Страница 10 из 19
• «Работа в лавке у отца «съела» учебу Антона Чехова (1860–1904)… Впрочем, нужно сказать несколько слов и о Таганрогской гимназии. Эта гимназия, куда отдали 9-летнего Антона, ничем выдающимся не отличалась. Скучное двухэтажное строение, скучные учителя – их характеры и занятия позднее были описаны Чеховым в «Человеке в футляре» (1898 г.). Мы остановимся на двух. Учителя латыни Урбана называли злодеем и мучителем; гимназисты однажды даже подложили под крыльцо его дома мину – но Урбану повезло. Потому, много позднее, «Чехов получал зловещие напоминания о нем: «У нас периодически повторяются самоубийства гимназистов… Вчера опять застрелился молодой человек 17-ти лет… Говорят, Урбан оскорбил его; молодая вспыльчивая натура не выдержала» (М.Громов, 1993 г.). Писавший о многих человеческих пороках, этого «учителя» Чехов в свои рассказы не впустит. Зато благодаря Чехову остался в истории учитель закона божьего протоиерей Ф.Покровский, «своеобразный священник», как называл его брат Михаил. Покровский был красив, учен, обладал приятным баритоном и всеми светскими качествами, артистичен. Он читал Чернышевского, Белинского, Герцена – «был на гребне волны». К братьям Чеховым относился с некоторой нелюбовью, вызывал к доске, а сам углублялся в газету, не слушая, ставил «три» и отправлял на место…» (из сборника В.Лютова «Русские писатели в жизни», Россия, 1999 г.). «Много испортила она (школа) моих детских радостей», – вспоминал позднее А. Чехов;
• «Мое учение – это настоящая борьба за существование и независимость, – писал сербский драматург Бранислав Нушич (1864–1938) в «Автобиографии», одной из самых смешных книг в мировой литературе. «Это была поистине беспрерывная и длительная борьба, в которой участвовали, с одной стороны, учителя и наука, а с другой – я. Разумеется, борьба была неравной, и мне почти всегда приходилось уступать; утешение я находил в мудрой народной пословице: «Умный всегда уступает». Но уступать я должен был еще и потому, что учителя, видя во мне противника, применяли один и тот же излюбленный, но весьма нечестный прием: на уроках, на экзаменах они всегда спрашивали меня то, чего я не знал. Таким образом они лишали меня возможности добиться успеха в борьбе за независимость… На протяжении четырехлетнего пребывания в школе я старательно ловил мух, ставил в тетрадках огромные кляксы, резал парты перочинным ножом; каждый день к концу занятий руки мои были так испачканы чернилами, словно я провел это время не в школе, а в красильне…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);
• Мало утешительного мог вспомнить о начальном периоде своего образования художник, историк искусства Александр Бенуа (1870–1960): «Я брезгал всем, что приходило в соприкосновение с чем-либо гимназическим – и даже брезгал своими руками, которые пачкались чернилами, от засаленных столов, больше всего – от пожатия десятков нечистоплотных и потных рук. Я покинул гимназию в 1885 году. Главной причиной тому было… преследование, которому я подвергался со стороны гнусного Мичатека, и получившаяся вследствие того моя полная деморализация. Деморализация привела к тому, что я совершенно запустил не только древние языки, но и все другие предметы…»;
• «Конец отрочества отравлен гимназией», – писал Максимилиан Волошин (1877–1932) в одной «Автобиографии», а в другой характеризовал этот период своего ученичества так: «Это самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний». Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии, сказывались на его учебе. Учителя не понимали одаренного гимназиста. Плохие отметки он получал даже по поведению. «Причем, – писал Волошин в 1932 году, – это было не за шалости, а за возражения и «рассуждения»… Макс учился без особой прилежности, но охотно принимал участие в гимнастических литературно-музыкальных вечерах. С 12 лет Волошин начал регулярно писать стихи…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);
• Александр Блок (1880–1921) рано сформировал свои литературные предпочтения и встретился с «непримиримыми противоречиями» уже на школьной скамье. Гимназия, по его свидетельству, отталкивала его «своим страшным плебейством», не соответствующим его «мыслям, манерам и чувствам поэта с рождения»;
• «Сын профессора Бугаева – Андрей Белый (1880–1934) не только плохо учился в школе, но позднее, в 1928 году, пытался найти этому объяснение. «Мой отказ от учения был моим «да», сказанным алканью подлинного учения; товарищи удовлетворялись «пятеркою»; я удовлетворялся бы только системою знания; а эта система вырастала из организации моих собственных интересов, из роста их. С 4-го класса я начинаю учиться у себя; и моя борьба с неправильным внедрением «ложной учебы» принимает вид настоящей революции: с организованным подпольем и с бомбами; решение себя обучить, минуя гимназию, минуя наш дом, крепнет…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);
• «Шарль де Голль (1890–1970) – генерал, президент Франции в 1959–1969 гг. – Е.М. – учился в иезуитском коллеже на улице Божирар… Система мелочной, дотошной регламентации, не обоснованной никакой логикой, необходимость безропотного подчинения всему, что предписано, оказались для Шарля непереносимыми. Он возмущался принудительными порядками. Часто ему указывали на его недисциплинированность в занятиях…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);
• Бертольд Брехт (1898–1956), писатель, режиссер и теоретик искусства, вспоминал: «В народной школе я проскучал 4 года. В течение 9 лет закутывала сонным коконом аугсбургская реальная гимназия, и за это время мне не удалось сколько-нибудь существенно воспитать своих учителей. Они неустанно возбуждали мое стремление к досугу и независимости»;
• «В табели Антуана де Сент-Экзюпери (1900–1944), неистощимого в выдумках и проказах, дисциплина и вежливость оценивались самой низкой оценкой – «е». Такую же оценку он получил за прилежание и опрятность. Все это создало будущему автору «Маленького принца» (1943 г.) репутацию посредственного ученика. В самом деле, школьные отметки, если по ним можно судить об одаренности человека, ничем не подтверждают будущий расцвет Антуана де Сент-Экзюпери. В 1909 году Антуан становится учеником коллежа Нотр-Дам де Сент-Круа. Курс наук он прошел на положении эксперта, и это немного спасает его от бдительного ока отцов-иезуитов, от мертвящего однообразия школьных порядков. Учился он средне, занимался тем, что его больше интересовало, вел себя не всегда чинно» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).
Создается впечатление, что строптивость юных гениев в принципе не укротима. «Как я был зол! – вспоминал Всеволод Гаршин (1855–1888) о своих столкновениях с учителем Закона божьего. – Если бы не звонок, то я бы сделал скандал на все училище». Серенькая жизнь семинарии с полумонастырской дисциплиной и розгами наполняют их сердца горечью и гневом, подавляя тягу к самообразованию (в прямом смысле учиться самим), но не облегчая трудности восприятия «всякого навязанного другими образования» (Л.Толстой). И все же… Какой бы светлой идеей «утвердить истинное просвещение» не оправдывался их протест, ставить в тетрадях кляксы, срывать мессы, резать школьные парты или изобретать взрывные устройства – это, согласитесь, чересчур! Даже либеральные учителя не находят своих учеников «достаточно прилежными», но зато «часто ослушными и весьма много мечтательными о самих себе».
Грехи молодости или издержки уникального творческого развития? А может быть, сразу оба «греха»? Прежде чем находить обоснование своего протеста («мир так жесток и несправедлив, а школа требует безропотного подчинения!»), им следовало бы подумать над тем, каким образом улучшить программу собственного совершенствования еще до принятия ответственного решения «учиться только у себя» («…ибо трудолюбие не сделалось еще его добродетелью… знания его вообще поверхностны, хотя начинают несколько привыкать к основательному размышлению»).