Страница 14 из 23
– Нет. Там, – Искандер указывает на еще одно здание, почти ничем не отличающийся от предыдущего. – Я вынужден тебя оставить, – прощается Искандер, проследив за моим взглядом, обращенным к двум женщинам. Бросив беглый взгляд на наручные часы, усыпанные мелкими бриллиантами, принц направляется к двери и перед тем, как уйти, напоминает мне: – И кстати, не забудь про официальный прием в пятницу. Хорошо выспись. Все необходимое тебе также доставят. Завтрак, обед и ужин также будут приносить в спальню, – нервно сглатываю, потому что подобные условия начинают напоминать мне тюрьму, к тому же я понятия не имею, о каком приеме идет речь.
– Какой еще прием? – только и успеваю спросить я, но Искандер ничего не отвечает, лишь раздвигает губы в загадочной улыбке и покидает мою спальню, унося с собой аромат тяжелых нот арабского парфюма. Я наконец могу вдохнуть полной грудью, упасть на высокую постель и с болезненным стоном произнести:
– Черт, во что я опять ввязалась? – закрыв лицо бархатистой подушкой, я пытаюсь не думать о предстоящем «приеме», на котором наверняка будут присутствовать журналисты и операторы, а это значит, что мое появление в Анмаре, не останется для Джамаля Каттана незамеченным.
Я уже знаю, что среди спасенных детей в резиденции Искандера нет Эмилии. Сегодня я навестила каждого, и устала держать внутри себя слезы, подступающие к векам, как только видела их обреченные, печальные и сломленные взгляды, которые медленно оживали после небольшого разговора со мной. Это чувство согревает изнутри – видеть, как они медленно просыпаются от того кошмара, который пережили наяву. Каждому из них требуется индивидуальный подход, забота, внимание, понимание и, конечно же, – время.
Мне осталось познакомиться с последним мальчиком, которого, судя по данным в моем списке, зовут Реза – именно о нем и еще двух девочках сообщили Искандеру во время нашего последнего ужина. Он сбежал от своих жестоких хозяев меньше недели назад, а значит разговор с ним будет таким же тяжелым, как с двумя предыдущими малышками, которые даже двух слов связать пока не могут и по привычке опускают взгляд, пугливо вздрагивая при любом моем движении.
Когда я открываю дверь, невольно замираю на пороге, наблюдая за тем, как Реза сидит за столом и, расправив плечи, увлеченно водит карандашом по бумаге. Он не поворачивается в мою сторону, в отличие от предыдущих детей, но удивляет меня не его закрытость и равнодушие по отношению к нарушившей его одиночество незнакомке, а увлеченность делом, которым он занят – простой карандаш летает по листу бумаги с сумасшедшей скоростью, а Реза наблюдает за происходящем на нем с таким сосредоточенным видом, словно в мире нет ничего важнее, чем этот лист и истории, зарождающиеся на пустом холсте.
Кого-то мне это напоминает. Еще один маленький художник?
– Привет, Реза, – тихо нарушаю его уединение я, подходя к мальчику ближе. – Меня зовут Эрика, – опускаюсь на стул рядом, ожидая реакции юноши. Наконец Реза отрывается от рабочего процесса и медленно переводит взгляд на меня, а затем и поворачивается в мою сторону всем корпусом. Пытаюсь ничем не выдать разрывающего нутро чувства боли, сочувствия и сострадания к мальчику, когда замечаю внушительный шрам, протянувшийся от спинки носа до уха по всей левой скуле – сейчас он зашит, поскольку Резе была оказана высококвалифицированная помощь, но, судя по внешнему виду пореза, его наносили раскаленным ножом: края кожи вокруг залатанной раны сильно обожжены, обуглены. Мне хочется голыми руками придушить ублюдков, которые сделали это с беспомощным мальчишкой. Внутри меня бушует дьявольское цунами, я чувствую в себе сильнейшую потребность взять в руки пистолет и выместить свою злобу на этих нелюдей в своем подземном крохотном штабе в Нью-Йорке, но внешне остаюсь спокойной и, сохраняя полное самообладание, улыбаюсь мальчику, не обращая внимания на нанесенное ему увечье.
– Я занят, – грубоватым и гордым тоном отвечает Реза. Сдвинув брови к переносице, он вновь обращает свое внимание к листу и начинает прорисовывать мелкие детали рисунка. Перевожу взгляд на кончик карандаша, наблюдая за действием, развернувшемся прямо перед носом у маленького творца: сердце пропускает удар, когда я вижу полную картину, изображенную легкими штрихами простого карандаша.
Это пустыня. Резе удалось передать песчаную бурю россыпью крохотных точек, поднимающую подол плаща маленькой девочки, протянувшей две руки к своему юному спасителю – судя по шраму на скуле, Реза изобразил самого себя, пытающегося удержать девочку за запястья, но в картине присутствует некая третья сторона, злая сила, представленная в виде огромного змея, свернувшегося на песке массивными кольцами и ухватившегося пастью с острыми зубьями за край плаща утопающей в песках героини. Ее рот широко раскрыт в крике помощи, а лицо Резы преисполнено боли, отчаяния и желания ее спасти… но он не в силах тягаться с неподвластной ему стихией и ужасающим змеем, намеренным отнять его подругу.
– Ты очень красиво пишешь. Очень живой и печальный рисунок. Может, на следующем ему удастся ее спасти? – задумчивым голосом протягиваю я, рассматривая фигуру девочки, лицо которой плотно закрыто вуалью из растрепанных ветром волос.
– Нет, – отрезает Реза, не поднимая взгляда.
– Почему?
– Потому что ее уже не спасти. Она мертва, – железным тоном отвечает Реза, ломая в руке карандаш, и швыряет его части поверх листка.
– Кто она? – едва слышно вырывается из моих уст, сердце бьется в груди как оголтелое.
– Наша семья ходит на местный рынок каждые выходные. Я задержался в ковровой лавке, а потом… ничего не помню. Меня ударили. Очнулся я уже в этом гадюшнике, что эти уроды называют «детским рынком». Первой, кого я увидел, была она. Я прятал её, когда приходили за девочками. Она тихо пела мне, когда я не мог уснуть, или мы просто разговаривали ночи напролет, когда не были заняты работой, что нам поручали. Я очень полюбил её, но, конечно, не сказал ей об этом. А потом пришли другие, в такой же одежде. Забрали ее… они сказали, что убьют, если она будет сопротивляться. А я знаю Эмили. Она не станет молчать, – невольно сжимаю ладонь Резы, услышав знакомое имя. Едва ли это простое совпадение, учитывая возраст мальчика. Он поднимает на меня подозрительный взгляд, но не спешит одернуть руку. Я теряюсь в его черных глазах, полных решимости и смелости, скрывающих истинную скорбь, печаль и растерянность, которую он сейчас испытывает.
– Нет, нет, нет, – качаю головой, наблюдая за тем, как широко распахиваются глаза Резы, отражая искреннее удивление. – Она не умерла, слышишь? – ведь скорее всего так Эмили и попала в тот самый фургон, в котором мы вместе плакали и жались друг к другу, содрогаясь от страха. – Ты обязательно должен нарисовать, как вы снова встретитесь…
– Хорошо. Ты права, – соглашается со мной парень и, прищурив веки, избавляется от моей хватки. Проходит минута, и он более дружелюбным тоном обращается ко мне: – Как там тебя зовут? Эрика?
Глава 3
«Мужчина жесток, когда он не любит больше. В особенности, если он любит другую.»
Омар Камаль с отцом возвращались из небольшого поселка, где целый месяц реставрировали мечеть, пострадавшую от пуль повстанцев. Путь лежал через пустыню. Они вышли с рассветом, половина расстояния была уже пройдена, когда отец предложил устроить привал, заметив пару одиноких финиковых пальм. Оставалась всего пара километров до Аззама, но солнце шпарило так, что дышать было невозможно. Они сели прямо на песок в тени скудных листьев, прислонившись спинами к жесткому шершавому стволу дерева, отец протянул Джамалю бутылку воды, и заметив подаренный перстень, блеснувший на пальце сына, резко сжал его локоть.
– Тебе не стоит носить его открыто, Джамаль, – строго произнес он. На смуглом обветренном лице Омара Камаля обозначились глубокие морщины.