Сроки службы

– Знаете что? Я понятия не имею. Нам никогда не говорили, а я не спрашивал.

– Болота, пустыня с кустами или сплошные кукурузные поля?

– Пустыня с кустами, – отвечаю я.

– Тренировочная база САС «Орем», – говорит другой солдат. – Я тоже оттуда. Не так плохо. Не приходится страдать от жары и москитов, как беднягам на базе в Чарльстоне.

У всех моих соседей на воротничках знаки отличия. Девушка – рядовой, у нее один шеврон. Первый парень – рядовой первого класса, с шевроном и дугой. Звание рядового обычно не присваивается сразу после учебки, только если человек был на голову впереди всего батальона, как Халли, а рядовым первого класса вообще нельзя стать, не отслужив хотя бы год. Третий солдат в комнате – капрал.

– Других новичков в отряде, кроме меня, нет? – спрашиваю я.

– Угу, – подтверждает один из них. – За этот период в наш взвод попало, кажется, четверо вместе с тобой. Новичков вводят постепенно, чтобы они учились по ходу дела. Грейсон, да?

– Ага.

Солдат, сидящий напротив меня, протягивает руку, и я пожимаю ее.

– Я – Бейкер. Вот этот шулер, пытающийся заглянуть в мои карты, – Прист, а Хансен – это которая с хвостиком.

Я по очереди киваю каждому.

– Тебе повезло, Грейсон. Ты попал в отряд с лучшим командиром во всем батальоне.

– Во всей бригаде, – поправляет Хансен. У нее миндалевидные глаза и очень ровные белые зубы – показатель стоматологического обслуживания, какого в окрестностях Коммунального Кластера не получишь.

– Да? Как его зовут?

– Ее, – Прист оставляет попытки заглянуть в карты Бейкера и откидывается на спинку стула. – Штаб-сержант Фэллон. Раньше была первым сержантом, но ее понизили за то, что она набила рожу офицеру.

– Я думал, за нападение на старшего по званию должны вышвыривать из армии, – говорю я, подозревая, что мне рассказывают байку.

– Ну да, – говорит Хансен. – Но это если у тебя нет Медали Почета. Дипломированных героев не сливают в утиль. Это был бы фиговый пиар.

– Медаль Почета? – переспрашиваю я, и удивление на моем лице заставляет соседей расплыться в довольных улыбках. – Вы ведь гоните, да?

Медаль Почета – это высшая военная награда за отвагу, всегда присуждаемая лично главой Содружества. Если верить сержанту Берку, в девяноста процентах случаев президент кладет ее на завернутый во флаг гроб.

– Ни слова лжи. Она ее получила, когда войска САС провели ту высадку в сердце материкового Китая несколько лет назад, в битве за Далянь. Когда дают медаль, можно попроситься на любое место службы, вообще любое, а она вернулась в свою старую часть, как только выбралась из госпиталя.

– Вот это да. Полнейший тиран, наверное?

– Не-а, наоборот. Она не любит лентяев, но, если ты справляешься с делом и не выглядишь так, будто вчера родился, все будет нормально.

– Звучит неплохо, – говорю я. – Я ожидал… черт, да я не знаю, чего я ожидал, на самом деле.

– Ты ожидал что-то вроде тюряги, – дружелюбно говорит Бейкер. – Ты думал, что вытянул худшую карту в колоде, когда узнал, что пойдешь в ТА, так?

Смысла отпираться нет, и я киваю.

– Сначала все так думают. И мы тоже. Но это хорошее место. Сержанты свое дело знают, офицеры нас обычно не трогают. Мы делаем свою работу и приглядываем друг за другом. Я уже почти два года в ТА и не пошел бы в колониальный гарнизон, даже если бы мне двойную оплату пообещали.

Остальные согласно кивают.

Я все еще разочарован, что не попал в космос, и не уверен, что буду так же относиться к ТА через два года. Но к добру или к худу, а это место будет моим домом до конца службы, так что я решаю смириться с неизбежным.

– В карты играешь, Грейсон? – спрашивает Хансен.

– Конечно, – говорю я и придвигаюсь к столу.

Утренний подъем оказывается очень спокойным. Сигнал к побудке доносится из динамиков на потолке и персональных планшетов в пять сорок пять, почти на час позже, чем на Начальной подготовке. При первом же звуке я вылетаю из койки и хватаю умывальные принадлежности, чтобы нестись к раковине, но мои соседи явно не торопятся.

– Не спеши, – говорит Бейкер, выбираясь из постели. – Никакой проверки не будет. Столовая открывается в шесть, построение в семь. Никто не стоит у тебя над душой и не торопит, как в учебке.

– ТА предполагает, что ты сам можешь привести себя в порядок поутру, – говорит Прист с койки над моей. – Только не опоздай к семи часам на построение перед зданием, иначе влипнешь.

– Понял, – говорю я.

Так непривычно, когда тебя не трогают с утра. Дома я никогда не выползал из кровати до девяти-десяти утра, но двенадцать недель тренировочного лагеря сделали из меня раннюю пташку. На тренировочной базе свободы не было – когда рекрутов в два раза больше, чем раковин, унитазов и душевых леек, ни у кого нет времени на ленивое утро, – но зато было ощущение предопределенности. Можно было просто отключить мозг и следовать за остальными, и предсказуемость рутины приносила покой. Теперь мне придется следить за временем и снова самому соблюдать расписание, и как бы мне ни нравилось проводить перед раковиной или в туалете столько времени, сколько хочется, я обнаруживаю, что немного скучаю по жесткому распорядку учебки.

Поэтому я делаю то, что делал с самого прибытия на базу САС «Орем», – иду за толпой.

Мои сослуживцы, кажется, не возражают, когда я увязываюсь за ними в столовую. На входе я нарочно чуть отстаю, чтобы оказаться позади остальных в очереди, – так мне не придется самому выбирать столик, а потом торчать за ним в одиночестве. Одним глазом я слежу за соседями, а нагрузив поднос, присоединяюсь к ним.

За столиком сидят и другие солдаты, еще мне незнакомые, и на секунду мне хочется все-таки отойти и занять другой столик. Потом Хансен замечает меня и жестом приглашает присоединиться:

– Давай, не робей. Садись, я представлю тебя остальному отряду.

Она выдвигает стул, я ставлю поднос на стол и присаживаюсь.

– Мальчики и девочки, это рекрут Грейсон. Он наш новенький в этом квартале. Грейсон, перед тобой весь отряд. Эти четыре клоуна живут в соседней комнате.

Остальные члены отряда так же оценивают меня взглядом, как соседи по комнате – вчера, и я киваю им.

– Слава тебе, господи, – говорит один из них. – Наконец-то я официально больше не Чертов Салага. Спасибо, Грейсон.

– Не стоит благодарности, – отвечаю я. – Только инструкцию мне передай, хорошо?

– Да все просто. Нужно всегда держать холодильник полным и чистить остальным ботинки каждое утро.

– Не слушай Филипса, – говорит Хансен. – Если бы ему поручили хоть что-то, требующее навыков, он вылетел бы на второй день.

Хансен одного за другим представляет мне оставшихся членов отряда. Филипс – высокий веснушчатый парень с волосами, как медный провод, и маленькими круглыми очками. Джексон – тоже высокая темнокожая девушка. У нее под глазами любопытные татуировки, какой-то племенной узор. Стрэттон – готовый образец для агитплаката, с волевой челюстью, он выглядел бы ужасно внушительно в своей идеальности, если б не был на голову ниже остальных. Наконец, Патерсон, чья уставная стрижка не может скрыть уже начавшегося облысения. Джексон – капрал, Стрэттон и Патерсон – рядовые первого класса, а Филипс – рядовой с одним шевроном. Я единственный во всем отряде без знака различия на воротнике.

– Это не тренировочный отряд, – говорю я. – Я, честно говоря, ожидал продолжения подготовки. Остальные рекруты из моего взвода отправились по всяким училищам.

– Нет, это полевой батальон, – отвечает Джексон. – Пехоте ТА не требуется дополнительное обучение. Ты получил навык в учебке, а в пехоте все то же самое, только с боевыми патронами. Доучишься вместе с нами, в поле.

– Мы довольно активный батальон, – говорит Стрэттон. – Один-два вызова в месяц. Ты, скорее всего, увидишь войну прежде, чем твои новые ботинки жать перестанут.

Я усмехаюсь в ответ, но никто из сидящих за столиком не думает, что Стрэттон шутит, и смешок умирает у меня в горле, когда я понимаю, что это он серьезно.