Страница 69 из 71
И только когда я спокойно сказала, что иначе просто пойду без него, он капитулировал в страшном расстройстве. Весь оставшийся день он страдал, и я подумала, что человек с комплекцией Стокера в дурном расположении духа действительно страшен. Но если мы хотим научиться работать вместе хоть сколько-то эффективно, ему прежде всего нужно понять, что на меня не действуют никакие проявления мужской властности, а также что меня невозможно переубедить, взывая к логике, чувствам или моей женственности, чем он пытался воспользоваться и что я с возмущением отвергла. Я обнаружила, что с учетом его упрямства проще всего мне было просто делать так, как я считала нужным, надеясь, что он рано или поздно подчинится. В этом мне помогали его врожденное благородство и представления о вежливости.
Несмотря на все сопротивление Стокера, мы вернулись к нему в мастерскую. Я выдвинула аргумент, что туда гораздо быстрее можно добраться из Тауэра, чем до Бишопс-Фолли, и дополнила это хорошей мыслью о том, что не хочется впутывать в эту историю еще и Боклерков. Наши вещи остались в Фолли, но у нас с собой было самое важное – две связки бумаг, доказывающих мое происхождение. Я аккуратно упаковала их все вместе, обернув в лист простой коричневой бумаги из запасов Стокера, обвязала бакалейной бечевкой, а Стокер в это время разводил огонь в очаге. В задумчивости я крошила кусочек сломанной сургучной печати.
– Перестань, – велел он. – Смотри, все падает на пол, а Гексли нельзя это есть.
Я не удивилась, что он начал придираться. Предчувствие скорой смерти влияет так на многих людей. В меня же оно вселило беспокойство, и я начала бродить по комнате, брала банки с образцами и ставила их на место.
– Эта ржанка облезает, – сказала я ему.
Он забрал птицу у меня из рук и отряхнул мои пальцы от перьев.
– Ржанка не относится к воробьинообразным. Это личинкоед. Воробьинообразных легко отличить по пальцам на лапках. Ты бы заметила, если бы не поленилась посмотреть.
Я скорчила гримасу, но отдала ему его жалкого личинкоеда. Все равно меня никогда особенно не интересовали птицы. Вместо этого я наугад вытащила из стопки одну из его древних газет и начала читать.
Вскоре появился Баджер: он пришел проведать Гексли.
– А, мистер С.! Не думал, что вы так скоро вернетесь.
Стокер улыбнулся мальчику.
– Я и сам не думал. Мисс Спидвелл хочет, чтобы ты доставил пару записок. Она заплатит шиллинг тебе за труды. Есть вопросы?
Глаза у мальчишки засверкали.
– Не-а.
– И еще кое-что. Нам нужна еда на сегодня и на завтра. Никаких выкрутасов, мясные пироги и сыр, может быть, немного устриц. Принеси еще хлеба и несколько бутылок пива.
– Ага, мистер С.
Он поправил кепку и убежал, забрав Гексли с собой на прогулку. После его ухода повисло молчание. Стокер занялся слоном, а я вернулась к стопкам старых газет, желая собрать больше информации об Особом отделе, ирландских сепаратистах и людях, управляющих делами королевского двора.
Через несколько часов Баджер вернулся с корзинкой еды и Гексли, набегавшимся всласть. Я поставила на пол миску с водой, и пес начал жадно пить, опустив в миску всю морду, а потом улегся на пол и сразу же уснул.
– Были какие-нибудь трудности?
– Нет, мисс. Одну я вручил в отеле «Императрица Индии», а другую – в Скотланд-Ярде, – сказал он мне с явным удовольствием. Визит в Скотланд-Ярд невероятно его впечатлил.
– Прекрасно. Спасибо.
Он повернулся, чтобы уйти, но Стокер положил ему руку на плечо.
– Баджер, спасибо тебе за заботу о Гексли в мое отсутствие. Он выглядит очень довольным.
Мальчик улыбнулся.
– Мне было несложно, – заверил он Стокера.
– И все равно я тебе очень благодарен.
Потом он будто о чем-то задумался, и я поняла, как он беспокоится о мальчике.
– Сегодня вечером не приходи, дружище.
Баджер нахмурился.
– Сэр?
– Это может быть опасно.
Баджер гордо вздернул свой маленький подбородок.
– Я хорошо дерусь, если вам нужен человек, чтобы защитить ваш тыл.
Стокер в панике посмотрел на меня. Я сделала шаг вперед.
– Ты прекрасный товарищ, – сказала я ему. – Но с этим делом мистер Стокер и я должны разобраться сами.
– Ну хорошо, – ответил он, немного надувшись.
Он ушел, а Стокер глубоко вздохнул.
– Черт побери, что-то меня пробрало. Такой малыш и с таким смелым сердцем.
– Когда он вырастет, то будет похож на тебя, – сказала я. – Преданность превыше всего.
Стокер отвернулся и занялся слоном. Я не удивилась. Нам нравится верить, что именно речь дает нам превосходство над животными, но многие вещи не выразить словами.
Так мы и провели время до вечера: Стокер – со своим слоном и какими-то записями, а я – с газетами – и каждый в отчаянии старался собрать воедино распадающиеся части. Пока Стокер сшивал и склеивал куски шкуры и непрерывно делал какие-то записи, я пыталась составить портреты людей, которые, вероятно, находились в самом сердце заговора против нас. Морнадея газеты упоминали не раз, и по его успехам я поняла, что с этой силой нельзя не считаться. Он был умным и находчивым, часто во время расследования прибегал к маскировке, чтобы изловить жертву. Я в беспокойстве прищелкнула языком. Я уже привыкла к мысли, что он злодей, но сейчас получила четкое подтверждение его словам. Он действительно был настоящим детективом, будь он проклят. Но я утешала себя мыслью, что он может быть одновременно детективом и злодеем, использует свое положение для своих черных дел на службе у какого-нибудь серого кардинала. Он получил повышение после разоблачения «кеннингтонского головореза»; в статье имелась фотография: Морнадей стоит рядом с виселицей, на которой был казнен этот преступник, а рядом с ним его начальник, сэр Хьюго Монтгомери.
Я передала газету Стокеру.
– Кажется, Морнадей – действительно детектив, – сказала я ему. – Его тут очень хвалят.
Он вгляделся в фотографию. Как и все газетные снимки, этот был мутным и нечетким, но и этого оказалось достаточно. На нем явно был Морнадей, но Стокер выругался не из-за этого хорошо знакомого мне лица.
– Тысяча чертей, сэр Хьюго Монтгомери, глава Особого отдела.
– Ты с ним знаком?
– Можно и так сказать, – мрачно ответил он. – Наши пути однажды пересеклись, много лет назад.
– Как? – спросила я. – И хватит увиливать. Я всегда позволяла тебе хранить секреты, но сейчас другое дело. Этот может оказаться важным для нас.
– Нет, это неважно, – упрямо возразил он, но все равно начал рассказывать мне эту историю. – Ребенком я был очень несчастен. Тебе легко это понять, ведь ты видела моего брата.
– Я заметила, что вы с ним не близки. – Я постаралась уйти от прямого ответа.
Он фыркнул.
– Если бы мне нужно было придумать себе герб, на нем бы обязательно была изображена дикая черная овца. Ну, так или иначе, после одной особенно ужасной сцены я ушел из дома.
– Сколько тебе было лет?
– Одиннадцать-двенадцать, – бездумно ответил он. – Я уже забыл.
– И тогда ты прибился к бродячему цирку, – подхватила я, наконец собрав воедино разрозненные куски головоломки.
Тень приятных воспоминаний коснулась его лица.
– Они были так добры, что взяли меня к себе. Профессор в те дни не был таким жадным ублюдком, как теперь, – добавил он. – Меня научили показывать фокусы, метать ножи и еще нескольким полезным вещам.
– Например, плотским удовольствиям, – вставила я, вспомнив намеки Саломеи. – Боже, Стокер, в одиннадцать или двенадцать?! Ты был очень одаренным ребенком.
– Можно я закончу?
– Да, продолжай, – подбодрила его я.
– Как бы то ни было, я прожил с ними какое-то время, почти полгода, а потом цепной детектив моего отца сумел меня выследить. Это и был Монтгомери. Тогда он не служил в Скотланд-Ярде и, черт побери, точно не был сэром Хьюго. Но это объясняет, почему Скотланд-Ярд так быстро вышел на меня как на подозреваемого в убийстве Макса. Монтгомери всегда был очень дотошным. Вполне вероятно, у него хранились записи по старому делу о моем исчезновении, и, когда был убит Макс, ему не составило труда выяснить, что я был с ним знаком.