Страница 7 из 13
Желая как можно быстрее избавиться от нежданной девичьей благодарности, Ланделин вынужден был пообещать, что будет каждый день устраивать нам утренние тренировки. Я же на эти обещания только рукой махала, будучи уверенной, что вот-вот вернусь в серую обыденность. И уж тем более я не думала, что мне действительно придется принимать в этих тренировках реальное участие.
— Знаешь, Эйсма, — все еще пытаясь поставить мозги на место, сказала я. — Боюсь, мне придется пропустить тренировку. Мне срочно нужно к ректору.
Эйсма подозрительно на меня покосилась, но не стала укорять, а просто произнесла:
— Жаль, Ланделин расстроится. Поэтому завтра ты обязательно пойдешь, даже если не захочешь.
Я не стала уточнять почему, а поспешила в ванную комнату приводить себя в порядок. Хоть я и сомневалась в удачности своей задумки, сидеть сложа руки было нельзя.
Несмотря на достаточно ранний час, большие напольные часы в приемной показывали семь утра, ректор был на месте и даже согласился меня принять.
— Присаживайтесь, — указал мне Красавчик-ректор на большое мягкое кресло, стоящее у окна.
Сам он сел в кресло напротив. На его красивом лице блуждала легкая, немного ироничная улыбка, словно он заранее знал, зачем я явилась к нему в такую рань.
— Признаюсь честно, я ждал вас еще вчера. И да, я знаю, почему вы пришли ко мне, — произнес ректор, подтверждая мои мысли и именно тогда, когда я поняла, что совершенно не представляю, с чего начать разговор. — В отличие от других членов приемной комиссии, мне доводилось иметь дело с иномирцами, поэтому я сразу понял, кто вы.
— То есть, — осторожно начала я, — вы уверены, что вы не плод моей больной фантазии?
Ректор мягко, но довольно громко рассмеялся.
— Ну, быть фантазией мне бы совсем не хотелось.
— Чем докажете? — не сдавалась я.
— Не думаю, что это возможно, — уже серьезно продолжил ректор. — Что бы я ни сказал или ни сделал, вы всегда можете приписать это вашей фантазии. Даже причини я вам сейчас боль, вы все равно можете списать это на реакции своего мозга.
— Согласна, — кивнула я. — Тогда что же мне делать?
— Единственное, что могу вам предложить — это только принять окружающую вас действительность как реально существующую.
— Но как такое возможно? — никак не могла смириться я. — Как можно принять реальность существования магии?
— В вашем мире ее разве не было? — тут же заинтересовавшись, подался вперед ректор.
— В моем мире только одна магия — деньги, — усмехнулась я. — Все остальное — иллюзии и ловкость рук.
— Интересно, — Красавчик-ректор откинулся назад на спинку кресла и начал внимательно меня разглядывать. — Но тем не менее вы — довольно сильная ведьма, а ваше проклятие произвело на виру Носильскую прямо-таки неизгладимое впечатление.
— Какое проклятие? — поспешила спросить я, абсолютно не понимая, о чем идет речь.
— Ведьмовское проклятие паники и ужаса, — легкая полуулыбка снова коснулась слишком красивого лица. — Надо отдать вам должное, я впервые столкнулся с тем, чтобы заклинание, сопоставимое по силе с боевым, звучало вполне миролюбиво.
— Это вы о песенке, что ли? — предположила я, все еще силясь понять, что имел в виду ректор.
Ректор кивнул.
— Но это действительно была просто песенка, — пожала я плечами, — ничего более.
— И тем не менее артефакты зафиксировали ваше проклятие, и их показатели внесены в ваш приемный лист. Хотите ознакомиться?
— Конечно, хочу, — оживилась я.
Ректор золотым пером написал прямо в воздухе несколько слов и через пару минут в кабинет зашла уже знакомая мне фурия из деканата. Заискивающе улыбаясь, она вручила ректору тоненькую фиолетовую папочку и, не разворачиваясь, а забавно пятясь задом как рак, скрылась за дверью. Недолго думая, ректор передал папку мне.
Едва открыв папку, я тут же забыла и про проклятие, и про какие-то там зафиксированные результаты. А все потому, что на первом же листе бумаги значилось:
Имя: Ветер
Фамилия: Елизаветандреевна
— Это что? — подняв за один уголок лист с моими как бы данными, ткнула я им в Красавчика-ректора.
— Ваши личные данные, — не совсем понимая причину моего возмущения, ответил ректор.
— Мои данные? По-вашему, Ветер — это имя? А это — ЕЛИЗАВЕТАНДРЕЕВНА? Да как это вообще одним словом можно было додуматься написать?
— Подождите, — нахмурился ректор, забирая у меня лист. — Насколько я помню, на вступительном экзамене я лично попросил вас назвать ваше имя, и вы ответили мне именно так — Ветер Елизаветандреевна, — ректор немного подумал, словно еще раз вспоминая происходящее, затем продолжил: — После экзамена вы должны были направиться к виру Громогласному для заполнения регистрационных документов. Какое имя вы ему назвали?
— Ветер Елизавета Андреевна, — все еще пребывая в шоке от того, что можно перепутать имя с фамилией, ответила я.
— Ну вот, видите, — обрадовался Красавчик, — все верно. Ваше имя и ваша фамилия с ваших слов записаны верно.
— И что мне теперь делать?
— Учиться, — еще более радостно провозгласил ректор.
— Но меня зовут Елизавета, а Ветер — это фамилия. Андреевна — это отчество, имя отца, если у вас нет такого понятия, — зачем-то пояснила я.
— Я понимаю, и даже больше — сочувствую вам, — осторожно, словно успокаивая, погладил ректор меня по руке. — Но, к сожалению, изменить что-либо мы уже не можем.
— Почему?
— Документы уже ушли в королевскую канцелярию, и вернуть их нет возможности, — развел руками Красавчик.
— Я вам не верю, — улыбнулась я. — Возможность изменить данные в документах есть всегда. Просто вы не хотите морочить голову.
— Не хочу, — расплылся в самой обворожительной улыбке ректор. Да сколько же можно так мило улыбаться? — Но исключительно из желания помочь вам.
— Да неужели? — скрестила я руки на груди. — Позвольте поинтересоваться, каким же это образом?
— Не хотелось вам говорить, — еще раз улыбнулся ректор, — но вы иномирянка. А иномирцев у нас, мягко говоря, недолюбливают. Стоит кому-либо узнать, откуда вы, и вас линчуют на первом же столбе.
— Тогда почему этого не сделали вы? Что-то мне не верится, что ваш поступок по спасению меня-несчастной продиктован искренней душевной добротой.
— Из-за пророчества, — уже серьезно ответил ректор.
И улыбка, и доброжелательность вмиг слетели с Красавчика, позволяя увидеть его совершенно другим. Сейчас передо мной сидел не милый мальчик с обложки глянцевого журнала, а жесткий, возможно, даже жестокий руководитель, который не потерпит в своих владениях беспорядка и за любое нарушение установленного им порядка будет наказывать, не сомневаясь в правомерности своих действиях. Опасный тип. С таким связываться себе дороже. Это не наш декан, который был готов согласиться с чем угодно, лишь бы его лишний раз не тревожили.
— Тара никогда не ошибается, — продолжил ректор. — Это единственная причина, почему я принял вас в это учебное заведение и почему намерен не раскрывать вашей тайны. Надеюсь, вы понимаете, что, если вы сами раскроете себя, я не смогу, да и не буду защищать вас.
Взгляд ректора сделался еще холоднее, отчего мне совершенно расхотелось спорить и вообще о чем-либо его расспрашивать. Но я все же, пересилив себя, снова спросила:
— И что мне теперь делать?
— Учиться, — ректор поднялся с кресла, давая понять, что наша милая беседа окончена. — Желательно хорошо учиться. Ведь за хорошую учебу платят стипендию, а другим доходом в ближайшее время вы вряд ли сможете обзавестись.
— Понятно, — кивнула я. — Тогда последний вопрос. Как мне вернуться в свой мир?
— Боюсь, что никак. Открыть межмировой портал под силу только большому кругу ведьм. Но я очень сомневаюсь, что они станут это делать. Им легче просто убить вас.
Веселенькая перспектива.
В общежитие я возвращалась потерянной и совершенно не замечающей окружающую меня действительность. Что-то подсказывало мне, что я действительно в другом мире, а не сошла с ума. Ну не мог мой мозг перепутать имя с фамилией. И что же мне теперь делать? Учиться, как советовал ректор? И привыкать, что Ветер — это уже не фамилия и даже не кличка, присвоенная мне особо любящими меня студентами, а имя, которым будут меня звать далеко не только друзья?