Вены магии (ЛП)

— Сколько ты слышала?

— Достаточно, — она мягко улыбнулась. — Просто говорить?

— Так я тебя завоевал.

— Не помню, чтобы ты много говорил.

Она была права. Эмонн указал на свой кристальный глаз.

— Я говорю своими глазами.

— Ясное дело, — ее смех был музыкой для его ушей.

Потому ему нужно было держаться от нее подальше. Он отдал бы все, чтобы слушать ее смех снова и снова до конца света.

Эмонн перекинул ногу через ограду и легко перепрыгнул.

— Так куда мы идем для сюрприза?

— Не могу сказать, тогда все будет испорчено.

— Я не люблю сюрпризы.

Ее глаза блестели.

— Это ты сейчас так говоришь.

Она была сиреной, звала его разбиться о камни. И он собирался сделать это.

Эмонн шел за ней как во сне. Ему повезло, хоть она переходила границы и порой его злила. Редкие женщины попали бы в Другой мир и не стали бы презирать странных существ или их мир.

Сорча процветала тут. Она держалась прямее, чем когда только прибыла на остров. Ее глаза искрились жизнью, ей нравилось помогать его народу. Она выказывала любовь всем, кого проходила, улыбками, воздушными поцелуями и нежным прикосновением, что сотрясало его душу.

Она была подарком, которого он не заслуживал.

Они вышли из замка на скалы сзади. Солнце светило слабо, невыносимый жар уже стал слабее от прохладного осеннего ветра.

Соленые брызги задевали его щеки, взбодрили его душу. Эмонн всегда любил океан. Только это сделало его изгнание на Гибразил немного терпимее.

Чайки летали сверху, их крики были тише волн, бьющихся о берег далеко внизу. Он не осознавал, что утес на другой стороне замка был так опасен.

— Мы пришли! — воскликнула она. — Разве не мило?

— Мило.

Он уже не смотрел на волны или строения из облаков. Он глядел на нее.

Ветер задевал ее кудрями ее щеки, она приоткрыла полные губы, разглядывая красоту вокруг них. Такая любимая полуулыбка изгибала ее губы. Он знал, как она хмурится, улыбается, быстро говорит. И он собирался смотреть, как она делает все это до дня ее смерти.

Ее льняное платье трепетало на ветру. Ей должно быть холодно, но она не дрожала. Она поймала его взгляд и рассмеялась.

Сорча подняла руки по бокам, отклонила голову, солнце играло на ее лице. Ветер поддерживал ее под руки, гладил бока. Она была красивой, дикой и его.

Он не удержался, встал за ней и следовал за ласками ветра. Изгиб ее поясницы манил, хоть Эмонн не понимал, почему. Его пальцы легли на ее живот, он склонился и вдохнул ее аромат.

Клубника и солнце. Она всегда так пахло, что бы с ней ни было в тот день. Как женщина могла работать весь день, но все еще так сладко пахнуть?

Она опустила пальцы поверх его. Каждое прикосновение прожигало его ладонь глубоко сквозь кристалл, что распространялись по его телу пожаром.

Они снова росли. Он не знал, стоило ли ей говорить. Она будет беспокоиться.

Эмонн всегда знал, что кристаллы продолжат вредить ему. Он не думал о том, как они работали. Они не давали ему развалиться, когда он был ранен, и этого хватало.

Теперь он гадал, как далеко они исцеляли. Ядовитый клинок мог пустить отраву по его телу с кровью. Кристаллы пойдут следом? Он станет статуей?

Он прижал голову к ее голове, чуть склонившись из-за ее маленького роста, и сосредоточился на том, что было вокруг него. Он был благодарен за много мелочей. Было бы глупо не ценить их, пока он их имел.

Он вздохнул, потревожив рыжие кудри.

— Что ты задумала?

— Обед для нас двоих.

— Звучит чудесно.

— Я на это надеялась, — она поймала его взглядом. — Тебе придется меня отпустить.

Он не хотел. Ее место было только в его объятиях. Но он понимал, что такие мысли не были разумными. Вздохнув, Эмонн отпустил ее.

Она опустилась на колени и открыла плетеную корзинку. Красная ткань оказалась покрывалом, которое она расстелила на земле, похлопала, чтобы напомнить ему тоже присесть.

Это все казалось странным.

Эмонн нахмурился, но сел рядом с ней.

— Мы едим на земле?

— Да.

— В замке хорошие столы.

— Ты не водил женщин в леса? Не ел с ними среди птиц?

— Плохо помню, — он отклонился на локоть и скрестил лодыжки. — Тогда я еще думал, что могу соблазнить женщину красивыми словами.

— Да? — Сорча отвлеклась на корзинку, но он видел, что она была заинтригована. — Ты был лихим?

— Все мужчины-фейри считают себя поэтами.

— Я не могу представить тебя поэтом, — она рассмеялась.

Он был почти оскорблен. Он сорвал травинку, сунул между губ и смотрел на нее.

— Почему это?

— Ты не кажешься тем, кто тратил бы время на соединение слов. Ты из тех, кто тянет женщину в угол и целует ее до беспамятства.

— Так я делал с тобой.

— Именно.

Она думала, что хорошо его знала. Он почти хотел, чтобы она верила, что он был таким, каким стал теперь. Эмонн стал таким после трехсот лет дворов фейри. Его отец когда-то говорил, что мужчинам нужно побыть в глуши и поработать, чтобы стать умными правителями.

— Я всю жизнь тренировался как генерал, но не всегда был на поле боя.

— Да? — ее рот раскрылся. — Я думала, ты был не как твой брат.

— У нас было схожее обучение, когда мы были детьми и юношами.

— Насколько юными?

— Триста или четыреста лет, плюс-минус пара веков, я точно не помню.

— И что ты делал? — она оставила корзинку и повернулась к нему. Ее ноги были скрещенными, юбки смялись. Она склонилась для истории. — Скажи, Каменный король, какой поэзией ты завоевывал женщин?

— Я уже не использую те слова.

— Используй! Я хочу их услышать, Эмонн.

Он не хотел их произносить. Его уши горели, стали красными под ее взглядом.

— Ты будешь смеяться.

Она шлепнула ладонями по бедрам с недовольством.

— Не так ты и хорош со словами. Хвалил васильковые глаза и смех, похожий на колокольчики? Каждый мужчина думает, что этим завоюет сердце женщины.

— Ты знаешь эти уловки?

— Каждый мужчина пытался использовать это на моих сестрах или мне, — Сорча закатила глаза. — Это никогда не работает.

— Ты сравниваешь меня с людскими мужчинами?

— А с кем еще мне сравнивать? Я не слышала, чтобы фейри читали поэзию.

Он поджал губы. Она думала, что он был таким же, как мужчины, которых она видела раньше? Обидно, что люди были такими жалкими.

Эмонн схватил ее за руку так быстро, что она охнула. Ее глаза расширились, она смотрела, как он подносил ее костяшки к своим губам.

— Когда я был юн, я бы сказал тебе, что слышал твой голос в песне моря. Что без тебя запах клубники наполняет меня тоской по твоим волосам, губам, белизне твоих пальцев, — он посмотрел на ее ладонь в его, нежно погладил.

— Эмонн…

— Я уже не фейри-принц с нежными словами. Моя поэзия тебе — клятва. Мир может сгореть вокруг нас, но огонь не тронет мою любимую плоть. Океан может проглотить сушу, но я буду твоим кораблем, дам тебе свежий воздух. Меч может попытаться пронзить тебя, но я заберу все твои раны. Я жил тысячу лет во тьме, дожидаясь лучей твоего света.

Ее хриплое дыхание наполняло его сердце необъяснимым желанием. Он желал ее, но не тело. Он хотел ее мысли, мечты, желания, будущее. Все в ней было его, и он хотел оставить след на всем.

— Это было красиво, — прошептала она.

— Я же говорил, что все фейри-мужчины — поэты в душе.

— Это была не поэзия. Это был ты.

Их взгляды пересеклись, и он забыл, о чем они говорили. Ее глаза пылали, пели о ее любви. Он хотел быть лучшим поэтом-фейри.

Она заслужила все его сонеты. Те дни давно прошли, но Эмонн хотел вернуться. Хоть на пару мгновений.

Он кашлянул и кивнул на корзинку.

— Что ты принесла, mo chroí?

— О, — она подвинула корзинку к себе. — Кое-что, что ты оценишь.

Сорча вытащила буханку хлеба, теплый пар еще поднимался от нее. Маленький горшочек меда и сметаны, больше для него, чем для нее. Он знал, что ей не нравилось сладкое золото. А потом она развернула маленький сверток, где оказалась свежая клубника.