Страница 4 из 7
Алёша надул живот, потом втянул. Ещё раз. Ещё.
– Штормит. – Сказала она.
– Это что – три часа ночи?
– Угу.
– Не правда! Сейчас день, потому что я хочу есть!
– Энергетические ресурсы требуют пополнения.
– А есть, чем их пополнить?
– Поищем.
– Поищем. – Сказал Алёша и заглянул под подушку. – Ничего. – Заглянул под другую. – Здесь тоже… И здесь. – Он свесил голову и пошарил под кроватью рукой. – Придётся съесть тебя. – И он укусил её за плечо.
– Ой. – Сказала она с тем выражением, с каким произносят названия букв в кабинете окулиста.
Они ели холодную окрошку.
– Вкусно, но холодно. – Поёжился Алёша. – Пойдём на улицу греться.
– А у тебя что же, никаких дел сегодня?
– Сегодня – День Молодёжи. Может молодёжь отказаться в свой день от всяких дел?.. Мне, как-никак, ещё два года молодёжью быть.
– Весьма неучтиво с Вашей стороны намекать даме на её немолодёжный возраст.
– Глупости! У тебя в паспорте ошибка… И вообще, прошу, перестань об этом. – Она почувствовала в его голосе то, что называла "съёжился", и у неё заныла душа.
Она любила его. Любила таким, каким он был: во многом непонятным, во многом непонятым ею.
Словно чуя какую-то давнюю рану – то ли затянувшуюся, но не изжитую, то ли всё ещё кровоточащую, но тщательно скрываемую – она желала взять на себя часть его боли, если не получится всю.
Но Алёша не из тех, кто делится своими проблемами: рубашку последнюю – пожалуйста! Но не боль.
Почему – она не понимала. Нет, понимала, конечно – мужская гордость, выдержка, воля… Но ведь так ещё больней, причём – обоим: тому, кто страдает, и тому, кто рядом и не может помочь. А она не могла – не знала, в чём, а стало быть, и как… Вот и старалась быть выше своих собственных чувств, призывая в помощники разницу в возрасте и свой материнский опыт.
– Ладно, – сказала она – молодёжь, так молодёжь! Пошли гулять!
* * *
Когда они расставались поздно вечером у её подъезда, Алёша вдруг хлопнул себя по лбу:
– Я же совсем забыл!
Он достал из кармана куртки и протянул ей сложенные бумажки.
Она развернула их. Это были билеты: два на самолёт до Москвы и два на поезд Москва-Феодосия.
Она очень устала за сегодняшний день и поэтому уснула, едва коснувшись подушки.
Translation Into Russian
Им с Игорем приписывали роман почти с тех самых пор, как он пришёл в отдел пацаном двадцати одного года отроду. Её это забавляло – ей было тогда чуть больше, чем теперь ему, а Игорю льстило – Алёша как-то проговорился.
Сам Алёша за два с половиной года их странных – прерывающихся на недели, а то и месяцы безо всяких объяснений – отношений ни разу не попытался уточнить, было ли это только легендой, или…
* * *
Почему ей приписывали именно Игоря, трудно сказать. Может быть, общность литературных пристрастий дала такой повод – они часто обменивались книгами и журналами, а за чаепитием вели дискуссии о прочитанном. Хотя, будь у них роман, они нашли бы другое место и время для обмена мнениями и литературой…
А может, из-за Игоревых "тысяч", которые она переводила ему, когда тот поступил на заочный?.. Но не он один бегал к ней с коньяком, шоколадками и этими «тысячами» в виде единственной доступной широким массам газеты на английском под названием «Москоу ньюс»…
Впрочем, у досужих языков своя логика.
Через три дня – Новый Год, Кирилл улетел на каникулы. Будут с отцом в Домбае с гор кататься. Она возражала, конечно, из-за лавин, о которых без конца говорили по телевизору. Но два сильных мужчины всё же оказались сильнее одной сильной женщины.
Да, иногда в её жизни кое-что нет-нет, да и оказывалось сильнее… Вот и теперь ей не слишком нравилось то, что происходит, но сопротивлялась она этому как-то нерешительно.
Игорь. Он был "не её романа", и интересовал чисто интеллектуально. Но, очевидно, количество общения мужчины и женщины со временем непременно влияет на качество этого общения. Или это одиночество берёт своё?.. Как бы то ни было, она начинала волноваться при мысли о нём. Да и он, похоже, подумывал: зачем напрасно щекотать общественное мнение? – и проявлял всё больше актёрского таланта на публике и всё меньше сдержанности наедине.
Сегодня он буквально навязался на визит: завтра летит на сессию, а хвост в пятнадцать тысяч печатных знаков – хуже нелётной погоды.
Ей эти пятнадцать тысяч на полчаса – могла бы и в рабочее время. Но он настаивал. И ей хотелось этой настойчивости.
Работа позади, а Игорь не спешит уходить. Открыл бутылку её любимого дагестанского коньяка и попросил сварить кофе.
Они болтают на свои обычные излюбленные темы, но обоим не по себе, и каждый ощущает сгущающееся в воздухе электричество.
Игорь выбрался из кресла под предлогом сменить музыку, покопался в пластинках и поставил "Сантану".
– Можно? – Он присел на подлокотник её кресла и коснулся волос.
Она промолчала, а Игорь стал медленно теребить косу, освобождая прядь за прядью.
Зазвонил телефон. Она недоумённо посмотрела на часы – 22:17, и сняла трубку.
– Да?
– Добрый вечер. – Негромкий низкий голос.
– Добрый… если можно так выразиться, вечер.
– Простите, я понимаю, что поздно.
– Почти простила. – Она готова была разозлиться, но голос был завораживающе приятным.
– У меня есть сведения, что в вашей квартире находится молодой мужчина, рост около ста восьмидесяти сантиметров, тёмно-русый, глаза серые, женатый, отец трёхлетней дочери, ранее не судим…
Она хотела бросить трубку, но что-то мешало ей сделать это.
– Подтверждаю ваши сведения. – Кто бы и зачем бы ни звонил, она не даст ему вывести себя из себя.
– Ну что ж, прекрасно. Будьте так любезны, передайте ему трубку.
Она молча протянула её Игорю, сидевшему уже в своём кресле. Тот, недоумённо слушавший её реплики, вдруг понял, в чём дело, засмеялся и, закрыв ладонью микрофон, сказал:
– Прости! Я забыл предупредить… я дал твой номер… Прости. – И заговорил в трубку. – Алекс! Ёлки-палки! Ты где? … Ну что? … Не может быть! Даёшь! … На завтра на одиннадцать? … Да что там на сессию собирать? Ирка собрала. – Он, словно опомнившись, глянул на свою визави, и она заметила смущение. Ей стало неприятно. А Игорь продолжал: – Да, готово. … А ты где? … Н-ну, не знаю… Сейчас спрошу. – Он снова прикрыл трубку. – Это Алёха, он мне билет на завтра достал… Можно он за мной зайдёт, мне ж его забрать у него надо, а?
Она была раздосадована таким завершением вечера. Но больше тем, что, как ей показалось, Игоря это ничуть не задело. Он уже переключился на друга Алекса, билет и сессию.
– Конечно, можно.
– Запоминай адрес… Знаешь?.. Откуда? – Он вопросительно посмотрел на владелицу известного другу адреса, но та болтала ложечкой в чашке с остывшим кофе и не заметила его взгляда.
Игорь протянул трубку и она положила её на аппарат.
Он снова перебрался к ней на подлокотник и попытался обнять её.
– Не надо, Игорь… К тебе сейчас придут.
– Ты сердишься?
– Вот ещё!
– А откуда Алёха знает твой адрес?
– А он знает мой адрес?
– Ну, вскорости это выяснится…
Чирикнул звонок в прихожей.
Она поднялась и пошла открывать, заглянув мельком в зеркало: волосы растрёпаны, лицо растерянное.
Она привела себя в порядок и открыла дверь.
На пороге стоял снежный сугроб. В щели между мохнатой шапкой и клетчатым шарфом улыбались светло-карие глаза. Они сразу понравились ей.
Игорь разлил коньяк:
– За знакомство моих ближайших друзей! Анна… Алексей…