Страница 3 из 30
2) "Я – один из них" (самоидентификация)
3) "Значит, и у меня должно быть так" (предписание
Так наши настоящие желания вытесняются нормами, долженствованием. В итоге мальчуган дерётся с задирой, но не потому, что тот его реально задел, а просто потому что "мужчина должен". Второй с дешёвым вином в подмышке мчит на другой конец города, чтобы заняться сексом с новой знакомой, хотя, если бы был откровенен с собою, то вернулся б домой дочитывать интересную книгу – настолько ему это всё ровно. Но "мужчина должен хотеть и не находить себе места". Чем больше у человека сложностей с самоидентификацией, тем усерднее он стремится делать то, что должен. И тем хуже это осознаёт.
Рефлексия – замечательный навык, но редкая птица им владеет. Самокопание позволяет вскрыть себя и понять, чего ты действительно хочешь. Познать свои желания и отличить их от подмены, насаждаемой нормами, вот то, чему обучен не каждый. Люди в массе своей незамысловаты. Углублённая рефлексия больно бьёт по голове, а потому считается чем-то вроде болезни (для этого даже придумали термин – интроверт, что в современном мире активности и достижений звучит как что-то ущербное). Размышлять о себе и о жизни принято, только когда совсем уже плохо. "Делай, не думай" – это выгодно системе, но вредно для личности. В итоге дети вырастают взрослыми, которые знают, что должны, но не знают, чего хотят
Исследования показывают, что молодёжь главными приоритетами в один голос называет семью и социальный статус, но это удивительным образом сочетается с катастрофически низким уровнем рефлексии (Слюсарев и др., 2017, с. 36). Иными словами, молодёжь слабо понимает психические процессы в собственной голове (в том числе свои ценности и желания), но при этом смело рапортует о конкретных своих жизненных смыслах. Здесь неизбежно возникает повод для сомнений: можно ли верить от рождения слепому, утверждающему, что у него есть любимая картина?
Потому исследователи заключают, что объявление семьи главным жизненным смыслом испытуемых "является не столько их личной позицией, сколько проявлением желания следовать социальным стереотипам" (с. 34). Молодёжь лишь бравирует приоритетом конкретных ценностей, поскольку они являются наиболее социально одобряемыми и активно транслируемыми культурой, тогда как на деле приоритетными у них могут быть совсем иные ценности (о приоритете которых они могут сами и не догадываться).
Нам не нужно приказывать, хлыстом рассекая воздух у самого уха. Для нас не нужно возводить оград из частокола и даже не нужно озвучивать запреты. Мы всё это сделаем совершенно самостоятельно: сначала мы определим нормы, а затем нормы определят нас. Нормы всегда превращаются в долг.
Человек склоняет голову перед Нормой и становится её рабом.
Человек должен быть чем-то, что находится в рамках определённой нормы. Его ценности, его чувства, его мысли и поведение – всё это должно колебаться в пределах некоего узкого коридора дозволенных норм. Именно должно. Потому что нормы – обязывают. Если хоть что-то значительно отклоняется от условных границ, человеку становится совестно, некомфортно, и он давит на себя, силясь "втянуть живот" и втиснуть всё своё существо в эти самые границы. Крыльям тут точно не место.
Ну а та маленькая девочка в подъезде, удивлённая отсутствию детей у дяденьки-соседа, – в свои три года она уже знает, что в будущем непременно выйдет замуж, родит… Точнее, нет, не «выйдет» и «родит», а "должна выйти" и "должна родить". Она уже попала в беспристрастную молотилку общественных норм, и дай бог ей сил расправить крылья и выбраться оттуда невредимой. И возможно, образ подтянутого красавца дяденьки-соседа – счастливчика без жены и детей – навсегда останется где-то в глубинах её подкорки и будет оттуда нашёптывать, что всё не так безнадёжно, и выход есть, ведь существуют другие жизненные сценарии. А сейчас же, пока вокруг снуют толпы молодёжи в самой пёстрой и немыслимой одежде, с синими волосами, зелёными, фиолетовыми, без волос вообще, с татуировками и с пирсингом, – можно быть спокойным, что очередной диктат нормы не наступит. Разнообразие – залог того, что нормы не вкрадутся в наш мозг и не похитят душу. Не потому ли униформа так популярна в сферах, требующих большей централизации и безоговорочного подчинения? Она унифицирует не столько внешность, сколько содержание? И в этом смысле связь между «нормой» и стремлением к господству неизбежна (Ушакин, 2007, с. 33) – кто-то может целенаправленно насаждать «нормы», чтобы управлять другими. «Норма» – идеальный инструмент подчинения.
Как замечают исследователи, «норма» – это фантазия, не имеющая с реальностью ничего общего. "За желание "играть по правилам", за стремление соответствовать «норме» приходится платить", замечает Джудит Халберстам, директор Центра феминистских исследований Южно-калифорнийского университета. "Люди, поддерживающие идеи «нормы», становятся своеобразной полицией: они загоняют в рамки себя и пристально следят за тем, чтобы и другие не отклонялись от принятой "нормы".
Несколько лет назад в США поймали серийного убийцу. Он пытал, а затем убивал своих жертв. Когда его нашли, выяснилось, что этот житель американской окраины ходил по округе и говорил людям, что их насаждения неровно подстрижены, дома выкрашены в неправильные цвета и вообще им пора починить крышу. Так работало его мышление.
Потребность оберегать границы воображаемой «нормы» порождает насилие. Люди, свято верящие в норму, становятся для общества гораздо большей проблемой, чем так называемые отклонения. Но общество ориентировано на «нормы». В Америке все еще действует наивная вера в них" (цит. по Шадрина, 2014, с. 102).
Концепция встраивания социальных норм в психику человека в науке развита школой социального конструктивизма (Адоньева, Олсон, 2016; Бергер, Лукман, 1995; Гидденс, 1999; Харари, 2011; Штомпка, 1996; Шюц, 2008). Регулярность действий, их повторяемость ведёт к рождению конкретного социального порядка (Адоньева, 2011, с. 16; Бергер, Лукман, с. 90), который постепенно понимается как нечто незыблемое и "данное от природы" (Бергер, Лукман, с. 98). Если изначально нечто делалось просто потому, что люди так решили, то последующие поколения будут так делать, потому что отныне это будет полагаться единственно возможным, обязательным (Бергер, Лукман, с. 99). Привычный ход вещей оказывается «правильным», а непривычный, выходящий за рамки сложившихся предписаний, – «неправильным» (Гарфинкель, 2002, с. 41). Отсюда же берутся и особенные эмоциональные реакции как маркеры нарушения или подтверждения миропорядка (Козлова, Симонова, 2016).
В итоге и сам мир, укладывающийся в рамки культурных предписаний и ожиданий человека, воспринимается как «правильный» или «справедливый», а мир, не оправдывающий ожиданий, воспринимается неправильным и несправедливым (Улыбина, 2003, с. 104). Выполняя все предписания, поступая «правильно», человек ожидает, что получит за это какое-то воздаяние (иначе ради чего он это делал?), но сталкивается с тем, что, даже делая всё «правильно», желаемый результат достигается редко. Единственное объяснение этого человек видит в «неправильности» мира, в его «несправедливости». Ему сложно предположить, что сбой даёт система культурных предписаний, которая изначально ориентирована на жизнеспособность социальной системы в целом, а не на благополучие конкретного человека.
Воспринимая мир культурных ценностей как нечто естественное, человек даже не думает искать в себе силы для противостояния ей, если она его не устраивает, хотя в действительности же наш "социальный уклад принадлежит к сфере воображения" (Харари, 2016, с. 150).