Страница 14 из 57
Впрочем, вскоре Дюнкерк, — несмотря на отступление британцев вермахту не удалось в полной мере одержать победу, — был практически забыт, оказался в тени других событий. В Германии праздновали «Чудо 1940-го». И приписывали это чудо, разумеется, гению Гитлера. Шеф-редактор газеты Völkischer Beobachter восторженно рассуждал: «…именпо национал-социалисту Адольфу Гитлеру удалось выполнить эту задачу и с успехом пройти путь от статичной до динамичной тактики ведения войны». Но на этом мифотворчество не закончилось, ведь объяснение невероятных побед Германии искал весь мир. И оно было найдено: Гитлер открыл революционную стратегию блицкрига, а его генералы должны были применить ее на поле боя. Хотя на самом деле «Удар серпа» основывался не на продуманной доктрине, а был вынужденной импровизацией генерала фон Манштейна. Она превратила войну с Францией в блицкриг, который скорее случайно закончился победой. Гитлер и многие колеблющиеся, консервативно настроенные генералы в решающих ситуациях ставили успех под угрозу. И только самовольные действия одного человека в конечном итоге спасли удивительно молниеносную победу, а именно решение Гудериана уйти 14 мая со всеми подчиненными ему танковыми войсками с плацдарма под Седаном. Не зрелая концепция блицкрига, и даже не гений Гитлера, а смелый план фон Манштейна и неповиновение генерала тапковых войск Гудериана решили исход войны во Франции.
Использование танкового оружия Гудерианом и «Удар серпом» стали вехами военной истории. Но гораздо более важным, чем эта военная революция, стало совсем другое. Решение Гитлера при Дюнкерке подчеркнуло решающий перелом в его отношении к вермахту и в особенности к немецкому генералитету. Если до сего момента право принятия решений по тактике ведения операций Гитлер отдавал военным экспертам, то теперь он заметно крепче взял всю власть в свои руки.
Военный историк Карл Хайнц Фризер рассуждает о новом качестве взаимоотношений между генеральным штабом и Гитлером: «Поскольку он сам оценивал себя как военного гения, он видел в генералах, которыми себя окружил, в конечном счете только фон для собственных решений. В этом смысле Дюнкерк на самом деле является некой вехой. Когда 17 июня 1940 года в командный пункт Гитлера поступило прошение о перемирии от французского правительства, генерал-полковник Кейтель провозгласил фюрера „величайшим военачальником всех времен“. Тем самым Гитлер окончательно был обречен на „безумие Цезаря“. Но для большинства солдат и гражданского населения Германии Гитлер летом 1940 года отнюдь не был сумасшедшим, а напротив — весьма успешным вождем. Он находился в зените своей власти. Сам же Гитлер рассматривал войну на Западе только как предварительную ступень перед эпохальным противоборством с „большевизмом“ и Советским Союзом. „Величайший военачальник всех времен“ имел еще большие планы, связанные с вермахтом. Он так и сказал спустя некоторое время после окончания Западной кампании в разговоре с руководителем верховного командования вермахта: „Теперь мы показали, на что способны. Поверьте, Кейтель, поход на Россию против этого был бы просто игрой в куличики“».
ПОВОРОТ В ВОЙНЕ
Немецкая пехота на марше. Восточный фронт, июль 1941 г.
Каски надевай! По машинам!» Этот приказ 21-летний Хайнц Отто Фаустен услышал ночью с 21 на 22 июня. Для него такие моменты были не большей рутиной, чем во времена его обучения на командира танковой бригады. Однако в этот раз это были уже не учения. Все было всерьез. Приказ звучал так: «Нападение! Нападение на Советский Союз». На одном из холмов близ границы с оккупированной Советами Литвой под покровом ночи было сформировано наступательное звено мотопехоты для участия в кампании. Люди ждали и размышляли. Многие спали, некоторые курили. Около трех часов ночи свою позицию поспешно заняла тяжелая зенитная батарея, направившая пушечные стволы калибра 88 мм на восток. Через четверть часа на берегу Юры началось настоящее светопреставление, как две капли воды похожее на то, что творилось на всем Восточном фронте. Мощная канонада из несметного количества стволов разорвала тишину. Бесчисленные снаряды всех калибров пролетали над головами и глухо взрывались на вражеской территории. «Весь горизонт горел синим пламенем», — вспоминает Фаустен о том одновременно впечатляющем и устрашающем спектакле. «Потом прозвучала команда: „Пошел!“ II мост через Юру взлетел на воздух. Мы рванули через реку. Не прошло и пяти минут, как уже был ранен наш первый мотоциклист-связной. После этого все началось». Бригада мотопехоты, в составе которой был Фаустен, быстро добралась до берега. Первый город, до которого дошли немцы, Таураге, был взят. Недалеко от этого места солдаты наткнулись на советские позиции. Они увидели запряженных в телеги лошадей, очевидно брошенных обескураженными атакой красноармейцами. «Бегом! Вперед!» — скомандовал унтер-офицер, который руководил группой. Вдруг краем глаза он заметил советскую униформу, рывком поднял вверх пулемет и выстрелил в лоб забытому своими товарищами красноармейцу, уснувшему на дереве. «Там был человек в пилотке, с наклоненной вперед головой, мертвый. Он был того же возраста, что и мы, ему было не больше двадцати, он так и не проснулся, — рассказывал Фаустен, — Мы застыли от ужаса. Это был первый мертвец, которого я увидел в России. Унтер-офицер тоже тяжело переживал то, что с ним случилось. Через четыре недели он тоже погиб».
Двое погибших, за которыми с обеих сторон последовали миллионы, были зловещим предзнаменованием опустошительной войны, которая была так беспощадна и бесчеловечна, как ни одна предыдущая война. Это была война, которой так желал Гитлер. Польша, Норвегия, Франция, Югославия — все эти наступательные цели в конечном итоге были тишь увертюрой перед непосредственным сражением за «жизненное пространство на востоке» и борьбой с «еврейским большевизмом». Целью диктатора было создание «Великого Германского Рейха» между Атлантическим океаном и Уралом. «Германия станет либо мировой державой, либо ничем, — заявил Гитлер еще в двадцатые годы в своем памфлете Mein Kampf. — Но чтобы стать мировой державой, необходимо величие… Если сегодня мы говорим о новых землях в Европе, в первую очередь надо подумать о России и подчиненных ей ближних государствах». Поэтому война для узурпатора по-настоящему началась с нападения на Советский Союз. Военный поход на Восток стал его «войной в войне», не обремененной соблюдением правил цивилизации.
Но это была не только война Гитлера. Это была и война немецкого генералитета. Гитлеру не нужно было заставлять генералов участвовать в нападении на СССР. Они сами хотели этого. И их устраивало то, как эту войну ведет Гитлер. Гитлеру никогда не удалось бы в одиночку спланировать, подготовить и провести эту военную кампанию. Для этого ему требовалось тесное взаимодействие с военной элитой. «На самом деле военные планы, если не обращать внимания на временные сомнения профессионального характера, основывались на всеобщем одобрении», — констатирует еще один военный историк, Вольфрам Ветте при анализе «похода на Россию».
Когда 30 марта 1941 года фюрер озвучил перед представителями немецкого армейского командования свою программу по нападению на Советский Союз, он мог положиться на то, что мировоззрение генералов близко его собственному. Страх перед опасностью, которую нес в себе «большевизм», объединил Гитлера и его слушателей. Таким же несомненным показалось высшим военным чинам Германии требование диктатора о вторжении в Советский Союз. То, что в борьбе с Великобританией и ее союзниками решение можно было найти, только сбросив со счетов «русский фактор», для гитлеровских генералов тоже само собой разумелось.
Удивительно было только то, с какой радикальностью главнокомандующий Гитлер задумывал провести войну на Востоке. Не только Красная армия, но и все советское государство должно было быть уничтожено. О критической и даже возмущенной реакции присутствующих военных на эти планы, которые означали явное нарушение военного международного права, ничего не известно. Руководитель Генерального штаба армии Франц Гальдер так описывал основное требование Гитлера к генералитету: «Командование должно пойти на определенные жертвы, чтобы преодолеть собственные сомнения». Как хорошо это им удастся, должно было показать будущее. Вольфрам Ветте, исследовавший представления о России, сложившиеся у немецкого генералитета, подводит итог: «Командование вермахта в 1941 году в целях идеологической мобилизации подчиненных ему солдат не нуждалось в политкомиссарах, которые были в Красной армии. Немецкие генералы сами позаботились об этом». Воины Гитлера знали, в кого им надо было целиться.