На пороге

Я все же решил поздороваться, и вновь его слабый голос помешал моей попытке заговорить:

– Вы любите гонки?

Дикий вопрос. Меньше всего я ожидал чего-нибудь такого. Я ещё отметил странный, слегка гортанный акцент его французского. Однако с сумашедшими полагается играть в их игру, потому я открыл рот, чтобы ответить утвердительно.

Меня уже почти не удивило, что он вновь заговорил на долю секунды раньше, чем я успел выдохнуть первые звуки:

– Я тоже. – Он улыбнулся. Это была странная улыбка – улыбка тонких бледных губ под чёрными плачущими глазами. Впрочем, она тут же исчезла. – Мне иногда разрешают играть на компьютере. Когда я себя хорошо веду.

Я готов был поклясться, что в его глазах мелькнула усмешка.

Я улыбнулся, но он вдруг повысил тон: «Вовсе нет!» Пока я размышлял над смыслом этой фразы, он вновь уставился на меня.

– Он забрал мой разум, а я забрал часть его разума. – И раньше, чем я успел спросить «Кто?», он ответил: – Куохтан. Да-да. И вовсе не такой шарообразный он был. Несколько вытянутый. Если бы они были совсем шарообразными, они не смогли бы сжимать пространство внутри своих камер.

Им это нужно, чтобы путешествовать во Вселенной, – добавил он.

И (чёрт возьми!) я вновь получил ответ на свой вопрос до того, как успел его задать и, пожалуй, даже сформулировать в голове.

– Хотите, я поставлю вам музыку?

Я кивнул, больше не пытаясь ответить словами и памятуя о том, что, согласно классическим теориям психиатрии, перечить душевнобольным в их заблуждениях и делирии не рекомендуется.

Он тоже кивнул, снова улыбнулся своей плачущей улыбкой и продолжил:

– Я поначалу сделаю тихонечко, чтобы вы привыкли. Мадонна подойдёт?

Я снова кивнул и, кажется, начинал понимать, что имел в виду старик Франсуа, когда на мой вопрос о том, каким образом и в какой манере следует общаться с Власом, только ухмыльнулся под седыми усами. По крайней мере вопросы мне задавать пока не удаётся. Мои размышления были бесцеремонно прерваны следующей репликой:

– Я и так не хотел жить. Мне было всё равно. Я думаю, потому он и проиграл. – Он замолчал. Вновь вперил в меня свой взгляд. Я ждал, больше не делая попыток заговорить. Он кивнул и продолжил развивать идею.

– Мне было всё равно, жить или умирать. Жизнь не имела смысла. Странным образом она его приобрела, как только я её потерял. Я делал свою работу. Я получал деньги. Я тратил их, чтобы поддерживать в себе бессмысленную жизнь. Жизнь была бессмысленна для меня с пятнадцати лет. Я как-то сразу это понял и тем отличался от своих сверстников. Потому держался особняком и прожил жизнь без друзей, интересов и любви.

В тот день я возвращался из магазина. Я думал о том, как войду домой, поем и вскрою себе вены. Зачем есть? Последнее удовольствие от жизни. Я шёл и не видел ничего перед собой. Не видел и полицейского, который меня поджидал, не чувствовал головной боли. То есть я регистрировал все эти раздражители, но до сознания они не доходили.

Всё же, когда я увидел Куохтана, зависшего прямо передо мной, я остановился. Кстати, пишется Q-U-O-H-T-A-N. По крайней мере я так это перевёл на человеческий язык. – Он улыбнулся той же улыбкой театральной маски, видя моё удивлённое лицо. Я снова получил ответ на невысказанный вопрос.

– Цвет его игл на самом деле меняется в зависимости от настроения. Чем розовее, тем более Куохтан разозлён или голоден. – Его улыбка вдруг показалась мне раздражённой. – Нет, они не питаются плотью своих жертв. Они же не земляне. Они поглощают то, что можно назвать волнами живого или волнами разума. Это слабое поле, окружающее всё живое, с высокой концентрацией в мозгу. Чем выше уровень сознания, тем больше концентрация.

Для Куохтана это как топливо. Они его накапливают и хранят во внутренних резервуарах, как человек «хранит» электричество в аккумуляторных батареях или конденсаторах.

Не перебивайте, – спокойное замечание слабым голосом предупредило мою невольную попытку выразить скептицизм. Мне сегодня, видимо, не судьба открыть рот.

– Потом они его расходуют на то, чтобы поддерживать процессы жизнедеятельности и перемещаться, сжимая пространство, как некоторые животные перемещаются, выпуская реактивную струю воды.

О такой форме энергии человеческая техногенная цивилизация не имеет ещё понятия. Несмотря на то что человеческий мозг ежедневно сжигает её в значительных количествах. Нет, я не могу это объяснить. Я не учёный. Скажу, что, пожалуй, это нечто сродни электромагнитному излучению. Оно есть, хоть его никто никогда не видел. Верующие могут назвать это душой, хоть эта энергия существует только в живом и исчезает со смертью.

Нет-нет. Куохтаны не способны питаться электроэнергией. Это было бы всё равно что для человека питаться деревом. Слишком грубая пища.

Он остановился и в который раз направил на меня свой немигающий взгляд. Я начинал к этому привыкать. Как и к тому, что на все свои вопросы получал ответ быстрее, чем мог их задать. Всё это было довольно необычно, но я решил анализировать потом, а слушать сейчас.

Возникшая пауза позволила мне немного отвлечься и прислушаться к доносящимся невесть откуда звукам знакомой мелодии. Музыка играла уже минуту или две, плавно нарастая. Не думал, что в сумасшедших домах дают такое слушать больным. Я знал, что классическая музыка, согласно теориям некоторых психиатров-экспериментаторов, благотворно влияет на состояние больных шизофренией, но чтобы в таких заведениях слушали танцевальную электронику Мадонны… Что-о-о-о-о-о? Меня охватила лёгкая паника, я бросил взгляд на парня. Он… спокойно улыбался. И его глаза почти не плакали. Ставшая громкой музыка словно лилась из стен. Я приподнялся. Нервными движениями заглянул под стул, под его стул, осмотрел стол и стены, потолок.

– Не нужно волноваться. – Он кивнул, указывая мне на стул, на который я немедля опустился, вытерев пот со лба. – Как музыка? Не слишком громко? – Я мотнул головой. – Вот и славно, – продолжил Влас спокойным тоном, голос его уже не казался слабым. – Вы не сумасшедший. Сумасшедший здесь я, помните?

Я кивнул, что мне ещё оставалось делать.

– Если не нравится мелодия, можно сменить. – Влас перестал улыбаться, только в чёрных зрачках его светился ещё какой-то огонёк. Он вздохнул: – Мне нравится эта песня – она была популярна в том году. Не стану испытывать терпение – то, что вы слышите, не исходит извне. Музыка звучит в вашем мозгу. А я её туда проецирую. Да-да. Со всей аранжировкой и голосом певицы. Я её считываю из своего мозга такой, какой я её записал. Мы всё запоминаем. И не умеем забывать, если только не захламляем память намеренно. Большинство из нас с нормальным мозгом. Просто люди не знают, как правильно вспоминать. Я раньше тоже не умел. Научился, когда стал сумасшедшим. Аутисты тоже так умеют. Аутисты на самом деле отличаются от других людей тем, что их волны разума замкнуты, а не рассеиваются. Потому они отлично считывают, но плохо устанавливают контакт. Обычный человек работает по принципу «запрос – отклик». Поле аутиста всё время принимает отклик и никогда не шлёт запрос. И они всё время «пишут». И умеют отлично воспроизводить записанное.

Я слушал эти странные объяснения, и меня тем временем перестало трясти, но я отчаянно мечтал о сигарете.

– Если хотите, я вам дам пару затяжек.

Я так и не понял, читал ли он мысли или реакции, как хороший игрок в покер.

– Я могу проецировать никотиновое удовлетворение тоже, – продолжил он. – Обманутый мозг выпустит те же химикалии, которые он выпускает в ответ на присутствие никотина в крови, – допамин, ацетилхолин, эпинефрин и прочее. Я когда-то учил биохимию в институте.

Грустные глаза вновь блеснули и погасли.

Кажется, я продемонстрировал согласие, так как привычная волна удовлетворения заполнила сознание. Ещё. Ещё.