Страница 5 из 6
«30 ноября 1915 года день ангела моего, день великого горя. Исполнилось 23 года. День несчастный, печальный, я в плену в Австрии».
«4 декабря отправка на лесопильный завод».
«19 какот праздник у них. Работы нет».
«20 выдали жалованье 1р 20 к.».
«Купил хлеб, яблоки, орехи».
«Выдали мыло, по две пачки, табаку и шаровары дорогие».
«12 декабря праздник рождество».
«Купил хлеба на 20 копеек».
«У них какот праздник».
«На 22 декабря дождь с громом».
«Выдали 2 пачки табаку, пачку мыла».
«Декабрь. Тепло так, что муха может летать».
«Выдали сапоги».
«Выдали пачку табаку».
«29-го заработал 5 копеек за погрузку картофеля».
«Выдали жалованье по 1р. 80 к».
«Отдал за стрижку волос 5 кр».
«Заработал 40 к за разгрузку угля».
«5 февраля получил ботинки, табак».
«Отправка из Лангинваля на Фельбы».
«Ложусь в больницу».
«Пропали деньги в Фельбах 55 к».
«16-го снова пропали деньги».
«Купил яблоки-5 к, конверт-1к, хлеб-25 к, книжка- 45к».
«Сдал сапоги в починку -10 к».
«Испытание скорби и получка 60 к».
«Расходы мои в плену: ягоды-3к, сахар -2к, рубаха -15 к, мыло 10 к, Еванглие-2к».
«1 марта в лазарете Лангинвана».
«23 операция на глаза».
«25 марта погода как у нас 1 мая».
«2 июня получил письма, пришедшие 6 мая».
«1 июля вышел из госпиталя».
«9 июля купил карандаш-3к, пряники-5 к».
«Ложусь обратно в больницу».
«Прибытие в глазной госпиталь».
«19 получил жалованье 30 к».
«В лазарете купил хлеба на 15 к».
«5 августа великое торжество – день рождения Франца Иосифа. Выдали по куску сыра и ром».
Вскоре началось переселение из бараков к местным жителям. Они стали вольнонаемными рабочими. Миша с удовольствием поведал дневнику о переменах в жизни: «31 июля перешел жить в замок, теперь я на вольнонаемной работе».
«В замке получил три раза жалованье по одному рублю двадцать копеек, итого три рубля шестьдесят копеек».
Так Михаил попал к Анне, молодой хозяйке богатого поместья. Её муж тоже воевал, а около года назад погиб. Анна сразу выделила Михаила среди всех работников и велела дать ему работу в доме и саду. Михаил подметал дорожки, косил траву, ремонтировал скамеечки. Анна часто наблюдала за ним из окна. Вскоре она распорядилась кормить его в доме на кухне, хотя все остальные работники питались в столовой в задней части двора. Михаил немного удивился этому, но не упорствовал, на кухне кормили гораздо вкуснее. Прошло два месяца. Однажды Анна зашла на кухню, когда он обедал. Она прошла мимо, как будто по делам, а сама внимательно разглядывала его. Миша смутился, давно он не чувствовал на себе заинтересованного женского взгляда. После этого Анна всегда находила предлог, чтоб подойти к Михаилу и поговорить с ним. Она сама начала давать ему работу на день, а потом как бы ходила и проверяла, что он сделал. На взгляд Михаила Анна была довольно симпатичной: русые волосы, васильковые глаза и чем-то очень походила на русских деревенских женщин, наверное, бесхитростным выражением лица. Вот только одевалась чудно, Михаилу было непривычно разглядывать ее дорогие замысловатые наряды; впрочем, он в этом ничего не смыслил. Михаил научился немного говорить по-немецки. С Анной они объяснялись просто и немногословно. Однажды вечером она подошла к нему и спросила:
– Как тебя зовут?
– Миша
– Миша, – она произнесла это имя с акцентом, оно прозвучало очень мило.
.
Миша даже не ожидал, что это окажется так приятно, уже давно никто не называл его так.
– Миша, приходи сейчас ко мне в кабинет.
– Хорошо, – сказал он, уже предчувствуя что-то особенное.
Миша вошел в кабинет, здесь все указывало на то, что хозяйкой его была женщина: кружевные салфетки, букеты цветов, тонкий аромат духов, пропитавший воздух.
– Садись, – Анна указала на диван. Михаил присел на краешек, Анна неожиданно села рядом, внимательно посмотрела ему в глаза, дотронулась до его руки. Все его тело отозвалось на это прикосновение. Они смотрели в глаза друг другу и слова были не нужны. Взгляд Анны стал туманным и нежным…
После этого вечера Михаилу выделили комнату в доме.
Анна и Михаил полностью отдались своим чувствам. Они любили друг друга и не скрывали этого. Анна, как всякая женщина, хотела любить и быть любимой, а Михаил словно потерял голову. Через год у них родилась дочь Люсия.
Михаил регулярно делал записи в дневнике: «Слухи о мире».
«3 февраля был у доктора, болели глаза».
«Получил четыре письма».
«12-го великая радость».
«30 ноября 1916 года день ангела моего, мне исполнилось 24 года, день боли и позора моей жизни, я в плену».
В плену пробыл Михаил четыре года. Четыре года боли и разочарований, любви, страсти и познания отцовства; выбор между чувством долга и чувством ответственности за семью; страх за родных, от непонятных событий, происходящих в России.
А дома в это время узнали о революции.
Фисе хотелось спать. Был поздний зимний вечер. Обычно в это время она уже сладко посапывала на полатях, прижимаясь к бабушкиному боку. Однако сегодня у них в избе было многолюдно. Семья Глебовых собралась в полном составе. Отец с матерью сидели на лавке около стола. Гриша, её старший брат, пристроился рядом с матерью. На голбец присели дядя Степа и дядя Иван, их жены перешептывались на лавке напротив. Все были чем-то сильно озабочены, вели непонятные разговоры, мелькали слова «переворот», «революция». Что такое революция? Судя по тому, как были взволнованны и расстроены собравшиеся родственники, это было что-то нехорошее. Фиса заплакала тоненько, чуть слышно, ей стало страшно. Бабушка залезла к ней на печку и стала поглаживать по беленькой головке: «Ну, Фисонька, не надо уросить… спи…»
Незаметно девочка уснула, а остальные ещё долго обсуждали последнюю новость: Его Императорское Величество Государь Император отрекся от престола…
Игнатий Кузьмич, отец Фисы и Гриши, как старший из братьев, говорил:
– Может еще и ничего, всё обойдется. Ведь где этот переворот произошел? Где-то в Петербурге, а нас это, может, и не коснется. От Петербурга до Урала не одна сотня верст. Игнатий Кузьмич, неспешно жестикулировал руками, хотя светлые волосы растрепались, а на лице поступил румянец, выдавая его волнение. Иван озабоченно подхватил:
– Как жили хорошо и такое дело. А вдруг новая власть отберет у нас леса, землю?
В округе леса братьев так и звали «Кузины леса», что было предметом их тайной гордости. Женщины подхватили:
– Надо бы запасти впрок соль, спички…
– Припрятать деньги на черный день…
Бабушка слезла с печи, встала под образа:
– На все воля Божья.
Ее худенькая рука потянулась ко лбу, сморщенное лицо выражало смирение. Мария, жена Игната, поправила фитиль в лампе. Неяркий свет вспыхнул, осветив избу. Она была выстроена из толстых, крепких бревен. Между бревнами виднелся мох, сами бревна были гладкими и желтыми, потому что их постоянно шоркали46 и мыли с золой. Большая русская печь возвышалась у левой стены. Справа в углу стоял стол, по обе стороны от которого тянулись лавки. Над столом висели иконы, украшенные бумажными цветочками. Перед иконами горела лампадка. На полу пестрели половики, которые Мария ткала из ватолия47 долгими зимними вечерами вместе с золовками и свекровью. У Марии половики получались со своим особенным узором и радовали глаз. Грише тоже хотелось спать, он тер глаза, но продолжал сидеть рядом с матерью. Волнение присутствующих передалось и ему. Все разошлись далеко за полночь, однако в некоторых домах все еще горел свет. Не спалось не только Глебовым: последние новости, привезенные односельчанами из города, взбудоражили всю деревню.
46
Шоркать – тереть
47
Ватолий – изношенная одежда