Страница 36 из 71
– Да, именно так я и думаю. Спи.
– Ну и прекрасно. Не буду тебе объяснять, что я знакома с такими кнутами со времен экспедиции по Южной Америке. И нет никакого смысла говорить тебе, что я прекрасно понимаю: профессор не разрешит нам остаться, если ты не будешь зарабатывать деньги для цирка. Теперь у тебя нет мишени, чтобы метать ножи, и ты вынужден соглашаться на все, что он сам тебе предложит, даже на такую мучительную вещь, как бой на кнутах за деньги на глазах у толпы зевак.
Он долго молчал.
– Ну вот и хорошо, что ты не стала обо всем этом рассказывать. Это было бы ужасно скучно.
– Ну и, наверное, тебе так же скучно слушать, что я вычислила, с кем он собирается отправить тебя на ринг, – с Колоссо.
Он молчал, и я продолжила:
– Не сомневаюсь, что ты умеешь обращаться с кнутом, но Колоссо на голову выше тебя и на центнер тяжелее. Кнут – это только видимость равного боя. Я права?
– Да, – вздохнул он.
– Когда будет бой?
– Завтра вечером.
– Отлично. Ни за что его не пропущу.
И, надо отдать ему должное, Стокер засмеялся.
* * *
Чтобы скорее восстановить свои силы на свежем воздухе и немного укрепить себя ходьбой, а также чтобы отвлечь Стокера от мрачных мыслей, на следующий день я настояла на том, что нам нужно прогуляться. Я вручила Стокеру корзинку с сэндвичами, а сама взяла сачок. Мы прошли через деревню, и он смог заскочить на почту, чтобы проверить, не прислали ли ему друзья из Корнуолла лондонских газет. Он вышел через минуту с пустыми руками, но с чувством глубокого удовлетворения на лице, и я увидела, что из его кармана выглядывает уголок какого-то небольшого свертка.
– Пойдем, – сказал он, взяв меня под руку. – Я знаю местечко, где нас трудно будет подслушать.
Мы прошли довольно далеко за деревню, миновав несколько больших ферм и уродливую норманнскую церковь, пересекли церковный двор и вошли в рощицу позади него. Я остановилась подождать, пока Стокер закроет за нами калитку.
– Колокольчики! – воскликнула я. – Как нам повезло, что они еще цветут, сейчас для них уже не время. Бывает ли на свете что-то очаровательнее?
Река из колокольчиков будто текла среди деревьев, покрывала землю ковром и наполняла воздух сладким, тонким ароматом.
Я расстелила плед на залитой солнцем полянке, села и стала наблюдать за милой маленькой Hipparchia janira, «бархатницей», которая медленно порхала среди молочая и нивяника. Стокер достал нож и стал чистить яблоки, снимая с них кожуру одним движением.
– Хороший навык для таксидермиста, – заметила я, с удовольствием откусив кусок. – Нужно много мастерства, чтобы снимать шкуру одной неповрежденной полосой.
– Не слишком подходящее наблюдение для леди, – отозвался он.
– Ну, быть леди невыносимо скучно, ты не замечал?
Он пожал плечами.
– Ты вроде бы вполне довольна.
– Как ты сам сказал, я не вполне леди.
– Вполне, когда это тебе на руку. Тебе повезло: в нашем мире эти дамские штучки дают тебе достаточно защитного окраса, чтобы скрывать, кто ты на самом деле.
Я в задумчивости потерла лоб.
– А кто я на самом деле?
– Не знаю, будь я проклят, – ответил он. – Стараюсь это понять с тех пор, как ты переступила мой порог, но ты столь же неуловима, как и твои бабочки.
– Я – открытая книга, – заверила я его.
Он недоверчиво хмыкнул, потянулся к свертку, который получил на почте, и достал оттуда газету и письмо – несомненно, записку от друзей.
Пока он читал, я прислонилась к дереву и наматывала себе на палец яблочную кожуру. Воздух на этой ароматной поляне был прямо-таки отравляющим, и во мне проснулись инстинкты, которым я редко давала волю, по крайней мере, в Англии. Я не собиралась им подчиняться; это строго запрещали те правила, которые я сама для себя составила и о которых часто и строго напоминала себе. Но было приятно хотя бы помечтать.
– А этот конюх, Морнадей, очень красивый, правда? – высказала я свои мысли вслух.
Он уставился на меня поверх газеты.
– Тысяча чертей, – пробормотал он, – Вероника, я понимаю, что ты привыкла давать волю своим чувствам с большой степенью свободы, но нельзя же просто бродить по деревне и соблазнять кого попало. Мы же пытаемся изображать счастливую семейную пару.
– Пф-ф-ф. Нам не вполне это удавалось уже тогда, когда ты позволил Саломее… Ладно, может быть, лучше забыть об этом инциденте, – сказала я, приподняв бровь. – И не бойся, я не позволю себе вольничать с Морнадеем. Я удовлетворяю свои основные инстинкты только за границей. Если бы мы не были в Англии, Морнадей бы мне подошел. Он очень привлекательный парень, и у него нежные руки.
Стокер отказался поддерживать этот разговор. Он продолжал читать газету, нарочито шумно переворачивая страницы.
– Чересчур нежные, – сказала я, выпрямившись.
– Что? – Он внимательно читал и уже совсем меня не слушал.
– Для конюха у Морнадея слишком нежная кожа. Я заметила это уже тогда, когда он пожал мне руку при знакомстве. У него очень гладкие ладони, без единой мозоли. Ты видел хоть раз в жизни человека, который работает с лошадьми, с мягкими руками?
– Нет, у них кожа как у сапог, – ответил он, внимательно читая.
– Тогда в какие игры он играет, работая конюхом? Он сказал мне, что это его профессия, но он явно лжет.
– У нас есть проблемы посерьезнее, чем мягкость рук Морнадея, – сухо заметил он и передал мне газету. – Читай.
Я пробежала глазами статью, и на меня накатила холодная волна ужаса. Я перечитала все сначала, на этот раз медленно, но факты от этого не изменились. Вердикт на дознании был таков: убийство неизвестным или неизвестными. Этого мы ожидали. Мы знали, что барон убит, и было бы странно надеяться, что власти уже нашли преступника. Но то, что было написано в статье дальше, показалось мне настоящей катастрофой. После изложения вердикта (и того факта, что в завещании барон выразил желание быть тихо похороненным, без каких-либо официальных церемоний) автор заметки, как видно, с наслаждением, сообщал, что по данному вопросу столичная полиция разыскивает достопочтенного Ревелстока Темплтон-Вейна, младшего сына лорда Темплтон-Вейна, в надежде, что тот сможет помочь им в расследовании убийства барона фон Штауффенбаха.
– Стокер, неужели они имеют в виду…
– Да, – угрюмо ответил он.
И он, конечно, был прав. Существовало только одно разумное объяснение написанному в статье: я путешествую с мужчиной, которого подозревают в убийстве.
Я бегло просмотрела окончание статьи, но это ничем мне не помогло.
– Как ты думаешь, почему они вообще связали тебя с бароном?
От волнения он взъерошил себе волосы.
– Я арендовал у него склад. И, наверное, в его бухгалтерских книгах сохранилась запись об этом.
– То есть барон был владельцем того склада, где ты живешь?
Он кивнул, и я продолжила рассуждать вслух.
– Наверное, полиция это обнаружила, когда просматривала его бумаги. Они, должно быть, пришли туда и поняли, что ты исчез.
Он застонал, и я поняла, что я на правильном пути.
– И, конечно, им могло показаться подозрительным, что ты исчез примерно в то же время, когда убили барона. А когда был вынесен вердикт «убит неизвестным или неизвестными», они сразу занялись тобой как самым подходящим кандидатом. В статье приводится только твое имя, но я уверена, что появятся и фотография, и описание примет, это просто вопрос времени.
Он поднял голову с ужасно несчастным выражением лица.
– Почему, ну почему я не подумал об этом, когда уезжал из Лондона?!
– Не хочу тебя обижать в трудную минуту, – с сомнением начала я, – но почему же ты сам не обратился в полицию, как только узнал, что барон убит? Мне это кажется самым разумным поведением, разве не так?
– Не было смысла, – коротко ответил он.
– Тогда ты не ответил на мой вопрос, но сейчас я все-таки очень хочу услышать ответ.
Он замолчал, и я поняла: он размышляет, можно ли мне доверять.