Страница 30 из 71
– Я наблюдал с пригорка острым взором,
Насколько был спокоен мир, в котором
Цветы, взойдя в своем природном лоне,
Еще стояли в вежливом поклоне
В прогалине лесной зеленогривой,
Пленяя красотой негорделивой[10],
– процитировал он стихотворение. Затем взглянул на меня немного застенчиво. – Это Китс[11].
– Знаю, – ответила я. – Но меня удивляет ваш выбор. Мне казалось, вы должны предпочитать осень.
– Да, в чем-то ты права, я действительно люблю «пору плодоношенья и дождей», но я могу найти вдохновение в любом времени года. Хоть я и мечтаю отдохнуть от этого мира, но какая-то часть меня так сильно привязана к этому острову, что я никак не могу от него оторваться. Всем красотам, что мне довелось повидать, горам, морям и бескрайнему горизонту, простершемуся куда только хватает глаз, я предпочту весеннее утро в Англии.
Я потеряла дар речи от чувств, поднявшихся во мне после его слов, – ужасная жажда чего-то сложно определимого, чего прежде я никогда не знала и чего, как я боялась себе признаться, могла и вовсе никогда не найти. Но сейчас меня до глубины души пронзила любовь к моей стране, я ощутила такую нежную к ней привязанность, что с трудом могла дышать, и отвернулась.
– Вероника, ты всхлипываешь? – спросил он с подозрением в голосе.
– Не смешите меня, – резко ответила я. – Я не всхлипываю. Это было бы признаком невероятной чувствительности, а мне чувствительность несвойственна.
Я наклонила голову, чтобы изучить компас.
– Западо-юго-запад.
Его губы тронуло подобие улыбки.
– Мы движемся в правильном направлении, Вероника. Нам достаточно просто идти за хвостом лошади, которая тащится перед нами.
– Я люблю знать, куда направляюсь, – ответила я. – А теперь давайте обсудим вопрос денег. Какая сумма обеспечит нам расположение профессора?
Мы занялись обсуждением финансов, и Стокер объяснил мне, что денег, собираемых в качестве платы за вход, достаточно, чтобы цирк продолжал существовать, но недостаточно для того, чтобы платить артистам. Предполагалось, что каждым номером можно заработать дополнительную сумму или пуская по рядам шляпу, или продавая открытки, фотографии актеров, которые они должны были печатать из собственных средств. Некоторые казались совершенно отвратительными, например, такие, на которых запечатлены болезненно худые профессор и Отто, обнаженные до пояса и демонстрирующие широкую полосу сухожилий и мышц, которая их связывала. Другие были слегка непристойными (не нужно обладать богатым воображением, чтобы понять, что среди них я имею в виду и Саломею).
– К сожалению, не очень-то весело смотреть на открытку с изображением иллюзиониста, – уныло заметил мистер Стокер. – И у нас нет времени выпустить другие, на которых ты привязана к мишени, а вокруг тебя воткнута дюжина лезвий.
– Может, это и к лучшему, – ответила я. – Такие открытки только сообщат о нашем присутствии здесь, а ведь мы стараемся вести себя максимально скрытно.
Он насмешливо поднял бровь.
– Да, но мы как-то своеобразно подошли к этому вопросу, правда? Присоединились к бродячему цирку. Наверное, я был не в своем уме.
– Наоборот, – живо возразила я. – Мне кажется, вас посетил приступ вдохновения. Мы будем похищенными письмами, скрытыми на самом видном месте, как в рассказе мистера По[12].
– Мне бы твой оптимизм.
Его голос был непривычно мягким, и я резко к нему обернулась.
– Что с вами случилось? Мы сейчас согласились по какому-то вопросу. Более того, я сказала вам нечто вежливое, а вы не ругались на меня уже целых пять минут. У вас жар? Вы бредите?
Я положила руку ему на лоб, но он резко стряхнул ее.
– Так-то лучше, – отметила я с удовлетворением.
– Всегда находиться в состоянии вражды очень утомительно, – признался он. – Особенно при таком близком общении.
– Согласна.
– Я не говорю, что больше это чувство ко мне не вернется, – предостерегающе заметил он. – Но пока я чувствую себя гораздо увереннее, чем в последние несколько дней. У нас есть кров, еда и вообще место, где можно укрыться, хоть и не надолго, но достаточно для того, чтобы я смог выяснить результаты расследования.
– Как вам это удастся? Думаю, вы отдали какие-то распоряжения перед тем, как уехать из Лондона.
Он колебался, но потом все же решил немного мне довериться, может быть, под влиянием наших нынешних теплых отношений.
– Да, отдал. У меня есть друзья, которые перешлют мне газеты после оглашения приговора.
– Друзья? Почему же мы тогда не попросили пристанища у них, а отправились в бродячий цирк?
– Потому что сейчас мои друзья не в Лондоне. – Я ждала, что он продолжит, но его лицо вновь приобрело обычное замкнутое выражение.
– Тогда как же ваши друзья сами будут получать газеты?
– Естественно, их посылают из Лондона. А они, в свою очередь, будут пересылать их мне до востребования в ближайшее почтовое отделение с задержкой всего лишь в один день.
Я открыла рот, но он не дал мне заговорить.
– Да, я был достаточно осторожен для того, чтобы попросить присылать их на вымышленное имя.
Я чуть не рассказала ему о том, как столкнулась с мистером де Клэром на Паддингтонском вокзале, но пока не стала. Кажется, он уже достаточно оттаял для того, чтобы делиться со мной обрывками информации, и я решила, что это прекрасный знак, и мы достигли определенного прогресса в этих странных деловых отношениях, неожиданно нас объединивших. Но я знала также, что мой клочок информации может оказаться или ничего не стоящим, или невероятно ценным, и я не собиралась высовываться до тех пор, пока не выясню значимости тех карт, что попали мне в руки.
Вернувшись к нашему разговору, я одобрительно кивнула.
– Кажется, вы все продумали, только забыли о самой важной детали: я – ваш союзник, – напомнила я ему. – И клянусь, я вас не брошу до тех пор, пока мы не выясним правды о том, что случилось с бароном.
Тогда он красочно выругался и бранился до тех пор, пока птицы не перестали петь от изумления. Но мне это было неважно. Я пропустила его вспыльчивость мимо ушей и заметила, что просто улыбаюсь, двигаясь по проселочной дороге в сторону Баттерлея. Я знала, что нам нужно разработать стратегию и определить план действий. Но, покинув Лондон, мы хоть и оказались в безопасности, но полностью закрыли для себя возможность как-то серьезно вмешиваться в ход событий. Мы были скованы законами географии, но в это теплое утро поздней весны я решила, что это не самое плачевное положение. Последние дни, столь густо наполненные событиями, и экзотическая обстановка бродячего цирка в совокупности оказали на меня очень странное влияние. Я чувствовала себя совершенно расслабленно впервые с тех пор, как мне пришлось вернуться в Англию, чтобы ухаживать за тетей Нелл.
Прежде я не осознавала того, сколько сил у меня забрали эти холодные, тоскливые месяцы. Комнаты умирающих и припарки – не в этом мое предназначение, я сделана из сурового теста странствий. Мой темперамент не подходит для выхаживания больных, и скука Литтл-Байфилда выкачала из меня всю природную живость. И сейчас, в этом новом приключении, я ощутила, что снова возрождаюсь к жизни. Я была бабочкой, только что вылупившейся из кокона, с влажными крыльями, полной надежд и ожиданий. Я довольно часто становилась свидетелем этого процесса во время своих экспедиций и решила для себя, что никогда не буду ловить в сачок столь нежную красоту. Я оставляла их сидеть на ветках, впервые расправлять свои мягкие крылышки на солнце, чтобы его лучи отогрели и напитали их и сделали достаточно сильными для полета. И для моего полета еще будет достаточно времени, решила я.
А пока я вполне была довольна тем, что сидела на своей ветке и приходила в себя. К тому же, подумала я, судя по тому, что нам известно, убийца барона уже задержан. Может быть, он уже и сейчас сидит в тюрьме и ожидает правосудия. И если дела обстоят именно так, то нам не будет никакого прока от нашего плана. Нет, гораздо лучше еще несколько дней спокойно попутешествовать с бродячим цирком и позволить полиции проделать всю необходимую работу. В каком-нибудь городке будет нетрудно раздобыть газету и посмотреть, какие новые подробности стали известны. Если злоумышленник схвачен, нам с мистером Стокером будет нечего бояться, мы сможем вернуться в Лондон, а оттуда отправиться каждый своим путем. Удовлетворенная этими размышлениями, я закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Если бы я знала, что это последний перед долгим перерывом момент, когда можно по-настоящему насладиться тишиной, я постаралась бы получить от него еще больше удовольствия.