Двойка по поведению

А еще через две недели случилось то, о чем он мечтал последние месяцы. Родители Андрея уехали на два дня, и он пригласил Иру к себе домой. Им все было ясно с самого начала. Но они тем не менее долго сидели за столом и разговаривали о какой-то ерунде, а потом все же переместились на диван и поначалу тоже просто сидели и разговаривали, не решаясь даже поцеловаться. Андрей окончательно истомился, у него взмокла шея и дрожали руки, и тут Ира произнесла:

– У меня до тебя никого не было. Ты понимаешь, о чем я?

И он, почти так же, как в лесу, безумно испугался. У него тоже до нее никогда не было такой. Он не знал, как надо вести себя с девушкой в первый раз. Но он знал, что все это совсем не просто и очень ответственно. Особенно с девушкой, которую ты безумно любишь.

– Ты не ожидал? – спросила она напряженно.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, – ответил он.

– Потому что ты будешь первым?

– Нет. Мне это все равно. Но я хочу быть у тебя последним. Я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю. Ты моя первая и последняя любовь. Я это точно знаю.

– Как хорошо, – вздохнула Ира и принялась расстегивать кофточку.

Все получилось не просто хорошо. Все получилось великолепно! И гораздо легче, чем он ожидал. И его страсть, словно устыдившись своей неподконтрольности там, в лесу, дождалась нужного момента, и он рухнул в водоворот этой страсти, увлекая за собой Иру.

Он слышал, что в первый раз женщины не испытывают тех эмоций, о которых мечтает влюбленный мужчина. Но с Ирой это случилось! Так ярко, так искренне, так изумленно, что он буквально воспарил от счастья – именно от счастья, а не от пустой гордости.

Да какая тут гордость?! При чем здесь все эти глупости?! Ира рвалась к нему, Ира сливалась с его телом, Ира забирала его душу и отдавала свою.

– Ты моя первая и последняя любовь… – шептал он.

– Как хорошо, боже, как хорошо… – повторяла она.

Последующие три месяца были для него самыми счастливыми. Оказалось, если двое людей очень хотят, они всегда найдут уединение, даже если приходится жить с родителями и в общаге. Они всегда умудрялись отыскать это уединение и всегда были вознаграждены наслаждением.

Ира была родом с Кузбасса и в конце июня на неделю съездила домой в свой город с забавным названием Топки. Вернулась со словами:

– Я сообщила родителям, что в зимние каникулы выхожу замуж. Они не против, все же пятый курс.

– Тогда я сообщу своим! – обрадовался Андрей.

Они говорили друг с другом о свадьбе, но не уточняли даты, и вот наконец все определилось. Для Андрея это было очень важно именно сейчас, перед тем, как ему предстояло на месяц уехать в Якутию.

До чего ж он не хотел ехать! До чего ж ему не хотелось таскаться по глухомани, где не выращивали драгоценные камни, где не было телефонной связи, но куда руководителю его диплома непременно требовалось затащить Андрея.

Вернулся он прожаренный неистовым солнцем июльской Якутии, изъеденный злобными северными комарами, но вполне счастливый оттого, что разлука позади, а новые блаженные встречи впереди. Он привез Ире подарок – маленький алмаз, под страшным секретом выменянный у местного аборигена, естественно, за водку. Этот алмаз еще следовало огранить, и тоже в строжайшей тайне, но Андрей верил, что найдет способ и сделает Ире подарок к свадьбе.

Накануне возвращения он послал Ире в общежитие телеграмму. Прилетел вечером, очень надеясь, что она позвонит ему домой. И она позвонила, сказала:

– Андрюша, я тебя завтра жду у себя. Надо поговорить.

Голос у нее был вроде бы и прежний, но не совсем, – какой-то такой… отстраненный, отчего вдруг всякая радость пропала, а вместо нее по сердцу разлилась тревога.

Ира встретила его с улыбкой и даже поцелуем, но тоже каким-то таким… отстраненным. И он совершенно явственно понял, что случилась беда.

– Я не хочу тебя обманывать, – заговорила она спокойно, твердо и веско, как говорила очень часто, но только не с ним, не тогда, когда они говорили с чувством. – Я встретила другого мужчину. Он старше меня на семь лет, и он уже кандидат наук. У него прочное положение, и у него большие перспективы. Я не стану тебя убеждать, что люблю его. Нет. Но я тоже хочу, чтобы у меня были большие перспективы, я никогда не скрывала от тебя, что этого хочу. Я все взвесила и решила: любовь – любовью, а жизнь – жизнью. И если ты намерен чего-то серьезного добиться, лучше начинать все строить на крепком фундаменте.

Она объясняла и объясняла – как опытный и терпеливый преподаватель туго соображающему студенту – про фундамент, про перспективы, про необходимость идти на жертвы ради цели, про чувства, которые проходят, про уверенность в здравомыслии Андрея и про многое-многое другое, что представлялось ей разумным и единственно возможным.

В какой-то момент он просто отключился, а когда «включился», наткнулся на ее настороженные глаза, похожие уже не на изумруды, а на болотную тину…

Несколько дней он тупо пролежал на диване, ничего не видя, никого не слыша, никак не воспринимая попытки родителей хоть немного его расшевелить. А потом вдруг ожил, вскипел, взорвался изнутри и ринулся в бой.

Он вылавливал ее в общежитии, в университете и на улице… Он негодовал, умолял и унижался… Он готов был на все, но только ради нее…

Она не убегала, не пряталась, не возмущалась. Она, как и в первый раз, говорила спокойно, твердо, веско. Но он ничего не хотел воспринимать…

Однажды, уже по зиме, он подловил ее с новым женихом. Ему очень хотелось этого жениха удавить, и, возможно, он даже попытался бы это сделать, но Ира, крепко ухватив своего нового избранника за локоть, произнесла:

– Андрей! Я когда-то относилась к тебе очень хорошо. – Она не сказала: «любила». – Но сегодня ты не вызываешь у меня ничего, кроме презрения. Вот именно так. Я презираю тебя, Андрей. И мне очень неприятно, когда ты появляешься на моем пути. Наши пути разные. Они никогда не пересекутся. Запомни это раз и навсегда.

Она смотрела прямо, решительно, и в ее глазах были пропечатаны те самые слова, которые она только что озвучила.

Жених деликатно отвернулся.

В тот день Андрей Качарин впервые напился до беспамятства.

Наутро его выворачивало наизнанку, всего трясло, перед глазами летали неопознанные объекты, голова разламывалась на мелкие осколки, и родители вызвали «скорую помощь». Его отвезли в больницу, где откачивали несколько суток. Пожилой врач разводил руками:

– Не такая уж у него сильная интоксикация, чтобы чуть не помереть.

Из больницы он вышел другим человеком.

Он больше не любил Иру. Он ее ненавидел. Так сильно, так глубоко и так неотвратимо, что все остальное стало казаться слабым, мелким и проходящим.

Он все же написал диплом и окончил университет. У него была возможность остаться в лаборатории, но он не остался. Для этого пришлось бы работать в Академгородке, а значит, хоть изредка сталкиваться с Ирой.

Он не желал ее видеть. Он не хотел ее знать. Он не хотел о ней помнить.

Категорически!

Но это его желание оказалось столь же бессильным, как и его разом исчезнувшая любовь.

Он периодически ее видел. Он многое о ней знал. Он всегда ее помнил.

У него были женщины, но он так и не смог создать свою семью и полюбить кого-то другого.

Он был у Иры первым мужчиной, а она оказалась его последней любовью.

Он поступил на работу в геологическую партию и много колесил в экспедициях. Потом, в девяностых, когда нефтяники с газовиками пошли в гору, а геологи – под гору, все бросил и устроился учителем труда в гимназию. Не самое это было доходное место, но с детьми он ладил, а главное – получил возможность заниматься тем, что умел делать особо хорошо и что обеспечивало ему вполне сытую жизнь. Золотые руки Качарина очень ценились…

Зойка залетела в комнату, как всегда, с громким топотом. Обычно ее поступь была слышна далеко на подходах, но, задумавшись, Качарин обнаружил физкультурницу только тогда, когда она с грохотом распахнула дверь – вполне тихая дверь всегда грохотала под рукой метательницы дисков.