Страница 17 из 23
– Насколько я помню, в тот момент тебе было, мягко говоря, не до приготовления зелья, – мрачно напоминаю я.
– Это точно, – тяжело вздохнув, подтверждает Ида, скользнув кончиками пальцев по моему плечу, обтянутому белой рубашкой. – Тебя привел Аллах, другого объяснения нет. Тот человек убил бы нас.
– Я просто услышал крики, – это не совсем правда. Я находился на задании неподалеку, когда получил сигнал, что в один из домов деревни ворвался мужчина с оружием. Заезжий кочевник или один из торговцев, отставший от каравана. Его раньше никто не видел. Не совсем моя компетенция, но так как я был ближе всех, то решил взять ситуацию под свой контроль. Разумеется, действовал, как частное лицо.
– Крики слышала вся деревня, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, – ожесточённо отвечает Ида. Я сделал еще один глоток чая, ощущая на языке необычный терпкий и одновременно свежий вкус, обладающий согревающим и расслабляющим действием.
– У него было оружие, а у соседей – нет, – напоминаю я. Мы редко касаемся в разговорах обстоятельств нашего знакомства. Уверен, что для Иды это не самые романтичные и приятные воспоминания.
– Он был ранен, а они просто побоялись, – оспаривает она. И снова заблуждается, но лучше пусть думает, что ее односельчане – трусливые шакалы.
В действительности события развивались иначе. Окровавленный, вооруженный обрезом бедуин ворвался в дом Равиля по наводке одного из местных жителей. Аида промышляла изготовление настоек, неплохо разбиралась в травах, лечила детей, беременных женщин, за что за спиной ее прозвали ведьмой. Наша вера не одобряет разного рода шаманство, но в деревнях, вроде той, где выросла Аида, нет другой доступной медицины. Остаются только знахарки. Травницы. И другие целительницы. В случае с Аидой сыграл немаловажную роль ее юный возраст и яркая внешность. Женщины в деревне ее ненавидели, сочиняли нелепые истории, а мужчины… Мужчин останавливал только Равиль, но парня с обрезом остановить у него не хватило сил. Я успел вовремя, иначе обезумевший от боли и агонии раненый бедуин расстрелял бы и брата, и сестру за отказ последней оказать ему помощь. Да, и как может помочь травница мужчине с огнестрельной раной? Наша схватка была короткой, но сукин сын успел слегка задеть меня, выстрелив из обреза. Со взбесившимися скотами, у которых перед глазами бардовая пелена и кипящая ярость в крови, сложно действовать согласно наработанным планам. Задело несильно, но шрамы остались, которые в последствии пришлось скрыть под татуировкой.
– А самое неприятное, Джамаль, что меня же и обвинили во всем. Никогда не могла понять, почему человека, который старается всем помочь, ненавидят и хотят уничтожить, унизить, растоптать, – с горечью говорит Аида, прижимая одну ладонь к вздымающейся груди. Я перевожу взгляд на порозовевшее от переживаний лицо. И внезапно понимаю, зачем она завела этот разговор. Аида пытается отвлечь меня, напомнить, что в нашей жизни случались события и похуже. И опять мимо. Тот случай в ее деревне не был самым сложным в моем послужном списке.
– Пора забыть о случившемся, а соседей простить, – миролюбиво говорю я, допивая чай. – Сейчас тебе ничего не угрожает.
– Простить? – возмущается Ида. – Они едва не убили меня.
– Мы все представляли жуткое зрелище, когда они ворвались в дом. – замечаю я, вспоминая стены и пол, залитые кровью убитого. Настоящее логово Шайтана. Аида в рванном, окровавленном платье, трясущаяся от ужаса, оглушенный Равиль без сознания, бездыханный труп бедуина, раскинувшегося в центре крошечной комнаты. И я тоже выглядел не лучшим образом. Есть чего напугаться суеверным жителям крошечной деревушки, где до сих не во всех домах проведено электричество. Мне пришлось тогда увезти Аиду, иначе они наверняка подвергли бы девушку самосуду, обвинив в самых немыслимых преступлениях. Разумеется, вернуться назад, после того как уехала с мужчиной, Аида не могла.
Я не собирался жениться, даже в мыслях не было. Действовал по обстоятельствам. Бросить девчонку там – обречь на мучительную смерть от своих же. Максимум что мог предложить – работу в нашем с Лейлой доме. Но что-то определенно пошло не так с какого-то момента… Переодевшись и умывшись, Аида внезапно преобразилась и произвела на меня ошеломительное впечатление. Я не влюбился. Это было чистая похоть, которую Ида всячески поддерживала, используя свои девичьи уловки. Она постоянно попадалась мне на глаза, не забывая каждый раз благодарить за спасение с нескрываемым обожанием во взгляде и робкой смущенной улыбкой. Однако мои мысли были очень далеки от благородных.
Аида стала не только объектом сексуального желания, но и раздражающей помехой. Трахнуть служанку в собственном доме, где живет моя официальная супруга – за гранью дозволенного даже для меня. То, что допустимо в Нью-Йорке, в Асаде воспринимается совсем иначе. Я собирался сослать возмутительницу своего спокойствия к своим знакомым, которым требовалась прислуга, но Лейла умоляла оставить Аиду, тоже удивительным образом попав под чары рыжей колдуньи. Наслушавшись душераздирающих историй о судьбе Иды, она прониклась к ней, как к родной сестре.
Можно сказать, что я пошел на поводу у своих инстинктов, женившись на Аиде, но, что в тот момент, меня сдерживало? Я мог позволить себе содержать двух женщин. К тому же обе они не возражали против заключения брака. Решение казалось логичным и взвешенным. Двум женщинам не так одиноко в доме, когда муж месяцами отсутствует; свою потребность в болтовне и сплетнях они реализуют друг с другом и теткой Лейлы, приглядывающей за моими женами во время длительных командировок. А что касается мужского долга… Какой молодой мужчина откажется от двух красавиц, готовых по очереди делить с ним постель? Ждать его месяцами, окружать заботой и любовью?
В Асаде никого не удивить большими семьями, в которых больше одной жены. Тут даже не вопрос религии и традиций, а больше – финансовых возможностей. Содержать даже одну жену – недешевое удовольствие, и позволить взять вторую, третью и четвертую могут позволить только самые обеспеченные анмарцы. Взять хотя бы Дамира аль-Видада. Жен советник короля меняет, как только старшей исполняется восемнадцать. Разводится всегда тихо, не привлекая внимания общественности. Пожизненное содержание и значительный откуп затыкают рот отвергнутым женщинам и позволяют сменить место жительства, начать жизнь с чистого листа.
– О чем ты думаешь? Снова где-то не здесь… – мягко произносит Аида, вставая коленями между моими расставленными бедрами. Одной ладонью она прикасается к моей щеке, другой ласково поглаживает плечо. От ее волос по-прежнему пахнет розой, и это чертовски сбивает с мысли. Ида шумно вздыхает, придвигаясь ближе, в широких от возбуждения зрачках качается мое отражение. Меня и правда слегка качает… Странные ощущения нарастают стремительно. Легкое головокружение, туман перед глазами, пульсирующее тепло в венах, оттенки цветов ярче, биение сердца громче. Аида чувственно улыбается, и движение ее губ слегка искажается, замедляется во времени, а голос не успевает за губами. – Позволь мне помочь тебе, сайиди. Не думай ни о чем, – ее пальцы опускаются к пуговицам на рубашке, неторопливо расстегивают их. – Тебе необходимо расслабиться.
– Это то чего мне точно нельзя делать, – ухмыляюсь я, и мой голос звучит слишком низко, глухо, заторможено. – Скоро все изменится, Ида. Для нас всех, – произношу я, когда она резко распахивает рубашку и прижимается губами к моему соску, сжимает острыми зубками, отбросив за ненадобностью робость и застенчивость.
– Все уже изменилось, любимый. Ты можешь рассказать обо всем, что тебя тревожит. Я всегда выслушаю тебя, и пойму, как никто другой, – она внезапно толкает меня ладонями в грудную клетку, и я падаю спиной на мягкий ковер. Веки кажутся тяжелыми, мне не хочется шевелиться и принимать участие, но в тоже время я ощущаю мощное сексуальное возбуждение.
– Эй, я же сказал, что не в настроении, – поизношу с трудом разбирая собственный голос, когда Ида берется за мои брюки, уверенно расстёгивая ремень.