Стрела времени

Задача этого фронта уже не защита отдельных стран, а обеспечение безопасности Европы и тем самым спасение всех.

Поэтому я сегодня решил снова вложить судьбу и будущее Германского рейха и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Господь в этой борьбе!

АДОЛЬФ ГИТЛЕР»

Клюзенер огляделся. Бронетранспортер его группы стоял в перелеске молодых березок, елей и сосн. На бортах белые полоски по краям отсвечивали черный крест, полевой кашевар крутил метровой поварежкой похлебку, повсюду сновали солдаты и младшие командиры, кто-то в полной амуниции, кто-то по пояс раздетым. Деловито и не торопливо текла жизнь вермахта в нескольких километрах от границы.

Стояла тишина. Редкие звуки солдатского быта, птиц и ветра на верхушках деревьев – вот и все. О чем думали Гансы и Фридрихи, Ланге и Шильке в этот момент? Думали ли они, чем обернется для НИХ эта война? А для ТЕХ, против кого они направили свои штыки? Какими голосами их встретит русская земля: детскими, материнскими… Что они услышат за спиной? Что оставят за собой?

– Один немецкий солдат написал из плена письмо в 1944 году домой. В нем он сокрушался от непонимания, как могло произойти так, что из-за одной фотографии русские расстреляли половину его роты. Дело было так. Немцы отступали, где-то в Белоруссии. Шли через сожженные деревни. Как писал этот немец, очень жалели себя из-за отсутствия нормальной еды и перманентного отступления. Один из солдатов нашел фотографию русской девушки. Фото по краям обгорело, но изображение сохранилось. Очень красивая была девушка.

– Зачем она тебе, Вилли? – спрашивали сослуживцы.

– Я хочу, чтобы посреди этого ужаса, грязи и боли со мной было что-то хорошее. Буду носить ее с собой.

Через несколько дней немцы попали в окружение. Советские солдаты вместо того, чтобы передать их конвоирам, построили человек пятьдесят на опушке и расстреляли.

– Зачем вы это делаете, – спрашивали немцы.

Наши ответили, что эту девушку на фото два дня назад они достали из колодца, вместе с сотней жителей деревни.

Не понимал немец, сокрушался, какая жестокость! Не понял! Так и не понял!

Клюзенер смотрел на немцев. С виду обычных людей. В белых майках с черным орлом на груди и подтяжках. Он подумал, а ведь они еще не знают, что хорошим исходом для немца станет гибель на войне, потому что те, кто останется жив, до конца дней будут смывать позор, и не смоют его. Всю оставшуюся жизнь они будут прятаться за высокими заборами, не смея выйти на свет белый. Еще не знают… Думают ли они вообще сейчас о том, что собираются сотворить?

Трудно сказать. Пожалуй, и не нужно ничего говорить.

***

20 июня 1941 года, Пугачево.

Место для рыбалки Славка выбрал заранее. Широкое раскидистое дерево с почти метровым дуплом закрывало со стороны дороги, на которой остались странные военные. Противоположный берег кончался высоким обрывом и прикрывал уютное место от ветра. Ряби здесь почти не было. Воды Мухи (так местные называли реку Мухавец) неторопливо текли куда-то влево, мягко ударяясь о глинистый берег. Тихое утро, ни комарья, ни оводов. Спят, наверное, думал Славка.

Удобно привалившись к стволу, Славка деловито, со знанием, стал разматывать удочку. Ему хотелось думать о сестре, но мысли о странном командире почему-то не покидали его. Размотал удочку, вытащил из жестяной банки червя. Чешуйчатая наживка извивалась, скользила между пальцев и не хотела надеваться на крючок.

– Зараза, – выругался Славка. Шмыгнул носом, засопел, но насадил-таки приманку. Потом разулся, сел поудобнее. Ноги сунул в воду и забросил удочку. Грузило послушно натянуло леску, поплавок выпрямился и встал, как положено.

Минут через пять со стороны дороги Славка услышал отчетливый звук приближающегося мотора. Это была вторая странность за утро, после военных. Мимо деревни вообще редко транспорт проезжал, а в такую рань так вообще не бывало. Звук работающего двигателя приблизился, и как будто остановился. То есть продолжал работать, но не удалялся. Славка услышал мужские голоса. Как-то весь подобрался, превратился во внимание. Разобрать, о чем там говорили, он не смог.

Вдруг голоса стали резче, раздался окрик, началась какая-то возня. Славка положил удочку. Послышался топот. Звуки приближались к месту, где он сидел. Внутри похолодело. Но любопытство оказалось сильнее. Славка аккуратно выглянул из-за дерева.

Сквозь кустарник, не разбирая дороги, бежал красноармеец, а за ним молча, тяжело дыша, бежали двое из того патруля, который встретился Славке на дороге. У красноармейца в левой руке была винтовка, но стрелять он даже не пытался. Он глядел себе под ноги, перепрыгивал через мелкую поросль, спотыкался. Славка увидел, что над его полуботинками обе обмотки размотались и теперь концами то волочились, то подпрыгивали, цепляясь за кочки и траву. Щеки солдата были пунцовыми от напряженного бега, а может от страха. На мгновение красноармеец поднял голову и встретился глазами со Славкой. Тут же, споткнувшись, солдат ничком рухнул в траву. Подняться он не успел. Его нагнали уже преследователи и немолодой, усатый, по петлицам старшина с размаху вогнал в спину солдата нож с длинным узким лезвием. Красноармеец издал сдавленный крик и затих.

Старшина, тяжело отдуваясь, перевернул тело. Спокойно вытер нож о гимнастерку убитого и что-то сказал на немецком.

– Что за текст, Ральф? На территории противника говорим только на его языке, – сказал невысокий скуластый парень в форме рядового.

– Да, ты прав, извини, – ответил старшина.

– Максу очень не понравится, если он услышит, – продолжил скуластый.

Ральф молча поднялся с корточек и, злобно взглянув на товарища, сказал:

– Я – хороший солдат, Гюнтер. И в одобрении не нуждаюсь.

Преследователи вернулись к дороге, на которой стояла полуторка с работающим двигателем. Около автомобиля стоял тот самый командир с прозрачными рыбьими глазами. Через некоторое время Ральф и Гюнтер вернулись. За ноги они волокли двух красноармейцев. Славка смотрел и не мог понять, как такое возможно, чтобы красноармейцы убивали красноармейцев. Ральф и Гюнтер оттащили трупы в ельник, и умело прикрыли их валежником. Оружие красноармейцев положили туда же. Все это было проделано молча, без шума. После чего, они также бесшумно вернулись на дорогу, сели в полуторку и уехали.

Прошло уже несколько минут, а Славка еще не мог оторвать взгляда от лаптей, сваленных бугром в ельнике. Так и стоял, вцепившись в дерево. Что-то происходило в его детской голове. Что-то такое, от чего становилось жутко, хотелось плакать и бежать куда-то, где безопасно. Куда бежать? К отцу, домой. Славка с трудом отвернулся от валежника. В памяти стоял взгляд красноармейца. В глазах солдата были испуг и обреченность, мольба о помощи. Но что мог сделать он, обычный мальчик. Славке стало так больно, что хотелось зарыдать от страха и горечи.

Возвращаться в деревню напрямую через Мамин луг Славка не решился. Он выбрал другой путь. Сначала километра два вдоль реки. Потом через березовую рощу мимо пшеничного поля, огибая деревню справа. Снасти и гостинец (конфету) он оставил у реки.

Дорога домой заняла гораздо больше времени, чем к реке Мухавец. Когда Славка огородами входил, деревня уже вовсю шумела. Кукарекали петухи, мычали коровы, вся животная фауна голосилась. Сосед Василич «ковырялся» у сарая. Но Славка сейчас это отмечал по ходу. В голове ключом била мысль: «Быстрее рассказать все отцу». Славка с разбегу влетел во двор, вскочил на крыльцо и ворвался в дом.

– Бать…, – крикнул Славка и подавился.

В комнате за столом сидел его отец и эти трое военных, которых Славка встретил на дороге. Старшина Ральф, Гюнтер и командир, которого там, на поляне они назвали Максом. На столе стояли четыре кружки и солдатская фляжка, мать суетилась у печи.

Длинный худой командир улыбнулся во весь рот, уставился своими водянистыми рыбьими глазами на Славку и спросил: