Мятежный

Привет, ведро льда в лицо, спас ибо, что отрезвил мою задницу.

Папа встал, схватил со стола банку пива и начал ходить по кухне, вытаскивая маленькую мусорную корзину и бросая в нее все бутылки из-под водки, свернутые окурки и пиво, пока говорил. – Вернемся к нашей главной теме – наркомании. Да, Дин, я был таким же наркоманом, как и ты. Только употреблял не травку. Там, где я вырос в Алабаме, травка не была пороком богатого человека. Но после того как я окончил юридическую школу и женился на твоей маме, у меня было много проблем. Мне нужно было произвести впечатление на собственного отца, и он был гораздо менее заботливым и отзывчивым, чем я. Единственный способ избавиться от этого давления и снять напряжение – выпить. Что я и делал. Чрезмерно. Каждый день.

Я чмокнул губами и уставился на него, пытаясь понять, был ли я с похмелья, пьян или в этом болезненном пространстве между этими состояниями. Я так много выпил в тот уик-энд, что меня постоянно тошнило. Я не помнил, когда в последний раз ел, но был почти уверен, что это не осталось у меня в желудке после всех ночных рвотных праздников, которые я устраивал для себя.

– Я был пьян в девяноста процентах случаев. Заметь, я был запойным алкоголиком, и не припомню ни одного дня в возрасте от двадцати двух до двадцати восьми лет, когда бы я не был пьян в стельку. Даже на работе, когда я не мог рисковать пахнуть виски, я шел в туалет и пил «Листерин» перед важными встречами. Я был гораздо хуже тебя, Дин. Намного хуже.

– Ну, теперь ты в порядке, – пробормотал я. Зрелый, как гребаный малыш. Был ли я классным актером или как?

Папа взял мусорное ведро, швырнул его в гребаное окно, как рок-звезда, затем пошел вперед и взял еще одно из ванной, наполнив его новыми бутылками и банками алкоголя.

– Я в порядке, потому что меня разбудили, Дин. И знаешь когда?

– Просвети меня, господин. – Я отвечал только ради того, чтобы ответить, и это не было смешно или восхитительно для гребаного тридцатилетнего парня. Папа, должно быть, разделял это чувство, потому что он покачал головой и продолжил:

– Это случилось, когда однажды я поздно вернулся с работы, забрался в постель пьяный и дезориентированный и занялся любовью со своей женой. А потом, проснувшись на следующий день, я вспомнил, что Хелен вообще не должна была быть в Бирмингеме. Она поехала навестить свою мать в Фэрхоуп. Поэтому я посмотрел направо и увидел ее сестру. Я посмотрел на женщину, спящую рядом со мной, и понял, что испоганил всю свою жизнь.

Это заставило меня выпрямиться.

– Она обманула тебя?

– Ну, я думаю, мы оба знаем, что Нина была не из тех женщин, которые могли бы меня очаровать. – Папа недоверчиво посмотрел на меня. Думаю, что нет. Нина была полной противоположностью Хелен, моей матери. Она носила скудную одежду, курила сигареты и флиртовала со всеми подряд. Моя мать была яппи из кантри-клуба, ее волосы всегда выглядели так, будто она только что сошла с обложки женского журнала, и она была сдержанной и вежливой, но никогда не слишком дружелюбной с мужчинами.

– Но, мама. – Я поднял голову и недоверчиво покачал ею. Моя мать ни от кого не терпела дерьма. Вот почему мы с сестрами были так хорошо воспитаны. Она знала, как достичь своей цели, когда ей этого хотелось. – Она сказала мне, что хотела развестись с тобой. Как, черт возьми, тебе это удалось?

Папа покачал головой, выбросив в окно вторую мусорную корзину, полную напитков, прежде чем повернулся ко мне лицом. – Бэрон заберет все, что я выбрасываю, и чтобы у тебя не было доступа к этому, я заберу твой бумажник и прослежу, чтобы твой холодильник был полон еды. С сегодняшнего дня у тебя начинается детоксикация, Дин.

Вишес здесь? Какого хрена? На этот раз я дей ствительно достиг дн а .

– Насчет твоей матери… нет, она меня не простила. Во всяком случае, не сразу. Когда я увидел Нину в своей постели, и она рассказала мне, что произошло, я был подавлен. Я вышвырнул ее из дома и позвонил Хелен. Она прервала свое путешествие и вернулась домой. Я сразу же признался во всем. Она собрала мои вещи и выставила меня за дверь.

Несмотря на мои лучшие намерения, на моем лице появилась ухмылка. – Молодец, мама.

Я был незаконнорожденным ребенком, который переживал об обманутой женщине.

– Она заставила меня заплатить, это уж точно. Все эти девять месяцев я спал в своем кабинете. Хелен прислала мне столько наполовину заполненных бланков о разводе, что мой почтовый ящик забился. Нина убежала. Я пытался найти ее, но не смог, она исчезла из поля зрения, и это было совсем другое время. Тогда было проще исчезнуть. Никакого интернета и тому подобного. – Папа засунул руки в карманы и, нахмурив брови, посмотрел в окно. – Твоя мать подала на развод за два месяца до твоего рождения. Дело было даже не в измене. – Он горько рассмеялся. – Потому что, поверь мне, я понятия не имел, что делал, когда спал с Ниной. Слава богу, я не помню ни одной секунды. Она просто устала от моей проблемы и отсутствия у меня мотивации ее решать. Она заслуживала лучшего и знала это.

– И что же случилось потом? Почему она передумала? – Я все еще сидел за столом. Все как-то прояснилось. История начала обретать смысл. Не совсем, но я не чувствовал себя таким потерянным, как в последние несколько лет из-за всех этих испытаний с Ниной.

– Так уж вышло. – Он обернулся и улыбнулся мне, как будто я был Сириусом, что не могло быть правдой, потому что Рози была Сириусом. Но у каждого человека есть свой собственный Сириус в жизни. Тот, что сияет ярче остальных. – Ты родился, Дин. Мы узнали о тебе из выпуска новостей. «Ребенок в «Уолмарте»». Твоя мать сразу поняла, что это Нина. Это было нетрудно понять. Она позвонила мне, и мы вместе поехали в больницу, куда тебя отвезли. Твоя мать так сильно хотела тебя, что была готова предоставить мне второй шанс. Сказала, что ты заслуживаешь всего этого, хотя женщина, которая привела тебя в этот мир, этого не заслужила.

– Я ничего не понимаю. – Я покачал головой. – Ты заставлял меня проводить время с Ниной и Совой. Почти каждое лето. Все лето. Блять, папа. – Я встал и принялся расхаживать взад-вперед. – Сова предложил мне косяк в двенадцать лет. Нина – первый глоток пива, когда мне было девять лет.

– Не матерись, – наставлял меня отец, и я закатил глаза, чувствуя себя его сыном чуть больше, чем когда вылетел из того кафе. – У нас была небольшая договоренность с Ниной. Главным образом потому, что обеспечение тебе безопасной, стабильной жизни было нашей главной заботой. Она хотела видеть тебя летом, и мы соглашались, пока она была трезвой. Таково было условие. Нине платили за то время, что ты проводил у нее дома. Предполагалось, что деньги пойдут на поездки, одежду и тому подобное. Мы не были глупы. Мы знали, что она положила деньги в карман и приберегла их для себя. Но мы надеялись, что время, проведенное с тобой, вдохновит ее на выздоровление. Что это заставит ее оставаться трезвой и развиваться как человек.

– Только Нина не человек, – закончил я за него. Он покачал головой, и я не был уверен, согласен он с этим утверждением или нет.

– Здесь все люди. Некоторые люди более человечны, чем другие. Нина совершила много ошибок на своем пути, но я сделал одну из них вместе с ней. И ты тоже совершаешь ошибки. Ошибки, которые будут иметь серьезные последствия, если ты продолжишь идти по этому пути.

Мне нечего было сказать по этому поводу. Дело было уже не в Нине.

– Почему же ты не сказал мне раньше? – Я провел рукой по волосам. – Почему позволил мне заплатить ей? Почему встретился со мной на ее условиях? В этом нет никакого гребаного смысла.

– Но это так, Дин. В этом есть смысл. – Он сделал шаг ближе ко мне, и теперь мы стояли лицом к лицу. Тот же рост. Те же волосы. Тот же цвет глаз. Черт, как же я раньше этого не заметил? Мой отец выглядел в точности, как и я. Вот почему люди никогда не спрашивали, усыновили ли меня. Потому что это не так ... во всяком случае, не полностью.