Страница 3 из 4
Песенка приснится.
Кроме парочки стихов,
Нечем поклониться.
Лёд проулками ползёт,
Всё остекленело.
Всё к реке тебя ведет,
К давнему разделу.
А мороз стоит такой,
Что душа немеет.
И ветрюга здесь тугой,
До костей огреет.
И суров, из-под моста
Волхов двинет льдину.
А душа моя густа,
Как речная глина.
Старый Волхв, лепи, ровняй,
Обжигай морозом.
День рожденья у меня,
День рожденья просто.
Даже баловень Садко
Окликает тихо:
– Ты не бойся никого,
Малая курлыка.
Ни морозу, ни кнуту,
Ни царю, ни злату
Не убить твою мечту,
И робеть не надо.
Сердцем купишь! Не скупись,
Будь щедра, как осень.
Всю твою былую жизнь
Волхов вдаль уносит.
Волхов, Волхов, старый волхв,
Грозная водица.
Кроме парочки стихов,
Нечем поклониться.
Братья Карамазовы: Иван
Мир слезинки не стоит,
Тьма не стоит ума.
Что ж, Иван, ты достоин
И слезинки. Весьма.
До билета ли брату,
Если мыслит побег?
Это мы виноваты,
Достоевский и век.
Это мы виноваты,
Что у братьев нет скреп.
Только парные даты
Да непареный рэп.
И блуждаем от блуда
До подблюдных речей.
Прочь, Иваново чудо,
Черт – и тот здесь ничей.
Слава старцам бессонным,
Что намолен итог.
У Ивана сегодня
Слёзы пали со щек.
За Ивана расплатой
Не слеза, но свеча.
На вопрос – где же брат твой?
Некому отвечать.
Театр У Никитских ворот
Марку Григорьевичу Розовскому
Погудят и уедут мажоры Никитским бульваром.
ТАСС запустит бегущую строчку, сигналя – не спим!
А в театре откроется дверь. И по лестнице старой
Марк Григорьич гостей поведёт лабиринтом своим.
От штурвала до кассы, от рампы до самого края,
От пожара Москвы до сегодняшних стылых времен.
Он идет по театру, а мы его всё догоняем.
И никак не догоним. Но может быть, всё же поймем:
Почему этот дом – на плаву. В чём такая удача?
Перестройка, гражданская, Герцен, 12-й год.
Почему его люди – семья, и такое не спрячешь,
По улыбкам и теплому взгляду – да каждый поймет.
И горят за окошками суперкрутые в столице
Таунхаузы, сталинки, чьи-нибудь особняки.
А вот этот зелёненький дом в самом сердце Никитской
Самый тёплый и добрый, как домик у чистой реки.
И большая семья словно в праздник навстречу выходит:
Кто глядит с фотографий, кто просто гитару берёт.
Марк Григорьич читает стихи. И поёт. И заводит.
И немножечко знает, что будет с тобой наперёд.
Будет ТАСС за окном с белой лентой неважных событий.
Будет путь на метро в неуютный неспящий район.
Но всегда есть зелёненький дом на бульваре Никитском.
Приходи к нам, дружок. Мы поможем, чем сможем.
Мы ждем.
Без тебя
Без тебя уже сложно. Уже немыслимо.
Мулен Руж, саундтрек мой, но независимо
От причин моего отчаянья,
Две реки надо мной встречаются:
Камергерского золотая река
И Дмитровки серебро ручейка.
Каждый день меняют они цвета,
А в ночи гирлянды плетут ветра,
И горят всю ночь, и молчат о том,
Что творится под их огнём.
И несёт меня твой водоворот,
И ко дну иду, и одно спасет:
Что звучит в наушниках, что ведет…
Мулен Руж, фильм такой. Да знаешь!
И пою чуть слышно, сошла ли с ума?
Только б не услышали те ветра,
Что гирлянды рвут, что свистят в домах,
Где никто уже не проживает.
Серебро и золото надо мной.
И болит под сердцем очередной
Мой билет в театр, как в мир иной.
Мой приказ – не сдавать позиций.
И блокнот распух, как больной сустав,
От стихов и песен, моих забав.
И судьба моя: дописать сто глав.
Для того и сослали в столицу.
Серебро и золото. Перекрестье.
Две реки, две улицы. Всё на месте.
Точка сборки лукавого Кастанеды.
Допишу. И может быть, не уеду.
Ария Иосифа в Доме Музыки
1
Игорю Балалаеву
Шарят лазерные пушки по безмолвному органу,
И недобрый свет диодов бьёт листочки партитур.
И в стеклянной той гробнице, новомодной и туманной,
Чьи-то тихие вопросы перекрикивает сюр.
И валторны притулились на коленях виновато,
И кларнеты прикусили молодые язычки.
Но выходит дирижер, и наступает час расплаты -
За диоды, за стекло, за сюрреальность у реки.
И откроется на сцене книга Ветхого Завета,
И серебряные прядки чуть заметны на висках.
Голос юного Иосифа рождается из света,
У певца такая сила, что не выдохнуть никак.
Он поёт, а духовые окружили, как солдаты,
Но опущены щиты. И на коленях перед ним.
И певец прикрыл глаза, обетованием объятый,
И уже не только голос, всё на свете – он один.
Там Иосиф говорит, что не страшат его преграды,
И, не ведающий страха, только Господом ведом.
Голос гаснет, и валторны, и кларнеты плачут рядом,
И орган расправил крылья над сияющим певцом.
Гаснут пушки световые, у диодов нет ответа.
Духовые инструменты выдыхают тишину.
Как случайны наши встречи с Тем, кому сегодня спето.
Как отчаянно неправы, что не молимся Ему.
Просто
Просто витаминов не хватает,
Просто ни в кого не влюблена.
Просто жизнь случилась. Так бывает.
Лишний вес, родить бы…ни хрена.
Просто ни работы, ни карьеры,
Барды, посиделки у костра.
Просто ты отчаялась без меры,
Тридцать пять. Печальная пора.
И ползёшь от Пушки к Театралке,
И сама себе поешь под нос.
Просто жизнь. Ботинки жмут. Дыхалка.
Хочешь выпить. Часто и всерьез.
Просто витаминов не хватает,
Просто ни в кого не влюблена.
Просто жизнь случилась. Так бывает.
Просто мама у тебя больна.
Мюзикл «Монте-Кристо»
«Раздай добро свое. И возлюби слугу.
Подставь с улыбкою врагу другую щеку…» -
Я в это верила. Но больше не могу.
И больше не за что казнить себя жестоко.
Звала друзьями тех, кто дружбы не жалел.
Звала любимыми. Любви не понимая.
Но обещали мне то муку, то расстрел.
И выполняли обещание.
Жива я.
Нет, не указывал отчаянный аббат,
Где клад зарыт. И ничего мне не оставил
Ни мой отец, моей судьбе не очень рад.
1
Ария Иосифа из мюзикла Энрдю Ллойда Уеббера «Иосиф и его разноцветный плащ снов»