Страница 2 из 5
– Мария. – Я протянула ему руку.
– Владимир. – Он сжал мою ладонь.
Его рука была большой, тёплой и крепкой.
– Дай-ка нам горячего чайку, – сказала Галка, – не ровён час, простынем накануне торжества. Как мы пахнем?
– Вполне изысканно, – сказал Володя. – Запах дождя, приправленный французским шиком.
– Он у нас романтик и поэт, – сказала сестра про брата, который отправился на кухню готовить нам чай. – При этом учёный-физик. Уже одну диссертацию защитил. Вторую пишет.
Володя поставил на стол початую бутылку коньяка.
– По мензурочке, для профилактики, – сказал он.
Мы выпили.
– А я вспоминаю Вас. – Володя смотрел на меня из кресла напротив. – Вы были очень красивой. То есть… – спохватился он – Вы и сейчас красивая, но я помню, тогда я выделял Вас среди всех окружавших меня женщин.
– В детстве это бывает почти с каждым мальчиком. – Мудро заметила я.
Я была в смятении и ничего не могла с собой поделать. Но главное, я не понимала, в чём причина. Давление поднялось? Или упало? Или простуда начинается?
А он всё смотрел на меня – пристально, но мягко. Его светло-карие глаза за стёклами очков казались осколками тёплого янтаря.
Галка достала из сумочки духи, пакет с бельём и коробочку с бижутерией.
– Смотри, что я себе купила, Вовуль.
– Класс, – сказал Володя, скосив глаза на коробки и пакет, и снова поднял их на меня. – Вот Петру радости-то будет стаскивать всё это с тебя!
Галка засмеялась. Она любовалась на свои покупки, всё ещё не замечая того, что происходило у неё под носом, и чего не заметить было уже невозможно.
Я сосредоточенно пила чай, подливала и снова пила.
Галка встала, глянула в окно на сумеречное небо и сказала:
– Что там у нас с дождём? Кажется, кончился. – И вышла из комнаты.
Володя поднялся, обошёл моё кресло и провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке.
– Вы не уйдёте? Ведь правда? – Сказал он.
Я мотнула головой.
Он прикоснулся к волосам и снова сел напротив.
В комнате стало как на вершине Джомолунгмы: не хватало воздуха и захватывало дух от высоты и опасности.
Вернулась Галка и стала собирать свои покупки.
– Ну что, двинем? – Она глянула на меня. Потом на брата. – Вов, я оставлю тебе сумку с банками и бутылками, завтра принесёшь. Мусь, а ты посиди, если хочешь.
Скорей всего, она сделала вид, что ничего не заметила.
Хлопнула дверь в прихожей. Володя вернулся в гостиную. Он был… я забыла замену слащавому слову "красивый". Широкие ссутуленные плечи и узкие бёдра, высокий лысеющий лоб и тёмные от отросшей к вечеру щетины подбородок и щёки, из-за ворота трикотажной футболки выбиваются волосы, руки тоже покрыты густой тёмной порослью. Да, мужественный… У него была утончённо-мужественная внешность.
Он подошёл ко мне, я поднялась навстречу. Он снова коснулся моего лица. Я тронула его приоткрытые губы – они были сухие и горячие, как в лихорадке. Он снял очки и поцеловал меня.
В одиннадцать раздался звонок.
Володя поднял трубку и сказал после паузы:
– Не волнуйся. – Снова пауза. – Она не может. До завтра. – Он повернулся ко мне. – Ведь ты не можешь сейчас говорить с моей сестрой?
– Нет. – Сказала я, и мы снова вцепились друг в друга.
Его двадцать семь и мои сорок были на равных. И мы оба были одинаково голодны. И одинаково страстны и неистово нежны.
* * *
Когда мы появились на пороге Галкиного дома, вопросов нам не задавали, поинтересовались только, где сумка с банками и бутылками.
Она осталась там, где вчера её оставила Галка – на расстоянии трёх троллейбусных остановок.
У двери своей квартиры Володя так сжал мою ладонь, что хрустнули чьи-то пальцы, а ключ в его руке исполнял пляску святого Витта и не желал попадать в скважину.
Мы вернулись через полтора часа, едва не оставив сумку на прежнем месте.
* * *
Я сидела на кухне и что-то вяло резала или чистила. Галка летала вокруг, гремя, шурша и журча разными предметами.
– Не будь дурой, – говорила она, – не уподобляйся серости.
– Но пятнадцать лет… – Возражала я.
– Тринадцать. – Поправляла она. – К тому же, на лбу у вас не написано. А догадаться никто не сумеет даже под расстрелом. И вообще – кому какое дело!?
В закрытую дверь кто-то заскрёбся.
– Да! Войдите! – Галка была деловита и возбуждена.
Появился Пётр с двумя высокими стаканами.
– Девочки, маленький аперитив.
Галка взяла стаканы и захлопнула дверь.
– За любовь. – Сказала она и мы отпили.
Это был джин с тоником. Довольно крепко, но меня сразу отпустило.
– А на Востоке считают, что любовь начинается после свадьбы, – сказала я, – и расцветает только к концу жизни.
– Ну, мы не на Востоке, к счастью, поэтому давай наслаждаться расцветающей любовью, пока способны что-либо ощущать. – Сказала Галка и вылетела по какому-то делу.
Тут же в кухню вошёл Володя. Мы прижались друг к другу, словно нас вот-вот собирались разлучить навеки.
Вернулась хозяйка.
– Тихо, тихо, ребята! Сейчас перегорит вся бытовая техника и полопается посуда!
Володя вышел.
– А если он захочет детей? – Ныла я.
– Захочет – родишь, – просто сказала Галка. – Если ты забыла, как это делается, я напомню.
– В сорок-то лет? – Сказала я.
– Так! – сурово глянула она на меня. – Мы с тобой ровесники?
– Ровесники. – Ответила я.
– Ну вот! А мне сегодня – двадцать пять! И баста про свои сорок!
Мы выпили за двадцать пять, и мне стало ещё немного легче.
Снова появился Пётр.
– Можно? – Спросил он.
– Только быстро и по делу, – сказала его жена.
– Что делать с Африкановым?
Это был очередной кандидат на мои руку и сердце.
– С Африкановым… – Задумалась Галка. – Пожалуй, приглашу Любку, соседку с пятого этажа, от неё муж недавно ушёл.
* * *
Жизнь как непрерывная череда чудес и ангелов
Роман
Ваша боль оттого, что ломается оболочка,
скрывавшая вас от понимания вещей.
Джебран Халиль
Мы все друг другу ангелы.
Н.Д.Уолш
1.
«Как я могла забыть телефон?.. Это же… это же мой орган… я ж без него никуда… и, как всегда это бывает, в самый неподходящий момент – когда я почти опаздываю, когда меня ждут! Он сказал, что припарковался за углом, мест нет, и там штрафуют, я знаю… а мне сейчас нужно до низу доехать, потом снова подняться на двадцать второй этаж, открыть дверь двумя ключами, отыскать телефон, закрыть дверь двумя ключами, вызвать лифт – в час пик!.. дождаться… спуститься вниз, обежать огромное здание, отыскать в стаде железных скакунов неброский синий форд… Хотя неброский как раз в этом стаде отыскать будет раз плюнуть, там паркуются исключительно свои, а у всех наших лошадки, естественно, одна другой краше… всё больше светлый металлик да чёрный лак… да сияют так, что сразу понятно: не под окном хрущёвки ночку провели, а в тёпленьких стойлах со всеми удо… Приехали, слава Богу…»
Она выждала, пока все вышли. Затем выждала, пока направившийся было в кабину мужчина решил сперва выпустить её, потом понял, что выходить она не желает, полуулыбнулся ей, вошёл, нажал на кнопку двадцать четвёртого этажа – куда это он в конце рабочего дня, подумала она, – потом нажал кнопку запуска снаряда, а она протянула руку и нажала свой этаж, а он снова полуулыбнулся, извиняясь, и они рванули ввысь.
Он стоял спиной к ней. Она прямо за ним. Поэтому не видела его лица в зеркальных дверях и смотрела на его ладную спину в тёмно-сером плаще. Из-за ворота на полсантиметра выглядывает шёлковое кашне классической расцветки в тон плаща: с тёмно-синими мелкими загогулинами вроде турецких огурцов и крапинами жёлто-бежевого и светло-серого. Волосы волнистые с едва заметной сединой. Опрятные. Стрижка грамотная. Длиннее, чем обычно носят клерки. Стоит свободно, руки в карманы, ни признака нетерпения или просто деловитости. Лучится какой-то лёгкостью, свободой, игривостью даже… Да, лучится – прямо в пространство. Спиной.