Страница 9 из 15
Император наконец-то вернулся на своё место, присел и, извинившись, расстегнул верхнюю пуговицу френча.
– Всё-таки очень длинные совещания пока не для меня, – виновато улыбнулся он, обведя глазами сидящих за столом, – к сожалению, придется заканчивать… Однако, есть еще одно дело… Мне очень лестно, что вы, без всякого намека с чьей-либо стороны, организовали добровольную дружину для моей охраны. Считаю, что такая инициатива ни в коем случае не должна потеряться. Традиционно при Зимнем существует рота дворцовых гренадеров, представляющая собой строй церемониальных пенсионеров. Я предлагаю заменить её реальным боевым подразделением – вашей дружиной. В дальнейшем же, после того, как бригада будет сформирована, – её сводной ротой.
Император ещё раз вымученно улыбнулся и совсем глухим голосом добавил:
– Тютчев сказал, что Россия – это такой Ахиллес, у которого пятка везде. С вашей помощью я надеюсь прикрыть хотя бы малую её часть… Хотя бы часть…
С последними словами голова императора безвольно свесилась, а тело тяжело привалилось к спинке стула. Тревожный шёпот в зале, переросший в панические крики «Врача!», хлопающие двери и топот ног он уже не слышал…
Глупая муха билась о стекло с каким-то религиозным фанатизмом. В полной тишине яростное жужжание сопровождалось гулкими шлепками. На некоторое время наступало затишье, очевидно, вследствии контузии всей мухи, но вскоре неистовство возобновлялось. Вся комичность ситуации заключалась в том, что чуть выше места сражения находилась распахнутая настежь форточка. Но муха, видимо, была слишком увлечена борьбой с прозрачной преградой, поэтому ни на что отвлекаться уже не могла и не хотела.
Человек, лежащий на жёстком, неудобном топчане, пришел в себя как раз во время очередной битвы с оконным стеклом. Руки его были крепко стянуты за спиной и, давно затёкшие, уже даже не болели. Зато страшно болела и кружилась голова, щипало глаза, а в носоглотке и горле поселился противный жгучий привкус и навязчивый своеобразный запах эфира. Впрочем, сейчас всё это было не так уж и важно. Как только он очнулся и осознал, в каком положении находится, вселенская тоска и досада вытеснили все остальные чувства, как тело, погружённое в жидкость, вытесняет ее из ёмкости.
Так глупо попасться! Вот тебе и азарт, вот тебе и погоня! Мальчишка! Лежи теперь, как куль с мукой в ожидании печальной, но зато закономерной развязки!
– Ну что, мичман, оклемался, значится? Это хорошо! – раздался сбоку такой знакомый и такой противный скрипучий голос. Визг половиц известил связанного человека о приближении хозяина этого помещения и всего его положения в целом. – Наконец появится возможность побеседовать, а то всё недосуг было.
Связанные руки за спиной дёрнули и они поползли вверх, выворачивая суставы и заставив мичмана сначала встать на колени, а затем и на цыпочки.
– Вопрос у меня всего один и он простой, – проскрипел вопрошавший. – Вы кто?
– А вы не слишком торопитесь, примеряя ко мне свои навыки заплечных дел мастера? – прошипел мичман, стараясь удержать равновесие.
– Просто демонстрирую серьёзность своих намерений, – усмехнулся хозяин положения. – Повторяю вопрос – кто вы? Кому служите? Какую цель преследовали, следя за мной на яхте и на побережье?
– Ваши вопросы размножаются почкованием… Хотите проверить, не потерял ли я память, после того, как вы шарахнули меня по затылку?
– Бросьте валять дурака, Головин, – лениво ответил голос. – Я мог поверить, что вы – неудачник, залезший в карточные долги, ровно до того момента, пока не увидел вас на берегу в рыбацкой халупе. Или будете мне сейчас рассказывать, что вы гуляли-гуляли и случайно оказались за городом на ночь глядя именно в этом месте в это время?
– Не поверите, но именно так оно и было…
– Эх, не получается у нас беседа.
Мичман почувствовал, как нестерпимо обожгло бок, а по комнате пополз запах горелой кожи…
– Зачем же так ругаться и орать? – брезгливо вытирая руки и ставя на столик свечу, проскрипел мучитель через четверть часа «разговора». – Ну право же, неловко, будто не дворянин, а портовый грузчик! А мне ведь вас рекомендовали, как вежливого и воспитанного юношу. Стыдно! Даже собак напугали, вон как заливаются… Скучно мне с вами, мичман, бесконечно тяжко и неинтересно… Вы вот что – повисите тут до утра, подумайте, стоит ли так кочевряжиться, а с рассветом продолжим. Стоять так на цыпочках, вы сможете еще максимум час, а потом пальцы ног затекут и начнется самое неприятное, но вы сами себе всё устроили, так что не обессудьте… Я зайду после ужина и кто знает, может, вы передумаете…
Визг половиц, кряхтение и хлопнувшая дверь снова погрузили окружающий мир в тишину, только упрямая муха изо всех сил всё ещё долбилась в оконное стекло… «Да что ж она, дура, даже посмотреть вверх не может?» – сквозь боль подумал мичман и отчаянно скосил глаза в сторону окна… Посмотреть вверх, какая хорошая мысль…
Извернувшись так, что хрустнули шейные позвонки, в темном оконном стекле мичман увидел своё совсем не привлекательное отражение, с руками, задранными за спиной к потолку, набранному из простеньких двухдюймовых слег, через одну из которых, как через блок, была перекинута веревка, на другом конце которой он изволил висеть. Но главное, что узрел пленник – это крюк, которым были подцеплены его связанные руки. Это был шанс! Слега, не предусмотренная для таких тяжестей, как его тело, слегка прогнулась и зазора вполне хватало, чтобы просунуть туда ступню. Надо только изловчиться, чтобы задрать ноги к потолку и не промахнуться. Мысленно поблагодарив преподавателей морского кадетского корпуса за многие часы, проведенные на вантах, развивающие у гардемаринов поистине цирковые акробатические способности, мичман глубоко вздохнул и со всей силой оттолкнулся от топчана.
Слега скрипнула, приняв на себя уже всю массу тела. Зазор между ней и потолком стал ещё больше и мичман, зацепившись за дерево обеими ступнями, смог наконец-то расслабить затекшие мышцы плеча. Так, теперь аккуратно прогиб назад, чтобы крюк выскочил из опутавшей кисти веревки. После пятиминутных трепыханий получилось… А теперь как-то спуститься вниз… Легко сказать, когда висишь под потолком в позе летучей мыши…
Уже бесполезная веревка с крюком болтается в нескольких люймах от лица, а уцепиться за нее решительно нечем… Хотя впрочем, почему же? Мичман вспомнил, как он какое-то время удерживал во время шторма зубами таль, потому что руками намертво схватился за поручни, не давая волне снести себя за борт… Ещё несколько «па» из индийских танцев живота и пенька плотно зажата во рту. А теперь постараться выполнить кувырок так, чтобы приземлиться на ноги ну или вообще на любую часть тела, кроме верхней… И-и-и…
Сколько пленник пробыл без сознания, он не знал. Болело ушибленное при падении плечо и мышцы шеи. Саднили щека и бок. «Как это я умудрился приложиться и тем и другим, – подумал мичман, сползая с топчана и пытаясь встать на ноги. – Теперь срочно к свече… аккуратно, чтобы не затушить пламя, но прожечь веревку. Хорошо, что тёмное окно работает, как зеркало.»
Освобожденные от пут руки плетьми повисли вдоль тела. Удивительно – так обжечь пальцы и ничего не почувствовать… Прошло еще не меньше пяти минут, когда сначала покалывание, а потом дикая боль вернула мичману контроль над конечностями. За это время он успел осмотреть каморку, задуть свечу и попытался разглядеть двор… Тьма непроглядная… А надо бы понять где он и как отсюда выбираться?
Мичман застыл и весь превратился в слух… За дверью – ни малейшего движения. Или он тут один, или сторож уже видит сон. Зато отчётливо слышен такой знакомый шум прибоя…Э-эх, остаться бы да задать пару вопросов «гостеприимному хозяину». Но шансов, что он его одолеет – никаких, последняя встреча в рыбацкой хибаре тому доказательство. А значит надо уходить… лучше через окно… Главное – добраться до берега, а там что-нибудь придумаем…
Невзрачный пароходик, обычно выполняющий каботажные рейсы между Эгейским и Ионическим морями, а на этот раз грустно чапающий из Афин на Цейлон за партией чая, у острова Тира в Эгейском море выловил очередного сумасшедшего искателя сокровищ. После Генриха Шлимана с его Троей такие косяками бродили по греческим островам, залезая во все щели в поисках венецианских, римских и древнегреческих артефактов. Местные рыбаки изрядно наживались на них, сдавая в аренду или продавая откровенно дряхлые посудины, тонущие быстрее, чем они успевали выйти за пределы порта. Вот и этот бедолага, очевидно, попал на такого ушлого маримана и теперь барахтался в неприветливых в это время года водах Средиземного моря, сражаясь за остатки плавучести утлой посудины, жить которой оставалось по самым оптимистическим прогнозам не более получаса.