану считать, что хороша она для меня слишком. В самый раз.

Глава 8

Вздохнув, словно после глубокого сна, я встал и потянулся. Перестав заниматься самокопанием, я, наконец, решил осмотреть временное пристанище. На фоне удивительных событий, произошедших сегодня, номер оказался подчеркнуто безлик. Небольшая комната с маленьким окошком. Узкая кровать с зеленым покрывалом, тумбочка с лампой, приставной столик, деревянный стул. Под потолком на кронштейне небольшой, «кухонный» телевизор, пульт от которого обнаружился на подоконнике. В маленьком коридоре стенной шкаф и дверь в санузел с душевой кабиной, унитазом и характерной для старых английских домов глубокой раковиной с двумя кранами. Полагается набрать воду, регулируя температуру, включая краны по очереди и мыть руки, посуду или, например, бриться, используя раковину как таз. Про обычай этот я слышал, хоть и не знал, была ли его причиной бережливость, привычка или может особая нелюбовь к проточной воде. Пол в номере везде, за исключением санузла покрыт коричнево-красным ковролином. Все очень чисто и опрятно, но совершенно заурядно, словно в каталоге Икеи. Впрочем, даже такой номер в самом центре Лондона влетел бы в кругленькую сумму, если бы мне пришло в голову снимать его за свои деньги. Так что не стоит перебирать харчами, тем более что по сравнению с хостелами или некоторыми комнатами в съемных квартирах в Бухаресте, Секешфехерваре или Вышеграде это настоящие хоромы. На столике даже обнаружилась памятка с указанием времени завтрака, номерами вызова такси и даже с паролем вайфая, который заставил улыбнуться – «palantir2.0». Увлеченные люди придумывали, что, впрочем, не удивительно для Ковент-Гардена, с его-то богемной атмосферой.

Распаковав вещи, я набросал небольшое письмо издателю, пообещав в ближайшее время выслать оконченные рисунки. Закрыв ноутбук, я вспомнил о выпачканном кровью кейсе. Подробный осмотр подтвердил худшие опасения – отчистить его, скорее всего уже не удастся. Придется покупать новый. Но сколько же крови я тогда потерял? А ведь сейчас я чувствую себя если не превосходно, то все же лучше, чем обычно. Раздевшись, я направился в душ, чтоб смыть с себя ощущение больницы. Да и вообще, жизнь на колесах учит ценить маленькие радости и горячий душ среди них король. Аминь. Подойдя к зеркалу, я обнаружил, что та небольшая царапина, которую я обнаружил утром на месте раны, исчезла без следа. Вот еще вопрос, зачем было так стараться? Ведь мало того, что я был ранен, но и вся моя одежда должна была, как и кейс пропитаться кровью. Однако, за исключением небольшого пятна возле разреза, оставленного явно с умыслом, нигде больше ни пятнышка. При этом ни футболку, ни брюки никто не стирал, я специально вернулся и внимательно их осмотрел и даже нашел небольшое пятно от горчицы, посаженное пару дней назад. То есть, если даже предположить, что существуют какие-то неизвестные способы (я все еще пытался обойти слово «магия», хотя оно и напрашивалось) удаления пятен крови и только их, они могут работать еще и весьма избирательно и в очень краткие сроки. Душ шумел, а я сидел голый с разложенной на коленях одеждой и все еще никак не мог заставить себя успокоиться и записать происходящее «в непонятное». Просто наваждение какое-то… Наваждение.… Погодите-ка. А что было, перед тем как я смог расслышать разговор братьев в машине? У меня было какое-то странное состояние, какое бывает, когда летом лежа на траве, закончив наброски какого-нибудь пейзажа, я бездумно смотрю в проплывающие облака. Зелено-золотой луч то скрывается за качающимся кружевом ветвей, то вновь бьет в глаза. Жужжанье пчелы и шелест травы единственный звуки в мире. Затем пропадают и они, ты ощущаешь себя как за толстым стеклом. Еще немного и дрема накроет тебя. И разрушить эту хрупкую гармонию может все что угодно – неожиданный звук, неловкое движение или… Не давая себе времени задуматься и почти ощущая тепло летнего солнца, я со всей дури врезал локтем по углу прикроватной тумбочки. Боль была такой острой, что я испугался, не повредил ли себе что-то. Но тут переживания отошли на второй план. С привычным зудом, на руке проявилась уже знакомая угловатая вязь. Теперь я смог рассмотреть весь процесс, символы или звенья проявлялись по очереди. Как бы убегая от точки пульсировавшей болью, они возникали у локтя и спирально оббегали предплечье, багровые в начале и почти сливающиеся по цвету с кожей где-то на пульсе. Я уже хотел было рассмотреть их подробнее, что б потом зарисовать по памяти, но меня отвлекло возникшее слабое желтоватое свечение. Светились мои футболка и брюки. Безнадежно испорченные засохшей кровью, сплошь пропитавшей их, с одной стороны.