Белая мышь

Анри говорил на обычные темы: как прошёл день, что случилось на работе, а затем они оба склонились над радиоприёмником, чтобы услышать вечерние новости Би-би-си о ситуации на войне. Гитлер потерял свою армию в Сталинграде, союзники побеждали в Северной Африке. И только когда они сели ужинать, Нэнси рассказала о событиях прошедшей ночи.

– Мы могли бы его вытащить, – сказала она, прежде чем замолчать, уставившись на тарелку.

Анри наполнил её бокал.

– Съешь что-нибудь, дорогая.

Дома они по-прежнему всегда ели в столовой и всегда из лучшей фарфоровой посуды. С тех пор как в Марселе появился Бём и Старый квартал лег в руинах, они чаще ужинали одни. Друзья, не примкнувшие к Сопротивлению, задавали слишком много вопросов, а друзья, состоявшие в нём, по возможности держались друг от друга подальше.

Из фарша, который Нэнси купила на чёрном рынке, Клодет удалось соорудить что-то вроде запеканки пармантье. Я не могу допустить, чтобы еда пропала, думала Нэнси, уставившись на блюдо. Но как только она положила в рот картошку с мясом, перед глазами возник образ Антуана с дулом пистолета во рту. Не смотри на неё Анри, она бы снова выплюнула всё в тарелку. Усилием воли у неё получилось проглотить.

– Если бы он не увидел Грегори, которого гестапо… Нам просто не повезло, – сказала она.

Анри взял бокал вина. Милый Старый Медведь, он пытался не смотреть на неё как на помешанную, но Нэнси всё равно чувствовала себя объектом пристального наблюдения.

– Я прослежу за тем, чтобы о его семье позаботились. Да ты и так знаешь.

– Спасибо, Анри.

Она положила вилку и закрыла глаза рукой.

– Мы могли бы его вытащить.

Анри взял её за другую руку.

– Дорогая Нэнси, не пришло ли время прислушаться к Филиппу? Стать более осторожной?

Она вырвала руку.

– Нет, я же сказала тебе! Нам не повезло. Нас никто не предал, это не была ловушка немцев. Мы передали людей, и потом какая-то глазастая немчура рассмотрела лодку в лунном свете. Они здесь, Анри. Они разрушили Старый квартал. Они отсылают мужчин в трудовые лагеря, они сгоняют туда этих несчастных евреев! Речь больше не идёт о независимой Франции. Мы у них под сапогом. Ты не можешь просить, чтобы я перестала бороться. Ты не можешь перестать бороться. – И она снова вступила в схватку со своей едой. – Нужно смотреть войне в лицо. Нужно бороться. И я не собираюсь сидеть и ждать, что за меня будут бороться другие.

Он поставил локти на стол и подпёр ладонью щёку. Её муж всегда брился перед ужином и утром, даже сейчас, когда достать приличное мыло было настоящей проблемой. Как она умудрилась выйти замуж за человека, настолько верному своим привычкам? Удача. Удача, которую она не заслужила.

– И ведь немцы даже не способны победить! Почему им просто не убраться восвояси?

Анри засмеялся, и она невольно тоже, но он быстро вновь стал задумчив.

– Дикое животное наиболее опасно, когда ранено.

Она отложила вилку и нож и снова взяла его за руку.

– Мы сегодня остаёмся дома вечером?

Он кивнул, поднёс её руку к своим губам и поцеловал ладонь. Как же странно – до боли любить мужчину, с которым она просыпается каждое утро и засыпает каждую ночь.

– Сочини мне какой-нибудь коктейль, – попросила она. – Я намереваюсь напиться и выиграть у тебя целое состояние в карты.

– Попробуй, жена моя, попробуй.

Остаток вечера Нэнси провела в счастливом забытьи, проигравшись в пух и прах.

7

Стены кабинета майора Бёма были уставлены рядами книг. Когда за три дня до переезда на улицу Рю-Паради прибыли коробки с его вещами, младший сержант, который открыл их, решил, что произошла какая-то ошибка. Да, высшие чины гестапо – читающие люди, с высшим образованием, нередко юридическим, но у них не бывало так много книг. Он уже собрался докладывать об ошибочной доставке, когда увидел примотанную к третьей коробке инструкцию по размещению книг в кабинете майора. Она была настолько доскональной, что сержант понял: хозяин книг – человек из гестапо, и чётко выполнил инструкцию.

У Бёма были и другие поводы для радости. Утром, сев за стол, он несколько часов обрабатывал документы, ордеры на арест и запросы информации. Из России поступали обнадёживающие новости, в Харькове немецкие войска достигли своих целей, а в Кракове было принято решение ликвидировать еврейское гетто – необходимая работа, но жестокая и неизящная. Во время службы в Польше он чувствовал, что его дух начинает огрубевать. Нижним чинам гестапо нередко недоставало необходимого морального стержня, и они проживали день за днём, напиваясь или принимая «витамины», которые им направо и налево выдавали офицеры. Бём тогда с интересом вслушивался в разговоры о более эффективных методах избавления от нежелательных людей и верил, что их использование облегчит нелёгкую задачу очистки рейха.

Славяне, как и евреи, безнадёжны. Единственный гуманный выход – стереть их с лица земли как можно быстрее и эффективнее. В Восточной Европе было достаточно действовать с точностью молотка. Здесь же, во Франции, работа походила скорее на скальпель. Этим инструментом и являлся Бём – скальпелем с тонким, очень точным, надёжным лезвием.

Капитан Геллер постучался и открыл дверь, заставив Бёма оторваться от дел.

– Да?

– Господин майор, хотел показать вам вот это.

На столе Бёма оказался листок дешёвой писчей бумаги. Надпись была выполнена печатными буквами – неловкая попытка скрыть личность автора. «Анри Фиокка тратет деньги на аружие, а не на рабочих. Все это знают». Писатель умудрился сделать две ошибки в десяти словах.

Бём не стал прикасаться к листку.

– Кто это написал?

– Человек по имени Пьер Гастон, господин майор. Был уволен с фабрики Фиокка в прошлом месяце за хроническое пьянство.

Бём вздохнул. Удивительно, насколько свойственно французам использовать гестапо ради собственной мелочной мести. Но последнее предложение «все это знают» заставляло задуматься.

– Вы допросили месье Гастона?

Сержант кивнул, и у него дернулась щека. Это означало, что процесс был не из приятных. И не потому, что сержанту не нравилось проявлять жестокость. Просто он относился к человеку, к которому приходилось её проявлять, с презрением.

– Дурак и пьяница, но от своих слов не отказался, – ответил Геллер. – Рассказал, что на фабрике много бунтарских разговоров. Несколько раз он слышал, как рабочие хвастались, что их босс сотрудничает с Сопротивлением.

Бём внимательно смотрел на Геллера. У того в запасе явно было что-то ещё, что-то приятное.

– И? Говорите.

– Господин майор, как вы и рекомендовали, я поискал фамилии, которые он назвал, в нашей картотеке, и нашёл среди них рабочего, который был замечен в торговле на чёрном рынке. Мы очень тихо его обработали, я обрисовал ему его варианты, и он готов сотрудничать. Фиокка однозначно финансирует местную ячейку Сопротивления, а Мишель, мой источник, назвал ещё пару имен из других регионов. Этих людей взяли под слежку. Мишель утверждает, что они – в составе группы Белой Мыши. Ещё он утверждает, что Фиокка финансировал состоявшееся на прошлой неделе перемещение на лодке двадцати заключённых с пляжа на востоке Марселя.

Бём был впечатлён. При должной тренировке Геллер может пойти далеко. Он прекрасный пример того типа людей, на чьих плечах будет зиждиться тысячелетний рейх.

– Протокол допроса Мишеля.

Геллер аккуратно, как кошка кладёт мышь к ногам хозяина, положил поверх анонимного письма папку с металлическими кольцами. На этот раз Бём взял папку и начал читать, время от времени кивая.

– И никто не знает, что мы контактируем с этим Мишелем?

– Нет, господин майор. Если только он сам не рассказал.

– Отличная работа, Геллер.

Капитан просиял.

– Какие будут приказы?

Бём отложил папку и улыбнулся Геллеру с видом благодушного учителя.

– А вы сами что бы предприняли, капитан?

Геллер захлопал глазами.