Красный (ЛП)

Она услышала, как открывается дверь.

Мона подняла голову. В дверях стоял Малкольм в своем костюме-тройке.

- Ах... - выдохнул он. - Моя Олимпия.

Мона не знала, что ответить, поэтому промолчала. Малкольм, казалось, не возражал против ее молчания. Он подошел к кровати и сел рядом с ней. Она уселась на подушке и замерла на простынях, ее тело дрожало.

- Вы так очаровательны, - сказал он мягко, его взгляд блуждал по ее обнаженному телу от лица к ногам и снова вверх. - Я буду наслаждаться вами сегодня.

- Я нервничаю, - ответила она.

- Безусловно нервничаете. Я не хотел и не ожидал ничего другого.

- Вы хотите, чтобы я нервничала?

- Очень. Это сделает триумф еще слаще. Мне нравится преодолевать нежелание. - Он наклонился и поцеловал ее грудь, прямо над грохочущим сердцем. Затем он встал и подошел к изножью кровати, где начал раздеваться. Сначала он снял жакет, затем жилет. Ловкие пальцы расстегивали пуговицы. Он не делал шоу из раздевания, и все же она не могла отвести от него глаз, когда он снял рубашку, обнажив сильные скульптурные бицепсы, плоский твердый живот и широкую грудь. Следующими были туфли, а потом и брюки. Ее глаза округлились при первом взгляде на его член, уже возбужденный и с блестящей головкой. Она наблюдала за ним, пока он шел обратно к ней, оценивая его впечатляющие размеры и еще более впечатляющую толщину. Она должна быть очень влажной, чтобы насладиться им внутри себя.

- Вы довольный мною? - спросил он, и она поняла, что это вовсе не вопрос. Это была констатация факта. Он знал, что она была довольна. Он просто хотел, чтобы она призналась в этом.

- Да. Хотя...

- Я обо всем позабочусь, - ответил он. - Ни одна женщина не пострадала.

Она рассмеялась, и это помогло ей успокоиться. Он снова сел на кровать рядом с ней. Он коснулся ее щеки, нежно провел пальцем по подбородку, отодвинул челку в бок и поцеловал в лоб.

- Я так рад, что вы согласились, - сказал он. - Очень рад. Прошло очень много времени.

- Для меня тоже.

- Тогда мы оба получим удовольствие.

- Хотя это ради вас, не так ли? - спросила она.

- О чем вы?

- Я имею в виду, что вы платите мне. Вы можете делать все, что пожелаете. И не важно, понравится мне или нет.

- Надеюсь, вам понравится, - ответил он. - Но это не требование. В целом, однако, ваше удовольствие доставит мне удовольствие. Однако не все, что я буду делать доставит вам физическое удовольствие. Мне - да, но не вам. Таков был характер нашего соглашения, верно?

- Да, - ответила она и кивнула.

- У вас еще есть время передумать. Я не принуждаю женщин. Это было бы низко даже для такого человека, как я.

Она покачала головой. - Я хочу.

- Даже если вы не получите удовольствие от секса, а вы получите, вам наверняка понравятся деньги.

- Я так и планировала, - ответила она. Не сами деньги, а свободу, которую ей купят деньги.

На его лице появилась дьявольская улыбка, но выглядел он уже не так устрашающе, как в их первую встречу. В конце концов, он всего лишь мужчина. Красивый мужчина, голый, и на него приятно смотреть.

- Хорошо. Очень хорошо. А теперь раздвинь для меня ноги. Очень широко.

Она подтянула колени, скользя ступнями по простыням, пока бедра не оказались раскрытыми. Малкольм смотрел на нее, не прикасаясь, просто рассматривая купленный товар.

- Тебе не нужно было удалять волосы, - сказал он. - В древние времена проститутки брились, чтобы избавиться от вшей. К счастью, у тебя, кажется, нет такой проблемы.

- Я подумала, возможно, она была столь юна, что у нее не было лобковых волос. Возможно, именно поэтому картина была такой скандальной.

- Миру искусства плевать на юных девушек, продающих свои тела. Их волнует только то, что кто-то посмеет нарушить их правила композиции, приемлемого содержания. Можно было бы изображать обнаженную женщину, прячущую лицо или лежащую навзничь и безвольную, как мокрая тряпка. Боже упаси его нарисовать девушку, которая посмела бы смотреть им в глаза.

- Они были дураками, - ответила она.

- Они были напуганы, - продолжил он. - Женщина, обладающая властью. Женщина, которая владела своим телом и не боялась его продать. Эта картина-искусство, потому что она пугала своих первых зрителей. Понимаешь, искусство должно быть опасным. Оно должно сказать обществу что-то такое, чего общество не хочет слышать. Знаешь ли ты, что такое противоположность искусства? Пропаганда. В мире ее слишком много. Искусства недостаточно. И безусловно недостаточно этого...

Малкольм наклонил голову и поцеловал ее лобок над клитором. Он выдохнул теплый воздух на ее чувствительную обнаженную плоть, и она вздрогнула. Он поднял голову, но только для того, чтобы открыть пальцами ее половые губы. Он не был нежным, когда прикасался к ней, но и не грубым тоже. Безразлично. По-деловому.

- Идеально, - сказал он, когда раскрыл ее. - Произведение искусства. - Он снова опустил голову и лизнул дырочку, которую обнаружил, даже просунул туда свой язык. Это было не совсем приятно, но она не нашла причин возражать. Это было так странно - быть использованной таким образом. Никакого ужина. Никаких нежных поцелуев. Никакой прелюдии, кроме обсуждения истории искусства, которое для такой женщины, как она, было возбуждающим по-своему.

Его язык искал и нашел ее клитор, в то время как сам он растянулся на кровати, чтобы полностью сосредоточиться на том, чтобы возбудить ее. Ее клитор начал пробуждаться под медленными движениями его языка. Он кружил, легонько посасывал, и снова кружил. Первый тихий стон удовольствия сорвался с губ Моны. Малкольм ничего не сказал, но она чувствовала, что ему это нравится. Он остановился, когда она застонала, а затем снова облизал ее так же, как тогда, когда вздох вырвался из ее губ. Кончиками пальцев он снова широко раскрыл ее и лизнул внутренние лепестки, ее складочки, и вход в ее лоно. Ей хотелось дотронуться до его волос или плеч, но она не была уверена, можно ли это сделать. Она ухватилась за простыни.

- Восхитительно, - пробормотал Малкольм, и она ощутила слово словно горячее дуновение на клиторе. Его язык снова закружился вокруг него, делая тот набухшим, изнывающим. Она ощутила, как он пульсирует под его губами. Затем он прикоснулся к нему пальцами, доставляя удовольствие именно там, где она нуждалась. Его прикосновение не было грубым, но настойчивым, и пульсация стала сильнее. Он пульсировал, перекачивая кровь между ее бедрами.

И он снова вернул язык, эти поглаживания прямо по и вокруг центра удовольствия. Все ощущения были сосредоточены в этом крошечном пульсирующем маленьком органе. Каждый нерв ожил, каждая мышца жаждала освобождения. Она была такой влажной, сочилась, он мог погрузить в нее член один резким движением, и она бы приняла его до упора. Он не проник в нее, хотя в тумане своего возбуждения она могла бы поклясться, что умоляла его об этом.

Она сойдет с ума, если он не позволит ей кончить. Она уже сходила с ума от потребности извивалась под его ртом, приподнимала бедра, хваталась за простыни в поисках опоры. Она толкалась навстречу его рту, нуждаясь в большем, большем, большем. Мышцы внутри нее сжимались и расслаблялись, потом снова сжимались еще сильнее. Ее внутренние стеночки были скользкими и готовыми. Она была готова. Она никогда еще не была такой готовой.

Когда она уже не могла больше терпеть, и крик застрял в горле, Малкольм резко встал и навис над ней. Положив руки ей на бедра, он жестко погрузился в нее. Она кончила с криком, выгибаясь и извиваясь, пока он бешено вколачивался в нее. В разгар ее оргазма он кончил в нее, глубоко изливая себя. Она ощутила, как семя вытекает из нее, пока он продолжал вколачиваться, затягивая ее кульминацию и свою как можно дольше. Оргазм казался бесконечным. Сокращения были такими резкими, почти болезненными. Она почувствовала, как один мускул, особенно тугой маленький мускул возле шейки матки, дико затрепетал, пока Малкольм наполнял ее своим густым семенем.