Золотая пыль

Мы с отцом изучили рисунок: он был сделан на листке, который Энди вырвал из блокнота, и был достаточно простым. От хижины сто двадцать шагов на северо-запад до мертвой сосны на краю травянистого склона; потом на запад девяносто шагов в лес, до большой скалы, и оттуда, немного к западу от северного направления, сто тридцать шагов до корней упавшего хлопкового дерева. Не было сомнений в том, что и другая половина карты была столь же понятной, но казалось, что глупо устраивать тайник таким образом. Я хотел это сказать; сказать, что тайник, сделанный на склоне рядом с хижиной, будет столь же безопасен, но добраться до него будет проще. Но это было не мое золото, и я не стал об этом говорить. Я даже не попросил посмотреть другую половину карты – она хранилась в жестянке на полке до тех пор, пока она мне не понадобится.

Тем временем старик сказал нам:

– И когда я пойду с своему тайнику, будьте уверены в том, что я все предусмотрел. Я пройду немного вперед, остановлюсь и прислушаюсь, потом пойду дальше; а когда буду рядом с тайником, то буду долго стоять, чтобы быть уверенным в том, что никто за мной не идет и не следит.

Отец глянул на меня и толкнул коленом. Он хотел сказать, что у Энди довольно странное чувство юмора.

– И однажды, в Ольховом ущелье, – продолжал старик, – я решил, что за мной следят. Я не видел, кто это, я это чувствовал. Так что однажды я вышел, пробрался вдоль края ольховых зарослей, потом остановился, осмотрелся, опустился на колени, достал из кармана пустую жестянку от томатов и закопал ее, а рядом сделал маленькую кучку камней. Через пару дней я вернулся радостно улыбнулся: жестянка валялась в двадцати футах от того места, где я ее закопал.

– Хотел бы я посмотреть на лица воров, когда они откопали пустую жестянку, – сказал отец.

– Точно! И я хотел бы. Черт побери! Славно я их в тот раз провел!

Мы с отцом иногда удивлялись тому, что Энди полностью нам доверял, и нам было стыдно спросить – будет ли жестянка от дрожжей со второй половиной карты всегда стоять на виду, на полке? Разумеется, он нам доверял. Всегда, когда он приходил к нам переночевать или мы приходили навестить его, он говорил о тайнике, что тот в полной безопасности, и что мы легко найдем дорогу к нему. И, насколько нам было известно, он всего раз ходил к нему и взял часть его содержимого. Это было, когда Джо Пикетт предложил нам привезти годовой запас товаров на своем караване – у него было четыре бычьих упряжки, каждая по восемь быков, тащивших по три тяжело нагруженных повозки. В одной из таких повозок была концертина, на которой он играл в хорошую погоду, и Энди она понравилась. Поторговавшись, он купил ее за две унции золотого песка, которые принес из своего тайника. Мы об этом даже не знали, пока он не пришел к нам в торговый зал с инструментом, улыбаясь и играя популярную песенку.

Когда он объяснил, как она ему досталась, отец его отругал.

– Вот что ты наделал, – сказал он. – Теперь весь форт Бентон, да и Хелена и Вирджиния Сити будут знать, что ты здесь моешь золото и расплачиваешься за товары золотым песком, и скоро здесь будет целая стая золотоискателей. Если тебе понравилась эта вещь, почему ты не попросил нас купить ее для тебя за бобровые шкуры – это те же деньги?

Бедный Энди опечалился.

– Ой-ой! Дорогие мои! Об этом то я и не подумал! Какой я был дурак! Черт побери! – стал причитать он.

– Ладно, сделаю что смогу, – сказал отец.

Тем же вечером он подсел к Пикетту и его погонщикам, собравшимся у костра, и рассказал им о Энди и его попытках найти золотоносную жилу, и упомянул о том, что, когда он приехал к нам, у него было с собой немного золотого песка, который он намыл где-то на юге.

– Ха! Кварц здесь? Старик должен знать, что самые богатые здешние жилы трудов не окупят, – сказал Пикетт.

– Этим старым упрямцам ничего не докажешь, – сказал один из погонщиков. – Они давно из ума выжили. Вечно где-то бродят, копаются в земле, пока сами не свалятся.

Чуть позже отец ушел, веря в то, что все будет как надо.

Мы приблизились к двери маленькой хижины после того, как похоронили Энди, и Одинокий Бизон и Черная Выдра разошлись, чтобы найти следы его убийц. Апаки, отец и я вошли внутрь. Я сразу подошел к полке, взял стоявшую на ней жестянку от дрожжей, снял с нее крышку и заглянул внутрь: кроме нескольких крупинок дрожжей, ничего в ней не было.

Отец заметил мое удивление.

– Бумаги нет? – спросил он.

– Нет.

Он взял у меня жестянку, заглянул в нее и поставил на грубо сколоченный стол.

– Очень плохо. Боюсь, что без этой половины карты мы не найдем того, что он тебе оставил. Сын, быть может она похоронена вместе с ним. Может быть, он пользовался ею, когда ходил к тайнику, а потом забыл положить обратно в жестянку.

– Ты проверяла карманы старика, – сказал я Апаки. – Ты не находила там лист бумаги?

– Я проверила все карманы, там ничего не было, только в одном была трубка, табак, нож и спички. А в чем дело? Что-то пропало?

– Бумага с рисунками, которые говорят, где найти желтые камни, которые от спрятал.

– Я очень внимательно проверила все карманы; если бы я нашла бумагу, то непременно забрала бы ее, ведь я знаю, как белые ценят то, что написано на бумаге.

– Ладно, тут может быть много тайников: давай поищем, – сказал отец.

Мы тщательно осмотрели помещение – полки, лежанку, проверили стены и одежду, валявшуюся на полу, но не нашли ни клочка бумаги.

Апаки стала проверять седла – вьючные и верховые, запасы продуктов, одежду и все остальное, что осталось от старика и было погружено в повозку. Я сел на лежанку – мне было очень грустно. Отец стал проверять пол из утоптанной глины – он стучал по нему пятками, слушая, не будет ли где глухого звука, свидетельствующего о пустоте. Я сказал ему, что он теряет время, он сказал, что сам знает и делает это просто так.

– Сын, – вдруг сказал он, – мы не видели блокнота Энди. Он всегда носил его во внутреннем кармане своего коричневого пальто, а мы только что его осматривали.

– Верно. Карта была на двух листках, вырванных из этого блокнота, – ответил я, вышел к повозке и снова проверил карманы пальто. Они были пусты.

– Что ты там ищешь? – спросила Апаки.

– Много листков бумаги в черной кожаной обертке.

– Да, я помню, что видела такое у Белой Головы, но еще до того, как от перебрался сюда, наверх. Орленок, хочу спросить тебя. Почему тот, кто его убил, взял эту вещь? Индейцы никогда бумагой не пользуются.

– Так и есть.

– Почему тот, кто убил Энди, не взял эти хорошие рубашки, носки и седла?

– Похоже, ты сама это знаешь, так скажи нам.

– Скажу. Убийца всего этого не взял, потому что у него такого и так много; это был не индеец, а белый, – ответила она.

– Нет. Это был индеец. А вещи он не взял, потому что ему не на чем было их увезти, – ответил я.

– Сын, может она и права, – сказал отец. – Бобы и кукуруза из мешков высыпаны на пол. Разве индеец так поступит? Нет. Мне кажется, что это работа белого, который искал что-то, что могло бы в них быть.

– Да. Камни из жёлтого металла, – сказала Апаки.

Тут вернулись Одинокий Бизон и Черная Выдра, и последний сказал нам:

– Мы не нашли следов убийцы ни на сухом травянистом склоне, ни на покрытой сухими листьями земле в лесу, поэтому мы вернулись туда, где прерия врезается в озеро, и оттуда свернули на тропу, ведущую оттуда на запад через горы, и там нашли следы двух лошадей, которые спускались в прерию и потом поднялись обратно. Следы были оставлены в тот день, когда был убит Белая Голова. Всадники спешились, привязали лошадей в лесу, ушли куда-то на некоторое время – пока лошади оставались там, они истоптали всю землю. И на взрыхленной земле мы нашли следы ног, обутых в мокасины.

– Мокасины с подошвой из твердой кожи, не из сыромятной, как у жителей равнин, – пояснил Одинокий Бизон.

– Эти два всадника были из племен с западной стороны, – сказал отец.