Страница 4 из 16
Магазин, где работала мама, закрылся и она, по совету подруги, устроилась работать в ларек у метро. Там продавалось все, начиная от презервативов и заканчивая консервами. Так что продажи были всегда, а если есть продажи, значит ларек не закроется и будет зарплата. Все шло не плохо…поначалу. Но спустя пару месяцев ей перестали выплачивать обещанную сумму. Несмотря на то, что продажи были хорошие, хозяин точки твердил, что денег нет и всегда забирал всю выручку себе, мама была в полном недоумении. Месяц, второй. Она начала нервничать-кормить детей ведь надо и уже подыскивала себе другое место, но в те времена с нормальной работой тоже была довольно сложная ситуация. Тогда только и выживали тем, что родители трудились вдвоем и не могли себе позволить, чтобы один из них работал на благотворительной основе. Поговорила с хозяином торговой точки, и они договорились, что зарплата будет выплачиваться товаром. Маме выдавали товар на сумму зарплаты, а они с отцом ходили это продавать. То есть, по сути, она выполняла работу продавца в ларьке, а потом шла на улицу и там опять выполняла ту же самую работу, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Очевидно, что маме выдавался товар не самый ходовой, консервы ей не доставались, а кому были нужны шоколадки и презервативы, когда в стране есть нечего было. В общем все это копилось у нас в квартире. Кроме всего прочего родители решили попробовать продать еще и мои игрушки. До сих пор помню, как мы стояли на улице, у наших ног расстелено покрывало, на нем были размещены мои любимые фигурки доисторических людей, выполненных с великолепной точностью. Эти солдатики стояли в непосредственной близости от «маминой зарплаты», которую родители так же пытались распродать, но все было безуспешно. Был выходной день и родители, чтобы не оставлять меня дома одного, взяли с собой. Это было зимой, мы стояли на морозе, меня радовало только солнце, наконец-то показавшее нам свои лучи после длительного периода пасмурной погоды, в течении которого оно играло с нами в прятки за свинцовыми тучами, нежелающими покидать небо над нами. Я стоял и у меня сердце кровью обливалось каждый раз, когда кто-нибудь подходил и смотрел на них с любопытством. Это были мои самые любимые игрушки, а мне приходилось мириться с мыслью, что кто-то их заберет у меня. У нас за весь день ничего так и не купили, как вдруг перед нами нарисовались двое с бритыми головами и в спортивных костюмах, требовавшие мзду за то, что мы занимаем место. Они требовали деньги у всех, кто решил хоть как-то наскрести себе на пропитание, продавая личные вещи. Получая деньги, два рэкетира выдавали что-то вроде талончика, написанного от руки, как подтверждение их разрешения стоять на улице.
– Но мы еще ничего не продали, – говорил отец. Его недоумение можно было понять. Денег и так нет, а тут еще нужно отдать каким-то прохожим.
– Платите или собирайтесь и валите отсюда! – ответил один из амбалов угрожающим тоном.
Так мы и вернулись домой несолоно хлебавши. Но я отчасти был рад тому, что нам не удалось ничего продать. Это была детская эгоистичная радость, я был рад, что мои игрушки остались со мной. Правда радовался я не долго, на следующий день родители продали-таки их. Мне с Ритой строго на строго запретили прикасаться к разного рода сладостям, которые являлись маминой зарплатой и складировались у нас дома. А ведь, как известно, запретный плод сладок. Так что пару раз…ну ладно не пару, много раз мы с Ритой таскали заветные вкусности из кладовки, где складировалась мамина оплата труда. Шли месяцы, товар копился, спасало только то, что работал отец. Так же нам помогали, как могли, родители по отцовской и маминой линиям. Но перед Новым годом все стало еще хуже, пришла мама и рассказала, что ларек ограбили, а начальник обвинил во всем ее. Не понятно только, то ли он сам вынес ночью весь товар, инсценировав ограбление, и, дабы вообще маме не платить, повесил все на нее, то ли его на самом деле ограбили, а он просто решил найти козла отпущения. Так или иначе она должна была ему кругленькую сумму, но так как мы не могли выплатить владельцу такие деньги ни сразу, ни частями, ей предстояло работать за просто так. Отец хотел было вмешаться, но мама успокоила его. «Ты не видел с какими амбалами он ходит.», сказала она. Владелец пригрозил маме физической расправой и заставил работать, как рабыню, бесплатно. На нервной почве, ночью, пока мы спали, мама решила повеситься. Хорошо, что отец услышал шум, доносившийся из кухни, и успел вытащить ее из петли. После этого случая время от времени у мамы начали происходить эпилептические припадки. В один из таких моментов, я и Рита находились дома, было поздно, на улице темно. Отца тогда не было дома, не помню, скорее всего, он опять уехал на какую-нибудь «шабашку». Мама тряслась в конвульсиях, глаза закатились, нас она не слышала, изо рта вытекала белая пена. Все тело сотрясалось от неконтролируемых сокращений мышц. Стоны, которые она издавала, леденили душу. Мне стало жутко, по коже побежали мурашки. До сих пор помню этот момент, как будто он был вчера. Хоть сестра была старше меня, я сориентировался быстрее и побежал звонить в скорую. Набрав 03 в первый раз, я ответа не дождался, никто не брал трубку. Я позвонил еще раз. Недовольный женский голос ответил. Я рассказал, что у мамы приступ, перечислил все симптомы.
– Деньги есть? – Спросил оператор.
– Нет, – ответил я.
– Когда умрет, вызывайте каталажку! – Ответила женщина и повесила трубку.
Вот тут-то меня охватила паника. Нас с пеленок учили, что милиция и врачи всегда придут на помощь, при серьезной проблеме надо обращаться к ним и они примчатся. Но реальность была такова, что нам, малолетним детям, нужно было выкручиваться самим. Тут подключилась Рита и предложила обратиться за помощью к маминой подруге, которая жила ниже этажом. Это был единственный взрослый человек в нашем доме, которого мы знали. Выходить на улицу в темное время суток в нашем возрасте – для нас это было просто невероятно страшно. Настолько, что эта мысль даже не приходила нам в голову. С такой же вероятностью мы могли бы подумать о полете в космос. Эта знакомая нам и помогла. Не знаю, что она с ее мужем там сделали, но мама постепенно пришла в себя. Спасибо этой доброй женщине за это и за другие моменты, когда она приходила к нам на выручку, к сожалению, я не помню, как ее звали. Например, когда отец, в очередной раз, разгулялся, мама с Ритой и мной пришла к ним в поисках укрытия. И они приютили нас без лишних слов, хотя у самих был маленький ребенок и жили они в однокомнатной квартире. Мы спали на детской кроватке втроем, но зато в безопасности и тишине. Подальше от гневных речей не понятно в чей адрес и от постоянного ожидания физической расправы. Нам частенько приходилось кочевать по гостям в период отцовских загулов, во избежание побоев. Одну ночь мы были вынуждены провести на территории детского садика в беседке зимой просто из-за того, что отцу не понравилось…а фиг знает, что ему на этот раз не понравилось. Мы с Ритой уже спокойно спали, нежась в своих теплых кроватках, когда вдруг мама в ночной рубашке вбежала к нам в комнату с нашей уличной одеждой, кинула ее нам и шепотом приказала как можно скорее одеться, после чего так же молниеносно выбежала обратно. За дверью слышался очень неприятный шум, говорящий нам о том, что опять придется ночевать вне дома. Мы впопыхах кое как оделись и ожидали следующей команды от мамы, прислушиваясь, что же там такое происходит. А за дверью происходило следующее. Пьяный отец приперся домой посреди ночи и с порога начал угрожать маме. «Чего это вы все спите, когда меня нет дома в такое позднее время? Вам что, плевать на меня? Вы так и хотите, чтобы со мной что-нибудь случилось! Я знаю! Это ты подговариваешь детей против меня!», говорил он, накручивая сам себе невесть что в своем мозгу, заводился все больше и больше. Мама сообразила, лучше заранее собраться, но сама не могла даже кофту накинуть на себя, так как постоянно была в поле зрения пьяного «главы семейства». Но, уличив момент, схватила всю детскую верхнюю одежду, которая попалась под руку в шкафу прихожей и со скоростью, которой позавидовал бы человек-молния, забежала к нам в комнату. И вот мы уже стоим у двери, разделяющей детскую от пространства, где зарождалась новая буря, угрожающая нам.