Страница 79 из 85
А что, если Пэкалэ и со дна Дуная вернется?
Вот она где загвоздка. Что, если вернется? Что тогда делать?
Никакого сомнения нет: нужно так все устроить, чтобы Пэкалэ ни за что не спасся.
И опять стали думу думать, как жить да быть, опять советовались промеж себя и порешили упрятать Пэкалэ в мешок, хорошенько завязать его и накрепко прикрутить мешок к мельничному жернову. Жернов круглый — вот он и покатится до самого дна Дуная и потащит за собой Пэкалэ.
Порешив на том, собрались все жители деревни, и стар и млад, взяли с собой мешок, веревку потоньше, чтобы мешок завязать, веревку потолще, чтобы к жернову прикрутить, прихватили и жернов, да такой, которого не найти за три дня пути, и всем народом, от мала до велика, отправились к дому Пэкалэ, чтобы схватить его, связать, отнести к Дунаю да так забросить, чтобы покатился он на самое дно.
А Пэкалэ сидит себе на крыльце, трубкой попыхивает и любуется телегой с двойной упряжью, которая только что въехала на широкий и богатый двор. Сидит Пэкалэ, трубкой попыхивает, как вдруг, откуда ни возьмись, глядь — вся деревня от мала до велика заполнила двор, да еще не все уместились. Что ему было делать, бедняге? Ничего ему не оставалось, как дать себя связать. Эх, почему он не остался там, где раньше скитался? Потянула его нелегкая в родную деревню, захотел он вести порядочную жизнь, не обманывать больше людей. Да что поделаешь, двум смертям не бывать, одной не Миновать.
«Видно, так уж суждено мне, — сказал про себя Пэкалэ, — умереть порядочным человеком в родной деревне».
Порядочнее, чем он был, Пэкалэ стать не мог — это он сам хорошо чувствовал.
Обидно все же было ему умирать как раз теперь, когда у него был и собственный дом, и сытный стол, и телега с четырьмя быками, и широкий двор. Хотелось бы ему спастись, но только по-честному, ведь решил же он не обманывать больше людей. Да где уж тут спастись! Односельчане были люди злые и хитрые.
Делать нечего! Смирился Пэкалэ, а люди засунули его, как кота, в мешок, подняли и понесли на лютую казнь. Пэкалэ во главе шествия, за ним жернов, потом деревенские богатеи, потом вся деревня от мала до велика — так они вышли из ворот широкого двора, прошли по деревне и прямо через пески отправились к могучему, глубокому Дунаю.
— Погодите, братцы! — крикнул самый рассудительный из селян.
Все от мала до велика остановились как вкопанные.
— Забыли мы одну вещь, — сказал рассудительный.
— А что мы забыли? — спросили остальные.
— Жердь. Надо глубину измерить.
— Верно, — хором ответили селяне, — мы забыли жердь. Надо глубину измерить.
Пэкалэ был у них в руках; как же они могли бросить его, не зная, куда бросают?
Вернулись они, значит, в деревню, выбрали из длинных жердей ту, что всех длинней, и только тогда вновь отправились к Дунаю; впереди несли жердь, за жердью Пэкалэ в мешке, за ним жернов, потом шагали деревенские богатеи, а потом уже вся деревня от мала до велика.
— Погодите, братцы! — снова крикнул самый рассудительный.
Опять остановились.
— Надо привязать его к жернову, чтоб не сбежал, пока мы будем жердью измерять глубину!
— Привязать, привязать, чтоб не сбежал! — закричали все.
Привязали Пэкалэ к жернову, потом стали всем городом измерять глубину Дуная и искать самое глубокое место, чтоб бросить туда Пэкалэ.
Самый рассудительный взялся за жердь, ударил ею по волнам, опустил ее как можно глубже, а до дна так и не достал…
— В этом месте, — сказал он, — нет у Дуная дна. Надо искать в другом.
— Верно, — крикнули все, — нужно найти такое место, где есть у Дуная дно.
Иначе и быть не могло: порешили ведь, что жернов покатится на самое дно Дуная. Где же ему остановиться, если у Дуная нет дна. Нет, надо было точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором лежал Пэкалэ.
Снова двинулись всем народом искать дно Дуная. Нельзя же было бросить Пэкалэ в неподходящее место, упустить его из рук как раз теперь, когда он и пойман и связан. Односельчане должны были точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором находился Пэкалэ.
А Пэкалэ, горемыка, лежал в мешке, привязанный к самому большому жернову, который только смогли найти за три дня пути.
— Погодите! — крикнул самый рассудительный.
Опять остановились.
В чем теперь загвоздка?
Да в том, что нужно все как следует обсудить и взвесить, прежде чем бросить Пэкалэ в Дунай.
— Куда его бросить? Выше по течению, откуда идет вода, или же куда утекает?
Одни считали, что выше по течению воды больше, потому что она оттуда течет, и если бы не было ее там много, она бы не текла.
Другие держались мнения, что ниже по течению — больше, так как там собирается вода с верховий, и если бросить Пэкалэ выше по течению, то как бы не оказался он на суше, ведь вода все идет и идет, все стекает да стекает. Тогда Пэкалэ выйдет из мешка, и опять горе их бедным головушкам.
Столпились они все и стали советоваться — боятся наделать глупостей. Стали думу думать, как жить да быть, и порешили выбрать место ниже по течению, чтоб вся вода собралась Пэкалэ на голову.
И опять начали нащупывать жердью дно Дуная. А тем временем вдоль берега шел скупщик, гнал в город стадо в тысячу быков. Шел он вдоль берега и вдруг — глядь, натыкается на мешок с Пэкалэ. Удивился скупщик, каждый удивился бы, увидев эдакое перед собой.
— Слушай, братец, — спросил он, — как это ты влез в мешок и что тебе там надобно?
— Да я не сам влез, — ответил Пэкалэ, — другие меня сюда упрятали.
— А почему, по какой причине упрятали?
— Решили в Дунай бросить.
— За что бросить?
— Да, видишь ли, грехи мои тяжкие, — ответил Пэкалэ, — хотят сделать меня старостой, а я не соглашаюсь.
— Чего же ты не соглашаешься, братец?
— Да так, — сказал Пэкалэ. — В этой деревне невозможно быть старостой.
— Почему же так?
— Да потому, что женщин здесь много; мужья уезжают на целые недели, вот староста и остается один с бабами.
— А тебе что, не нравится с бабами оставаться?
— Да их много, и все молодые да ловкие, как муравьи, сладу с ними нет.
Скупщик ушам своим не верил, слушая такие слова. Сам он всей душой был бы рад оказаться старостой в такой деревне.
— Ну и дурак же ты, братец, — сказал он. — Умный человек обеими руками схватился бы за эдакую должность.
— Умный-то он, конечно, не дурак и лучше всякого дурака справится с делом, — ответил Пэкалэ. — Что ж, если считаешь, что справишься, лезь в мешок и, когда увидишь, что хотят тебя бросить в Дунай, кричи, что, мол, согласен быть старостой.
— И они выберут меня старостой?
— Да уж как пить дать выберут.
Только этого и нужно было храброму скупщику, он ведь баб той деревни не боялся.
Развязал он мешок, чтоб Пэкалэ мог выйти, а сам туда влез. Вздохнул Пэкалэ, завязал хорошенько мешок — и поминай как звали. Только и остановился, чтобы прихватить с собой стадо, а потом погнал быков на свой широкий двор — еле уместились.
А скупщик лежал в мешке да посмеивался, думая о том, как обманет дураков деревенских. Им же, беднягам, и в голову не приходило, что теперь в мешке был человек умный, не то что они, дураки.
Еще пуще развеселился скупщик, когда почувствовал, как поднимают его и несут, чтоб бросить в Дунай, в то место, какое им показалось самым глубоким. И только когда стали раскачивать мешок, чтобы подальше его забросить, скупщик крикнул что было мочи:
— Постойте, братцы!
Все остановились как вкопанные. Голос-то показался всем чужим.
— Выпускайте меня, я согласен быть у вас старостой, — заорал скупщик.
— Слыханная ли дерзость, — крикнул самый рассудительный из односельчан Пэкалэ, он же деревенский староста. — Теперь он заговорил чужим голосом, чтобы мы его не узнали, да еще желает быть старостой. Пожалуй, скоро скажет, что он не Пэкалэ.
— Так я и в самом деле не Пэкалэ, — отозвался скупщик.
Услыхав такие слова, рассердились люди, ужас как рассердились. Ведь они его своими глазами видели, когда всовывали в мешок, своими руками этот мешок завязывали. Вконец разозлившись, они все набросились на жернов, подняли и — раз-два-три! бултых! — бросили в Дунай, да так, чтобы и правнукам Пэкалэ неповадно было по белу свету шататься.