Страница 4 из 6
Возвращение убитых
разбитое дыханье пронесуткак лодку на плечах – в затылокшумит прибой.И рев его рассерженный слабеети волн вздымается все тише грудь как у героя после марафонамы возвращались ночь входила в дверии домочадцы тихо напевалиисторию с другими именамиуже не нашими и пела песню дочьи лаяла простуженно собака«где братские сады теснее чем могилы…»
где братские сады теснее чем могилыкультяпой бабочкой владею и зовусьвот теплоход стоит вот пахнет кофечто за упрямая распорка в нас живет!Сильней, чем в яхте или в соколе спадающемна цель из выгнутых и протяженных облаковкак колесо и из-под ног потокчто за дуга власть женщины рыдающейпрямит как взрыв, а после – тишинуя рассказал бы если б смогкакой в нас лад живой пернатыйлетящий и продолговатыйкак им звучит свирель из сотни голосовее собрали серебром наполнилино про смертельный выдох не напомнилиона и так со мной в груди живети плачется и бабочкой зовет и я томлюсь между костей и мышцв лесу дыханья стоя красно-беломи старость как кремень владеет теломи длительная искра в кровь летита эхо в лодке гулкого Эсхиладвустворчатой скребется черепахойи нет таблицы чтобы нас вместила.Все восемь сфер зажглись над лесом. Что твоя длиназвезде? и вес твой – небу? Что ты сам – лучу?Какая соль скрипит и злится на зубах?Не есть ли тело – свет в обратном беге,а вечность – бабочки культяпой глубина?Безрукая ода
безрукий уходит в безрукую ночьнемой стоит в тишине, дева одета в невинностькак яблоко в шар или как в плоскости кубангелы не неряшливы — не продолжены руками или крыльямино вся жизнь их – внутрь, как виноградина устремленак косточке в центре, а та, прорастая, – все к новой и новой, к жизни, к ее истокук грозди и корню… вот так и ангел. Черепаха подсказываеткак быть лицу, не грим, но поиск внутренней косточкиискорке ничто, заряженной тринитротолуолом упругой как галоп жизнинастоящий скакун обходится без нога всадник без узды и без рук без самого себя но как слияниепутешествует внутрь где конь и всадник лишь словов горле бескрылой птицы могущей вылепить жизнь из смертидрево из девы эллипс как пещеру для новорожденногоне вынь рыбу из озера но вложине кричи в лицо друга но прислушайсявдыхай запах свежего предзимнего ветратвои руки со всех сторон протянуты — к тебе, а бег твой тебя несеткак гравитация планету, как зима первый снег, слово – вещьслово твое найдет тебя и вымолвит тебя от жизни до смертимиллион твоих рук держат тебя на весукогда ты отдашь их другим – для постройки дома, длядара подруге, для пера, цветка и лопатывойди всем собой в свой центр, как обратный костер в спичкубезруким уходи в безрукую ночьпоймешь то что ты понял прежде чем скажешьвыпуклое дно лодки прибавит тебе силувзятую у колодца, глуби и ласточки – жителей мощного небасестер мужицкого Христа с лишними руками ступнями разбитымиГойя
Франсиско расстреляли вместе с остальными,несвежими, в белых рубашках, зряшными, стальнымион в них стоял и среди них махал прохладным рукавом,их лица были словно гнезда для совы или для лампы,перегоревшей, той, что, выкрутив, не стали заменятьих улетали вверх стихиикак голуби почтовые босые, им имя Метатрон.и дон Франсиско сам собой рыдал,и их – глазницами с собой, как с остальными,из глаз хрустальных дальним зреньем исторгалназад, как Зевс в оружии Афину – молодыми.он мамой был им, сам в себя стреляя,а в небе плавал белый самолет из букв и мыслей,из тех, что он подумал, тех, что вдруг родятсон разума, а вдруг кричать начнут и топать.но он стоит словно рогоз у пру́да под винтовкой —средь мертвых их надежда и живой.О, дон! Постой, не упади, я тоже ведь, как плот,что разошелся на ребро и губыи в небе переменчивом плывупостой! мы не умрем, мы видим зате формы, что и неустойчивы и тленны —их выпуклыми делает слезаи наши страсти, наги и многоколенныне падай, дон! Я кисть твоя, ружье —мне, Богу, твой высокий лоб возможен,и сердце, вынутое из высоких ножен,как кисть сирени, как крыльцо мое.Что скрыто
из красного винограда не вынуть солдатанекоторые вещи и событиясрастаются, как облако и земля —Одиссей и аквариум Навсикаигде он плавает пучеглазой рыбойили Зоя, что белый клубок разлукидержит в руке на дождливом перронеили сердце стучит под землейменяя лицо улыбкой или яблоней в ветрепосле смерти инойложишься в девку как в третью рукубиясь в ней словно в ненаступившей бабочкеи скорлупу грецкого орехаконь взглядом ноздрей несета корпус весь в смирительной рубашкечтобы руками не мешалчто скрыто за всем этим?какая тишина стоит как воздух в опустевшем домекуда никто еще не смел войти?