Любимовка.Пьесы

МАРИНА. Кстати, о сказках. Сегодня у нас с вами еще интервью на телевидении.

МОИСЕЙ. Вы не говорили.

МАРИНА. Сейчас говорю.

МОИСЕЙ. Во сколько?

МАРИНА. В четыре.

МОИСЕЙ. У меня капельница в четыре.

МАРИНА. Или в пять, я не помню.

МОИСЕЙ. В пять ужин.

МАРИНА. Я вас накормлю.

МОИСЕЙ. Я хочу с коллективом.

МАРИНА. С коллективом? Ну как хотите. Я одна схожу.

Марина кладет сумку на стул рядом с Моисеем, берет из нее кошелек.

МАРИНА. Сторожите сумку.

Марина тяжело шаркает к стойке – натерли туфли. К Моисею подходит студентка.

СТУДЕНТКА. Здрасьте. А можно вы мне распишитесь?

МОИСЕЙ. Я?

СТУДЕНТКА. Ну да, у вас история такая прикольная. То есть печальная, конечно, но прикольная.

МОИСЕЙ. Давайте. А где?

СТУДЕНТКА. Эээ… (достает из сумки книжку, открывает). Да вот тут прям.

МОИСЕЙ. Как вас зовут?

СТУДЕНТКА. Оля.

МОИСЕЙ (вслух, медленно повторяя за написанным). Олечке на долгие счастливые годы. (Отдает книгу).

СТУДЕНТКА. Супер, спасибо!

МОИСЕЙ. А что за книжка?

Студентка показывает обложку.

МОИСЕЙ (читает). Душевнобольные или сумасшедшие? Путеводитель по редким неврологическим заболеванием. (Погрустнев). Понятно. (Пауза). А дайте мне свой телефон, Оля, я вам смски буду писать.

СТУДЕНТКА. Вы больной что ли?

МОИСЕЙ. Вообще-то да.

С пластиковым подносом возвращается Марина.

МАРИНА. Вот вам яблочная, вишневой не было. И запеканку, берите-берите. Я знаю, чем вас там кормят. Я себе тоже взяла. Вкусно?

МОИСЕЙ. Вкусно. Марина, я в интернате команду футбольную собрал. Мы играть хотим.

МАРИНА. Запеканка какая-то несоленая, да?

МОИСЕЙ. Главврач не одобряет.

МАРИНА. Моисей, мне ваша подпись нужна, что вы не против использования интервью в научных целях.

МОИСЕЙ. Я больше не хочу сады красить.

МАРИНА. Что?

МОИСЕЙ. Не буду больше сады красить.

МАРИНА. А, это. Так и не придется. Институту на будущий год грант на исследование не дали.

МОИСЕЙ. Как не дали?

МАРИНА. До конца месяца доработаете и все.

МОИСЕЙ. А если я просто так ходить буду?

МАРИНА. Куда ходить?

МОИСЕЙ. Куда-нибудь. На работу.

МАРИНА. Под вас же специально места рабочие выделяли, просто так вас кто возьмет? В смысле… Может, конечно…

МОИСЕЙ. Давайте вы еще какое-нибудь расследование придумаете.

МАРИНА. Я не только людьми с амнезией занимаюсь, бумажной работы у меня знаете сколько? Я диссертацию, между прочим, пишу.

МОИСЕЙ. А мне что теперь в смысле?

МАРИНА. А что вам? В интернате лежать, вспоминать.

МОИСЕЙ. Так вы же сами говорили, что когда работаешь, лучше вспоминается?

МАРИНА. Говорила. У вас же там есть работа.

МОИСЕЙ. Есть. Шить носовые платки.

МАРИНА. Ну и отлично.

МОИСЕЙ. Марина, а вы носовыми платками пользуетесь?

МАРИНА. Я как-то не задумывалась.

МОИСЕЙ. Вот и я не пользуюсь.

МАРИНА. Слушайте, Моисей, ну что я сделаю? Ну вот так. Хотите, я действительно с главврачом поговорю про футбол?

МОИСЕЙ. Не хочу уже.

Марина вздыхает и впивается зубами в слойку.

Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встает. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода. Моисей старается. Непрерывно, как время, идет этот дым из труб – вот и сейчас.

Лечебно-трудовая мастерская. Тусклый свет, на полотке трещат старые длинные лампы. Голубые волнистые шторы едва прикрывают окна, стянутые решетками. Напротив висит пробковая доска, которую украшают радостная аппликация из цветного картона «Наши работы» и пригвожденные булавками под ней кусочки шитья – носовой платок, фрагмент наволочки с вышивкой, страшный заяц с выпученными глазами-пуговицами, кружевная салфетка. В ряд составлены синие столы с врезанными в них серыми швейными машинками. За ними сидят мужчины и женщины, парни и девушки. Возле стола в крайнем правом ряду, за которым работает улыбчивый Вишнев, стоит трудинструктор в синем халате – молодая, красивая и здоровая Альмира Тальмыровна.

АЛЬМИРА. Ну что это за буква, это не «х», это «у» какая-то. Старайся, пожалуйста, лучше, Вишнев.

Альмира Тальмыровна делает пару проходов между рядами и возвращается на свое место – школьную парту. Достает из сумки телефон, пишет кому-то сообщение, загадочно улыбается.

КИРЬЯКОВА. Альмира Тальмыровна!

АЛЬМИРА. Что, Кирьякова?

КИРЬЯКОВА. Я, по-моему, палец себе прошила.

АЛЬМИРА (не поднимая глаз от телефона). Молодец, Кирьякова.

КИРЬЯКОВА. У меня кровь идет.

АЛЬМИРА. Помогите кто-нибудь Кирьяковой, я крови боюсь. Коновалова, иди посмотри, что там.

ВАЛЯ. Дырка в пальце.

АЛЬМИРА (не отвлекаясь от телефона). Глубокая?

ВАЛЯ. Да нет.

АЛЬМИРА. Перевяжи платком. Можешь сегодня просто так посидеть, Кирьякова.

КИРЬЯКОВА. Альмира Тальмыровна, она мой платок испортила.

Альмира Тальмыровна взбивает рукой волосы, улыбается, делает селфи.

ВАЛЯ. Я перевязала.

КИРЬЯКОВА. Там было хэ вэ, как вы сказали, в честь пасхи, а теперь там кровь.

АЛЬМИРА. Ничего страшного, Кирьякова, нашьешься еще платков в своей жизни. Не страдай.

КИРЬЯКОВА. Иисус тоже страдал.

АЛЬМИРА. Да, Кирьякова, страдал, за нас всех. Поэтому ты давай не страдай и Владиславу Павловичу про палец не рассказывай, а то мне придется страдать.

ТОЛСТЫЙ. Я не думал, что он, СУКА! и за вас страдал.

АЛЬМИРА. С чего это, Силин?

ТОЛСТЫЙ. У вас имя, кажется, татарское. (Непроизвольно корчится).

АЛЬМИРА. А ты что такое расизм, Силин, знаешь?

КИРЬЯКОВА. Расизм. А. Муж. Реакционная теория и политика, утверждающая превосходство одной расы над другой. Проповедники расизма.

АЛЬМИРА. То, что ты знаешь, Кирьякова, я и не сомневалась.

КИРЬЯКОВА. Я умная, Владислав Павлович сказал.

АЛЬМИРА. Не думаю. Твоя память, Кирьякова – побочный продукт аутизма.

КИРЬЯКОВА. Аутизм. А. Муж. Погружение в мир личных переживаний с активным отстранением от внешнего мира.

АЛЬМИРА. Вот именно. Все доделали образец? Хв, повторяю, надо строчить гладью, как на схеме, а не просто стежками. Образцы передаем мне и, если все нормально, каждый делает сегодня минимум тридцать штук. Кто сделает сорок, я поставлю отметку, у санитарки получите дополнительную сигарету.

КИРЬЯКОВА. Я не курю.

АЛЬМИРА. Молодец, Кирьякова. Давайте, давайте, передаем на первый ряд. (Рассматривает платки). Грязно, очень грязно, Силин. Как будто это, прости господи, не христос воскрес, а хрен вам. Коновалова, ну ты-то как самая верующая могла бы постараться!