Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 13



На похороны съехались отовсюду, сестру многие любили. Женщины в черных платках тихо всхлипывали, мужчины молчали. Люди подходили ко мне, выражали соболезнования, спрашивали что-то, как будто бы я мог им ответить! Я даже не слышал их! И плакать тоже не мог, только слезы катились по лицу. Вцепился в гроб и стоял. Пальцы онемели. Мне хотелось остаться, чтобы нас вместе зарыли в землю, оставили в покое. До этого я и не представлял, насколько ее любил.

А ночью сестра приснилась среди цветущих вишневых деревьев. Помню, как обрадовался, решив, что умер, и вот мы встретились и больше не расстанемся. Она была красивой и живой. Мы гуляли, как в детстве – держась за руки. Теперь это было можно. Она говорила, что боль быстро закончилась. Что почувствовала вишневый аромат и сразу перенеслась в этот сад. Обещала показать озеро.

Рассвет помешал нам, вторгшись непрошенным светом сквозь закрытые веки. Сновидение моментально растаяло, мы даже не успели попрощаться. Через час я уже стоял на коленях перед ее могилой. Клялся отомстить виновнику, повторял, что люблю ее и спрашивал, как теперь жить? Глядя в небо, гневно кричал:

– Почему ты не взял меня вместо нее? Я слишком плох для тебя?!

Ночью, засыпая в своей кровати, я позвал ее, и она снова пришла, говорила, что все хорошо, что в новом мире нет ни тоски, ни боли, ни печали. И однажды мы встретимся, но только когда придет время. Во сне я соглашался с ней, обещал держаться, ведь был так счастлив ее видеть…

Но желание жить оставалось в мире грез, рядом с ней. Пробуждение стало пыткой. Я принимал снотворное, чтобы вновь погрузиться в сон и встретить сестру. Нереальный мир стал важнее. Проваливаясь в темноту, я звал ее до хрипоты, пока она не появлялась. Она говорила, что я должен бороться, обязан пережить это и идти вперед. Говорила, что я не должен ее звать, что она всегда рядом, а во сне придет сама, если будет необходимо. Говорила, что расстраивается, потому что я принимаю снотворное, забросил работу, перестал есть и сильно похудел. Просила одуматься и вернуться в реальность.

Всю свою жизнь я ставил перед собой цели, шел к ним напролом, и, в конце концов, добивался желаемого. Теперь же все мои желания расходились с действительностью, тонули в полной бессмысленности. В реальности остался только маленький клочок земли с черной оградой, весь остальной мир перестал существовать. Я чувствовал, как стремительно теряю рассудок, беспомощно продолжая вращаться в хаосе событий, из которого хотелось скорее выбраться.

Мир рушился. Сестра перестала сниться, теперь ночи напролет меня преследовали кошмары. Я больше не мог смотреть на ее фотографии, с которых она глядела как уменьшенная копия в бумажном окне, которое никогда не распахнется. Постепенно я сжег их все, мечтая точно так же превратиться в пепел.

Я забыл, когда в последний раз ел. Меня выворачивало от одного лишь запаха еды. Каждый раз приходилось задерживать дыхание, проходя мимо палаток с едой или уличных кафе. Я больше не смотрел на светофоры, мечтая, чтобы меня насмерть сбила машина или автобус. Возненавидел свою работу, подчиненных. Я не хотел видеть их лица, не хотел общаться с ними, не хотел вставать по утрам, приводить себя в порядок. Бросив бизнес, начал пить. Глотал таблетки без разбору, запивал алкогольной горечью и мечтал уйти вслед за ней. Причин для существования не осталось.

Так продержался две недели, после начало рвать. Организм силился очиститься, он боролся, препятствовал моим желаниям. Не ожидал, что мое тело столь крепкое и выносливое в травле. Но решение было принято.

Я брел, шатаясь от опьянения по ночному городу, в котором бурлила жизнь вне зависимости от таких условностей, как часы и минуты. Деревья скинули с ветвей золотой наряд, отчего город потерял последние краски, став серым и тоскливым. Преждевременный холод напевал о потерянном времени. Я думал о том, что стоило увезти ее отсюда. Нужно было вместе улететь в какую-нибудь тропическую страну, где люди ходят круглый год в одних и тех же сандалиях и постоянно улыбаются.

А что теперь? Тусклые листья под ногами, безрадостное небо, неуверенный дождь день и ночь роняет капли на остывшую землю. Может, я разучился смотреть на мир?

Но я смотрю на него! Смотрю по сторонам, а взгляд проскальзывает к небу, не уцепившись ни за что. Там – стаи птиц, улетающих прочь, к теплу, к солнцу. Им есть куда лететь.

– Вы хотели бы узнать смысл жизни? – прервала мои мысли девушка, протягивая яркую брошюру.

– Может сразу квартиру отписать? – бросил я, не замедляя шага.



Девушка побежала следом, тараторя:

– У нас не секта! Мы помогаем людям вновь полюбить жизнь!

– Тогда у тебя еще полно работы, – заметил я, кивнув на снующих мимо людей со вселенской тоской в глазах.

– А что на счет вас? – спросила девушка, едва поспевая за мной.

Я остановился, достал из кармана сигарету. Девчонка пытливо смотрела, позабыв про брошюры. Думает, что все знает. Думает, что может чему-то научить. Затянувшись, я медленно выдохнул дым ей прямо в лицо, а затем произнес ровным голосом:

– Я счастлив.

Она закашлялась, и я быстро скрылся в потоке людей.

Колкий мороз, гололед и потерявшееся до весны солнце вынуждали их скорее торопиться по домам. Всегда удивляли эти безостановочные толпы – конвейер жизни. В этой гонке обесцвеченных дней мы появляемся и исчезаем, соревнуясь, кто больше мертв. В глазах лишь усталость и выплаканные слезы. Люди перестали задавать вопросы, почему-то решив, что знают ответы. Они считают, что познали мир, но где же счастье? Мечты лишены надежды, а в настоящем нет ничего существенного. Они убеждены, что лучший день в их жизни – не сегодня. Никто не знает их настоящих, и самое смешное – никто по-настоящему в этом не нуждается. Каждый день я видел тысячи грустных и обремененных лиц, смотря в них, как в зеркало.

Я давно перестал смотреть на мир глазами удивленного ребенка. Мне скучно, я устал от оранжевых разводов в ночном небе. Они разят химией и несут с собой токсичную погибель. Мы поднимаем головы, молча смотрим на пылающее небо, вдыхаем отраву, а потом раньше срока тихо умираем от рака или туберкулеза. Поразительный ассортимент протравленной продукции отвлекает внимание от самого важного. Наши глаза горят, и мы работаем, чтобы позволить себе хотя бы часть предлагаемого ассортимента.

Я вывел формулу алчности. Это глупость, помноженная на количество несъеденных в детстве конфет. Мы жадно хватаем отраву, приносим ее в дом большими пакетами, запихиваем в рот, захлебываясь в слюне. Каждый день пичкаем в себя любимый яд. Повышенный спрос и производство процветает, заводы не прекращают строиться – и это среди жилых домов. Наш город в списке самых токсичных городов страны. Страна – в рейтинге наиболее экологически загрязненных. Каждый это знает, видит и чувствует, достаточно поднять голову и вдохнуть полной грудью, но мы намеренно разучились это делать. Мы предпочитаем не думать об этом. Нас убедили, что ассортимент важнее.

Жизнь – та еще дрянь. Как бы то ни было, моя или чужая – она больше не представляла ценности. Без сестры этот мир был не нужен. Это ужасное "без" – крохотная черная дыра моего сердца, которая засасывала и уничтожала все, что в нем хранилось. Я старался забыть это "без", не брал в расчет. Но сегодня наступил день правды, а не самообмана.

И вдыхая промозглый воздух первого инея, я жалел, что сердце мое не покрылось льдом. Разболелось горло, но это не могло перекрыть неутихающую боль в груди. Крепко сжимая пузырек таблеток в кармане, я торопился домой, чтобы осуществить задуманное. Сегодня я перестану принимать яды жизни, вырвусь из плена. Это не было спонтанным желанием, я давно все обдумал.

Тогда, захлебываясь под толщей воды, я все еще хотел жить, потому что думал о родных. Знал, что сестра и родители будут чувствовать вину всю жизнь, это сломило бы их. Я был не свободен, поскольку ответственность за их жизни лежала и на моих плечах.