Туристка

— Мне нравится твой стол.

— Настоящее покрытие «Формайка», — сказал он. — Суперкрепкое. Мэри намазывать тост маслом?

— Я спрошу у нее. А то, если ты сделаешь что-то не так, она взбесится.

Он рассмеялся, а я вышла из кухни.

Бен внес сэндвичи на толстом пластмассовом подносе. Мэри уже загрузила плейстейшн и сейчас вела пятисантиметрового бандикута через цифровые джунгли. Она явно имела большой опыт игры, и поэтому все это выглядело как один непрерывный мультфильм. Мне понравилось, что все плохие герои были, как всегда, дружелюбными созданиями наподобие бабочек и улиток.

Мой сэндвич из тостов был ужасно вкусным. Бен любезно налил мне стакан сладкого фруктового напитка, и я ожила после слишком большого количества выпитого пива. Хозяин дома взял свой сэндвич и уселся в углу. Он не спешил соблазнить меня или Мэри, и я подумала, что, может, он привел нас к себе, потому что не хотел быть один.

Я покончила с сэндвичем и прилегла на диване, продолжая наблюдать за Мэри, пока она не закончила игру. Когда бандикут начал свой заключительный победный танец, Бен выпрямился на стуле.

— Я еще ни разу не видел никого, кто бы закончил эту игру.

Мэри усмехнулась.

— Я могу закончить большинство из них. Как только закончишь одну, то с другими уже легче справиться.

— А ты, Сара? У тебя так же хорошо получается, как у Мэри?

— Никогда не играла в плейстейшн.

— Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо. Можно воспользоваться туалетом?

— Конечно. Это наверху по лестнице.

Я слила воду и выключила свет. Мэри ждала меня за дверью. Она сняла заколку, и ее влажные волосы упали ей на глаза.

— Я сказала Бену, что мы с тобой можем лечь в одной кровати, если ты не возражаешь. Это придаст нам таинственности.

Она прошла мимо меня в ванную умыться. Бен поднялся, чтобы перетащить двуспальный матрас в пустую комнату.

— У меня только один матрас, — сказал он. — Надеюсь, что это ничего.

— Все в порядке, — заверила его Мэри. — Увидимся за завтраком.

Сев на матрас, Мэри откинулась назад, оперевшись на руки.

— Мои ноги жутко воняют, — призналась она. — Это все кроссовки.

— Я привыкла, — сказала я. — Все же работаю в боулинг-клубе.

Она выставила обувь за дверь и стала рассматривать свои ноги.

— Эти детские пластыри совершенно бесполезны, — сказала она, — от них мозолям только хуже.

Она стянула через голову пуловер и расстегнула джинсы. Ее живот был бледнее, чем мой, а на трусиках у нее была изображена голубая радуга.

— Мне лень раздеваться, — сказала я, плюхаясь на матрас.

Мэри выключила свет, улеглась рядом и положила мне на живот руку. Я дернулась.

— Все в порядке, просто я хочу погреться о тебя. — Я не ответила, смущенная близостью ее тела. От нее пахло пивом и вином. Я отодвинулась от нее.

— Извини, не обижайся, но я не люблю тесноту.

Я отодвинулась на самый край, поджав под себя ноги. Мэри подождала, а потом спросила:

— Можно я прислоню ноги к тебе? Мне легче заснуть, когда я знаю, что рядом кто-то есть.

— Ладно.

Я почувствовала, как ее теплые ступни прикоснулись к моим бедрам. Подождав, когда она заснет, я отодвинула их от себя.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Генри любит ходить в церковь. Он не слушает проповедь и во время нее обожает прикасаться коленом к моей ноге, но никто никогда не подвергал сомнению его преданность Богу. Каждое воскресенье в семь часов я должна приходить к нему, чтобы вместе одеться. У него всегда готовы свежие цветы, которые мы прикалываем к нашим костюмам.

Мне удалось выбраться из комнаты, не разбудив Мэри. С радостным чувством я вдыхала свежий морской воздух, когда шла к пансионату Генри, который носил название «Светлое Будущее». Он уже проснулся и лежал в воскресной рубашке, которую я ему подарила, на белых льняных простынях. Он встал, чтобы обнять меня, и вдохнул запах моих волос.

— Ты где-то была вчера вечером?

— Да.

— С Полом?

— С Мэри.

— Кто это Мэри?

— Подруга.

Он улыбнулся.

— Ты никогда не говоришь мне о своих подругах. Боишься, что я их похищу?

— Они не в твоем вкусе.

Генри взял меня за руки.

— Ты чудесно выглядишь.

Он еще не брился, и его седая щетина и закатанные рукава рубашки напомнили мне, почему он мне понравился. Я почувствовала себя виноватой от такого искреннего комплимента, и мне захотелось сказать Генри, что это не для него я оделась таким образом.

Я следила за его глазами, пока он медленно поглаживал пальцами мои ноги, задерживаясь на застежках чулок. Я видела, что он возбужден, и надеялась, что наконец он будет готов заняться со мной любовью.

Он встал и подошел к раковине. Я наблюдала, как он намыливал руки. Когда у Генри умерла жена, он целых пять лет провел в шикарных круизах. Однажды он рассказал мне, что всегда ведет себя в своей комнате так же, как в каюте. Пользуется лишь шкафом, кроватью и раковиной. Когда он уезжает из гостиницы, то пакует чемодан и выбрасывает дешевые книжки, которые покупал как чтиво. Единственным признаком того, что здесь сейчас кто-то живет, служил поднос с едой на полу.

— Ты разве не хочешь позавтракать? — спросила я.

— А что? Ты голодна?

— Да, если ты не будешь.

— Нет, я не хочу. А ты поешь.

Я подняла поднос и устроила его у себя на коленях. Быстро управилась с грейпфрутом и с ржаными хлопьями, стараясь избавиться от неприятного привкуса, оставшегося во рту со вчерашнего дня.

Покончив с едой, я облизала пальцы и потрогала ими бесцветное пятно на подушке, оставшееся от масла для волос, которым пользовался Генри. Поднеся пальцы к носу и глубоко вдыхая, я старалась запомнить этот его специфический запах. Будучи подростком, я брызгала дезодорант, которым пользовался мой первый мальчик, под одеяло, изводя целые баллоны. А потом с упоением вдыхала этот запах, как будто таким образом могла перенестись в его объятия.

— Ничего, — сказал Генри. — Наволочки меняют по понедельникам.

Мне тоже нравится церковь. И, хотя она всегда играла разрушающую роль в моих отношениях с мужчинами, я давно подозревала, что в один прекрасный день я полностью обращусь к Богу. Мои родители не были верующими, поэтому дом Бога всегда был для меня безопасным убежищем. Я могла часами просиживать в соборах и церковных музеях, представляя себе, о чем приходят сюда думать добрые люди.

Генри ничего от меня не ждет. Ему не важно, что я ни с кем не здороваюсь и не прощаюсь. Главное для него, что мой зад находится рядом с его на церковной скамье. И вряд ли мою совесть заденет текст проповеди, потому что весь приход знает о том, что у священника роман с хористкой и он купил наше молчание, читая такие проповеди, от которых нам становится хорошо на душе, и никто не чувствует никакой вины.

Генри повел меня к пустой скамье в заднем конце церкви. Сегодня вместо прикосновения коленом к моей ноге он сразу же забрался рукой мне под юбку. Он начал с поглаживания краев чулок, затем продвинулся вверх к бедру. Все встали для первого гимна и молитвы. А когда мы сели на место, поглаживания стали настойчивее, подтверждая возврат его желания.

— Давай пропустим сегодня обед, — предложил он, и мы пошли самым коротким путем к «Светлому Будущему». Пока мы шли, я охватила взглядом Старый Пирс, представив себе, как он будет выглядеть, когда там откроется Дворец Удовольствий. Всю конструкцию пирса придется расширить, а мостки убрать. Генри тянул меня за руку, поторапливая, и я не успела завершить свою воображаемую перепланировку.

Он запер дверь, задернул шторы и стащил белье с кровати.

— Ты выглядишь совершенно сногсшибательно, Сара, — проговорил он, ложась на голый матрас.

Я села на него верхом, полагая, что он захочет меня раздеть. Я немного волновалась, потому что прошло уже достаточно много времени с тех пор, как мы занимались любовью. А я терпеть не могу, когда придают большое значение какой-нибудь процедуре, особенно траханью.