Итака - закрытый город

Прямой луч прожектора пробежал по берегу, чуть не задев меня, ушел вправо, вернулся...

Держась в тени, я проскочил в какой-то вонючий переулок (а может, это от меня так несло) и оказался в резервации моргачей, такой темной, такой безмолвной, что казалось, тут нет ни души.

Одну за другой я рвал на себя деревянные калитки. Ни одна не поддалась. Собрав все силы, я перемахнул прямо через забор.

И замер.

В тусклом свете ржавого фонаря прямо передо мной сидел на песке сгорбленный лысый старик и с идиотским упорством пересчитывал пальцы левой руки.

- Это три... - шептал он. - Наверное, три... Это четыре... Так должно быть...

- Эй! - негромко окликнул я старика. - Где начинается брод на ту сторону? Тут должен быть брод, покажи мне его. Я тебе заплачу.

Оставив свои пальцы, старик бессмысленно заморгал:

- Ты заплачешь?

- Да нет, - сказал я ему. - Заплачу. Дам денег.

- Ты не будешь плакать... - Это успокоило старика. Он опять растопырил пальцы левой руки: - Это четыре... Так должно быть.

Я встряхнул его:

- Брод! Тут должен быть брод! Где он начинается?

Кажется, он что-то понял. Он поманил меня за собой.

Дом, в который мы попали, больше походил на сарай. Похоже, он служил сразу и людям, и голубям. Птицы сидели на шесте и на балке, они стайками возились на загаженном полу, и тут же, прямо на этом же полу, заляпанном всякой дрянью, под окном, забранным решеткой, лежал на животе толстый полуголый дебил, держа за ногу рвущегося в беспамятстве голубя. Оскаленные желтые зубы, пена на губах, вытаращенные моргающие глаза. Нельзя было понять: смеется моргач или впрямь собирается убить птицу.

Старик ласково погладил дебила по плечу.

- Где брод? - напомнил я.

Опять калитки, грязные переходы, вонь... Мне казалось, мы идем наугад. Где-то далеко за нашими спинами грохнул выстрел. "Возможно, подумал я, - люди Габера обнаружили брошенную машину... Сейчас они блокируют резервацию... Что ж, это еще не все..."

Но, кажется, это было все, потому что очередной переулочек уперся в грязную воду. Тут даже стены не было. Грязный переулочек упирался прямо в океан, и накат плескал пену прямо нам под ноги.

Я взглянул на моргача. Он жутко оскалился.

Прожекторы шарили теперь по всему берегу. Где-то вдали выла сирена.

Я ткнул моргача пистолетом - сильно, под ребра:

- Где брод?

Старик трясущейся рукой указал на воду.

- Хочешь меня сплавить?

Старик не ответил.

Я тоже умолк.

Я увидел деревянный домишко, каких в Итаке когда-то было много. Он покосился, его фундамент оброс зеленью, а совсем недалеко возвышались черные, как уголь, останки разбитой шхуны.

Я узнал ее. Это была "Мария" старого Флая.

Вот где она обрела последний приют - в колонии...

Но уже вышли санитарные машины. Мне за каменной стеной некогда было взирать на обломки прошлого. Я оттолкнул старика и ступил в маслянистую грязную воду. Только бы не угодить в илистую яму!..

Я брел во тьме, иногда чуть ли не по шею в вонючей воде. Я хрипел, но торопился. Я пытался не дышать, а потом всем ртом хватал мерзкий прокисший воздух. Я вовсе не желал попадать в руки Габера, и это мне помогало.

Когда измученный, выдохшийся, я, наконец, выполз на сухой песок, позади, в колонии моргачей, уже вовсю суетились и метались многочисленные огни. А выше, гораздо выше, скорее всего над Святой площадью, зеленым светом мерцали неоновые буквы: ШАМПУНЬ - ШАМПУНЬ - ШАМПУНЬ...

Я представил себе растерянную физиономию Габера, его промокшие от пота локоны, и блаженно растянулся на сухом песке. Дождь, вдруг полившийся с темного невидимого неба, оказался кислым, противным, но он уже не мог испортить мне настроение. Я знал - вертолет Консультации должен крутиться где-то здесь, в этом же невидимом, сожженном кислотами небе. И Джек Берримен не может меня не заметить. Ведь он ищет не просто меня, Эла Миллера, не просто промышленного агента Консультации. Он ищет наше будущее, свою удачу, ведь он отлично знает, что именно за всем этим стоит.

ВОСЕМЬ ПРОЦЕНТОВ.

P.S.

Шеф, доктор Хэссоп, Джек Берримен, Кронер-младший и я расположились в демонстрационном зале.

- Эл, - попросил шеф. - Внимательнее посмотри фильм. Собственно, это еще не фильм, это всего только нуждающиеся в обработке и в монтаже эпизоды. Я уверен, ты что-нибудь нам подскажешь.

Он подал знак. Свет погас.

Сноп лучей выбросился на экран, и прямо на нас глянуло жуткое, с выпученными глазами, лицо моргача, ухватившегося за ноги рвущегося голубя.

Мертвые дюны, ядовитая слизь, сочащаяся по бетонным желобам, ржавые трубы на каменных быках, извергающие мертвую блевотину комбината "СГ" прямо в бухту... Тут неплохо бы вспомнить океанскую голубизну, паруса шхуны "Мария", извлечь из небытия тот пикничок на берегу... Вот он - этот берег, вот она - эта длинная горбатая тень пьяной рыбы... Я вновь видел тусклые лица завсегдатаев бара "Креветка", разбитое лицо доктора Фула, таблицы химических анализов, мерзкие домишки резервации моргачей, драку на улице и цветные вымпелы дымов над трубами.

А потом на фоне мертвых пейзажей, на фоне песчаных кос, забросанных зеленой слизью, возникло энергичное живое лицо нестарого, уверенного в себе человека. Улыбаясь, он бросал в озеро крошки раздавленной в ладони галеты.

- Президент "СГ", - шепнул Джек Берримен.

По уверенному, улыбающемуся лицу президента пополз черный титр: "Гомо фабер..." Он обрывался многоточием. И тут же выполз следующий титр: "...против Гомо сапиенс!"

И мы увидели... Нойс.

Она стояла над пузырящейся кромкой ленивого наката, на ней был красный купальник, ослепительный даже на ее сильном загорелом теле.

Океан был мертв. Он пузырился, цвел, выдыхал миазмы.

Нойс была жива. Но ей нечего было противопоставить комбинату "СГ".

- Кто эта женщина? - не выдержав, шепнул Джек.

- Моргачка, - ответил я коротко.

Повинуясь замыслу монтажера, энергичное лицо президента "СГ", лицо Нойс и мерзкая маска моргача начали совмещаться, образуя нечто уродливое, почти отталкивающее, крест-накрест перечеркнутое траурным титром:

БЛАГОДАРИТЕ "СГ"!