Страница 2 из 10
Мама моя, ведя классное руководство в нашем классе, добилась-таки в это смутное время благословения всяких там гор- и облоно на проведение эксперимента на базе отдельно взятого класса – то есть нашего. В ходе этого эксперимента мы углубленно изучали английский язык, за что все без исключения ей по гроб жизни благодарны, и участвовали в куче всяких внешкольных прекрасных заварух, которые, видимо, смогли сделать людей даже из нас.
В обширном ряду наших увлечений особо выделялось то, что все мы были… «жирафчиками».
Приходи сегодня за мной
«Жирафчики»
На самом деле «жирафчики» – это совсем не смешно, несмотря на веселое детское название. В восьмидесятых годах благословенного и страшного двадцатого века в Соединенных Штатах Америки вообще-то было много хорошего, в том числе и довольно-таки мощное движение «Жираф», члены которого занимались различного рода социальной деятельностью, как то: помощь инвалидам, выхаживание наркоманов, работа в детских приютах и прочая хорошая нужная работа. Наш идейный вдохновитель – моя матушка – был лично знаком с предводителями этого движения, так как умудрился ещё пару лет назад попасть в Америку, а это было немыслимо! Она впитала идею «жирафства», как сухое дерево воду, и ни много ни мало организовала на базе опять же нашего класса нечто подобное американскому движению «Жираф» – может быть, с меньшими масштабами, но уж точно не с меньшим самоотречением и искренностью. А почему именно «жираф», так это потому, что он большой и с длинной шеей и ему, стало быть, виднее, кто попал в беду и кому нужна помощь.
Поскольку в американское движение «Жираф» входили в принципе взрослые люди, на худой конец студенты, а мы были еще детьми, да и дабы избежать плагиата, мы стали называться «Жирафчики». Вроде как – тоже жирафы, только еще маленькие. Очень хорошая, добрая идея… Очень нужная… Честная… Одна из тех, которых так не хватает сейчас.
Мы взяли под свой контроль наш местный дом престарелых. И как-то так получилось, что не для галочки взяли – мы правда верили в то, что делали, и вкладывали в это душу. Мы ходили в этот дом по два-три раза в неделю, а то и больше. Среди стариков и инвалидов, вынужденных доживать свою жизнь там, у нас уже было полно друзей, а персонал этого интерната, сначала принявший нас за бездельников, которым всё это скоро надоест, проникся в конце концов к нам уважением и даже некоей любовью и не то что не чинил нам препятствий, но даже начал приветствовать нашу работу.
Интересно, но прошедшие тридцать лет начисто стерли из моей памяти имена тех, над кем мы держали шефство, но не стерли их внешний вид, особенности поведения и характеры. Видимо, тогда имена были ещё не так важны для нас, как человеческая суть. Народ там был всякий – дедульки и бабульки, брошенные родственниками и не имеющие таковых, доживающие свой век и вполне ещё себе бодрые, совсем обездвиженные инвалиды и просто старики…
Был там один неописуемый персонаж – физик-ядерщик. Совсем сумасшедший! Мы такое видели тогда, конечно, в первый раз! Может быть, поэтому никто из нас не стал ученым… У человека не совсем ещё преклонных годов очень основательно поехала крыша, скорее всего именно на почве науки. Он на самом деле был физиком-ядерщиком, я это знаю точно, потому что он показывал нам диплом коричневого цвета, выданный какой-то высшей профессорской комиссией, о присвоении ему какого-то очень высокого научного звания. В тумбочке у него в стеклянной банке с металлической закручивающейся белой крышкой хранилась монета неизвестной валюты, нелепого для монеты размера – раза в полтора больше советского железного юбилейного рубля, и выполненная из невиданного металла какого-то космического оттенка. Профессор уверял нас, что эта монета сделана из празеодима, что подвигло-таки нас заглянуть в таблицу Менделеева, и, что удивительно, мы обнаружили там этот элемент, но разбираться с тем, можно ли из него сделать монету, да и попросту с тем, металл ли это, мы уже не стали. Мы почему-то загодя окрестили этот элемент радиоактивным, а одному из наших друзей из параллели по имени Вадим дали не прижившееся, впрочем, прозвище – Презервадим. Профессор рассказывал нам о своих знакомствах и говорил, что он скоро купит здесь целый этаж, а в свою инвалидную коляску интегрирует мотор от «Жигулей». Он также показывал нам бумажный стакан из «Макдоналдса», который ему привез кто-то из его импортных друзей, чем лишал нас последнего недоверия к его басням.
Были деды, которые просто очень радовались, когда видели нас, и пытались успеть рассказать нам своими срывающимися старческими пищащими голосами хоть что-то о своих гигантских жизнях гипербореев, показывая нам следы от ножевых и огнестрельных ранений, полученных ими в ходе мероприятий по спасению мира на Земле. Были бабульки – как правило, уже совсем невменяемые. Были безобразные по своему физическому состоянию и потрясающе прекрасные и трогательные по своей внутренней духовной наполненности пожилые – да что там пожилые! – старые пары. Много кого там было…
Был ещё один. По возрасту совсем не подпадающий под смысл названия дома престарелых, так как было ему лет сорок пять – приблизительно столько же, сколько мне сейчас. Потрясающий мужик! С напрочь отказавшими ногами. Он был когда-то водителем-дальнобойщиком старой закалки: объехал весь Союз, знал, по-моему, всё, был очень веселый, образованный и интересный человек. Из его рассказов я так понял, что он по пьяни упал с балкона третьего этажа, и у него что-то случилось с позвоночником, в результате чего ноги у него перестали работать, и сделать с этим ничего уже не могли. А может, и не по пьяни, а ремонтировал на том злополучном балконе что-то. Теперь это уже было не важно. Теперь он лежал или полусидел на своей кровати и делал невероятные по красоте и сложности исполнения терема и целые дворцовые комплексы из спичек! Он ел облепиху, чтобы, как он говорил, поднять свой гемоглобин, а ветки от неё складывал в свой ночной горшок, который сам бы уже никогда не смог за собой вынести. Мне он как-то сказал, что сколько он ни ездил мимо этого места (а окна из его палаты выходили на старое Симферопольское шоссе, проходящее через наш город), а знать не знал, что тут есть этот интернат. Думал ли этот лихой водила контейнеровоза, способный, сутками не смыкая глаз, вести здоровенный грузовик по самой здоровенной в мире стране, что он окажется здесь и будет смотреть на серую стрелу шоссе уже не через лобовое стекло кабины тягача, а из окна палаты дома престарелых?! Уверен, что не думал.