Песчаный блюз

– Ну да, а что ж вы петь будете? – я принял у него три серебряка.

– Я тоже сочиняю!

– Ага, ты талант. Незабываемое зрелище было, когда вас в последний раз бутылками закидали, после того как вы эту балладу начали выть… А мои песни в народе любят, сам знаешь.

Сунув монеты в карман, я встал. – Ладно, спасибо за выпивку. А ты, Пыльный, не хмурься, я ж сказал: у меня безвыходная ситуация, все деньги, какие смогу раздобыть, нужны. В следующий раз я вам новую песню привезу. Пыльный угрюмо глядел на меня и молчал. Буйвол спал. Кукурузный Дед, неуверенно махнув рукой, спросил: – И куда ты теперь, Музыкант? – Схожу прогуляюсь, о делах подумаю.

Приближалась полночь, когда я вернулся в «Злого киборга». Народу в кнайпе прибавилось, «Банда четырех» на круглой сцене исполняла мою «Песенку кибер-бандита»:

В такт песне посетители стучали о столы кружками и топали ногами, выкрикивая «хо-хо» и «ха-ха» вместе с музыкантами. Я сел за столик в углу, не снимая шляпы, попросил разносчицу принести полбутылки настойки с закуской, раскурил трубку и вперил взгляд в столешницу. Распнем, убьем, ха-ха… Выхода нет. Я сейчас ничего не могу сделать – но, с другой стороны, что может сделать Ротник и его брат?

Они попытаются забрать «Зеба». Если у меня нет выхода, то у них нет другого выхода. Не продавать же меня в рабство на нефтяную вышку… Во-первых, просто так я не дамся, во-вторых, народ не поймет. А вот забрать «Зеб» – тут братья в своем праве. В уплату за долг, раз уж у меня нет другого способа его вернуть.

Я люблю этот самоход. Дороже него у меня нет ничего на свете. Когда он ломается, я сам чувствую боль, будто от раны. Нет, «Зеб» я им не отдам. Но если Миха пошлет в гараж своих вышибал, да охрану, да ночных сторожей…

Напиться, что ли? Это тоже не выход – когда проспишься, будет только хуже.

В зал заглянул Миха, оглядел посетителей, увидел меня, прищурился, но подходить не стал – попятился и исчез в дверях. Разносчица принесла настойку, кукурузный хлеб и ломтики вяленого мяса. Я налил полстакана и выпил, не закусывая. Снова раскурил трубку. «Банда» стала исполнять новую песню – и опять мою. Меланхоличная, медленная мелодия… У меня много таких. Некоторые мои сочинения мне нравятся, некоторые нет. И те, что нравятся, кажутся разрозненными частями одной длинной песни, фрагментами блюза – песни длиною в мою жизнь. Той, к которой я никак не могу подобрать главную тему, такую, что отразила бы суть моей натуры и моей судьбы.

Спать хотелось все сильнее. Зевнув, я стащил с шеи платок, свернул и сунул в карман. Надвинул шляпу на лоб, откинувшись на стуле, прикрыл глаза. Размытые светлые пятна поползли под веками, голоса слились в гул, который окутывал меня, покачивал… Что-то заслонило свет. Я сидел неподвижно. Тень сгустилась, стала больше, отчетливее. Тихий голос произнес:

– Тебя называют Музыкант? Надо поговорить.

– А ты кто такой?

– Называй меня Богдан, – сказал он.

– Звучно, брат, звучно, – согласился я, приподнимая шляпу, чтобы получше разглядеть его. – Хорошее имя, деловое и бодрое. Если кто-то не хочет говорить настоящего имени, завсегда называется Богданом.

Я решил, что это бывший монах. Расстрига, покинувший Орден, причем давно. Передо мной стоял немолодой мужик с сединой в коротких волосах и дряблыми складками на шее. Крепкий, невысокий, с медленными движениями и тихим голосом. Одежда обычная: брезентовые штаны да куртка из грубой кожи. Еще высокие кирзовые сапоги. На груди его висел бинокль, а на ремне – нож. Я заметил следы залеченной земляной лихорадки. Мало кому удается выжить после этой болячки, скосившей две трети Минска. Богдана она наградила светло-серой зернистой коркой, затянувшей левую половину лица.

Я вытянул ногу под столом и со скрипом выдвинул стул.

– Садись, Богдан. Выпьешь?

Он покачал головой и сел.

Мы рассматривали друг друга, а вокруг гомонили, звенели бутылками, ругались и хохотали старатели. Отложив потухшую трубку, я потянулся, поведя плечами, налил себе настойки и выпил. Подцепил длинный ломтик мяса из тарелки, отправил в рот, медленно сжевал. Богдан молча глядел на меня.

– Знания приобретаются посредством диалогов, – заметил я. – Может, анекдот расскажешь, или посидим так, помолчим по-дружески, да и разойдемся?

Он негромко произнес:

– Мне нужно доставить груз. В Арзамас. Выехать придется немедленно, то есть этим утром, не позже.

Я покачал головой.

– Нет, это не ко мне.

Богдан не моргая глядел на меня. Пришлось пояснить:

– Мой самоход сломан. Ремонт нужен серьезный.

– До утра не починить?

– Починить, если механики прямо сейчас начнут. Не всё, но на ходу он будет. Только у меня для этого денег нет.

Он кивнул.

– Тебе хорошо заплатят.

– Правильно, заплатят, когда доставлю твой груз. Ну, дадут треть авансом, как всегда, но этого мало. Деньги на ремонт нужны сейчас.

– Сколько? – спросил он.

Вот это уже было интересно. Отложив погасшую трубку, я стал прикидывать:

– Насос с аккумулятором надо сразу менять… Борт… ну, борт можно не монтировать новый, залатать дырки. Стойку заварить пока. Это ненадежно, но какое-то время протянет. Оси поглядеть обязательно, управление… – Я завел глаза к потолку, подсчитывая, и вынес вердикт: – Пять монет.

– Хорошо, – сказал он.

– Пять золотых монет.

Богдан помолчал и произнес:

– Я плачу…

Тут к нашему столику вынесло пьяницу. Столик, как я говорил, был угловой, стоял он далеко от остальных, здесь было относительно тихо, и народ вокруг не толкался, предпочитая развлекаться в центре зала. Но этот пропойца как-то добрел до нас и, склонившись над Богданом, обнял его за плечи.

– Д-друг… – промямлил он. – Брат! Выпьем, не? Бутылку ставите? Я… Эх! Выпьем, брат…

– Пошел вон, – сказал Богдан, не поворачивая головы.

– Че? – не понял пьяница. – Я… Ах ты гнида – брата гонишь? Ты… Да я тебя…

Он отступил, качаясь, схватил со стола бутылку и жахнул ею о стену. Бутылка разбилась, настойка потекла по руке бродяги, в которой осталось горлышко с острыми «лепестками».

– Я убью тебя, брат! – сипло выдохнул пьяница.

Он был высокий и широкоплечий, а мой собеседник – совсем не крупный с виду. Я уже собрался вмешаться, когда Богдан встал и, коротко замахнувшись, саданул бродягу кулаком в живот. Произошло это очень быстро. Будто мощный поршневой рычаг сдвинулся у меня перед глазами…

Через толпу к нам проталкивались двое вышибал. Бродяга выпустил «розочку» и упал на колени, перевернув стул. Глаза остекленели, он разинул пасть, пытаясь вдохнуть. Поднял голову – и тут Богдан врезал ему носком сапога по лицу. Он мог бы этого уже не делать, но почему-то сделал. Может, получал удовольствие от подобного? Не знаю, но этим ударом он сломал бродяге нос. Пьяница вскрикнул, упал на спину, лицо залила кровь.