Мера ноль

– Стихия духа есть у всех, Старый!

– Да, Торбун, но кому-то меньше досталось, кому-то больше.

– Да он же нулевая мера! Чего там больше?

– Сейчас и поглядим. Воды скомандуй принести.

Десятник рыкнул и шаркнул ногой от досады.

– Троргал, дуй давай за водой, зверье твое пустое!

– Понял, мастер.

Прошаркали шаги, отдаляясь от меня, а я так и лежал, не сводя глаз с меча и готовясь к следующему рывку. Земля скрипела на зубах, когда я сжимал челюсти от боли, но потихоньку я опять подтянул колени под живот. Локти под грудь.

Готовься…

Пры-ы-ыжок!

Тело рванулось, и я попытался выкинуть руки вперед. Получилось очень плохо, я со всего маху проехался лицом по земле. Даже в глаза попало, и я загудел от наждачной боли, зажмурившись. Вот только пальцы…

Пальцы правой руки коснулись чего-то, что не могло быть землей. Твердый металлический предмет. Я с лаской погладил навершие рукояти клинка, пытаясь рассмотреть его через забитые песком глаза. Все слезилось, долго веки держать открытыми не получилось, я снова зажмурился.

Как же больно.

Но пальцы все пытались подцепить. Подтянуть. Еще чуть-чуть. Есть! Да, усилия не пропали даром.

Я счастливо заулыбался, сразу почувствовав песок между зубами и губами. Теперь все усилия на то, чтобы удержать и подтянуть. Пальцы, к которым наконец прилила кровь, разгибаются, соскальзывают, но я потихоньку тяну.

Клинок тихо звенел, скользя по редкому гравию. Я тянул к себе меч и не верил происходящему. Я сегодня умирал под дорожным мостом, в мире с машинами и техникой. А здесь что? Мечи, копья… Что это, постановочные декорации? Но лежащий неподалеку труп воина говорил об обратном.

Клинок оказался в моих руках и я осторожно обнял его, прижавшись щекой к рукояти. Так, свернувшись в позе зародыша и обнимая меч, я отдыхал.

– Вставай! Собака нулячья!

– Небо ждать не будет.

Послышались шаги. Я поднял голову, пытаясь разомкнуть песочные глаза. Вернулся Троргал.

Рядом упала кожаная фляга, внутри заплескалось, забулькало…

Откуда только силы появились, руки мигом схватили, я за секунду нашел деревянную пробку. Только что пальцы меч ухватить не могли, а пробку мигом выдернули. Я оперся на локоть, разом приподняв тело, и подкинул флягу ко рту.

Я зацепился взглядом за воинов. Они смотрели, чуть улыбаясь, хитро щурясь. Рука с флягой остановилась, бессильно опустилась на землю. Что там, отрава?

– Да никто тебя травить не будет, – усмехнулся знахарь, – Это не делает чести воину.

Я с сомнением поджал губы и покосился на небо, смаргивая боль от песка под веками. Кто знает, что у них там небо разрешает, а что может оказаться вполне нормальным? Во всех этих религиях всегда так было – что не запрещено, то, значит, можно. Подлая суть человека извернется, но найдет лазейку.

«Честь для Зеленых Скорпионов не пустое слово».

Ага. И она еще здесь.

Я вздохнул. Память вырвала какие-то обрывки с уроков по выживанию. Что-то там про спазмы желудка. Это про еду или воду? Вот не помню, хоть убей.

Мне бы вспомнить, как меня зовут. Вот дочку точно помню.

Я осторожно приподнял мешковатую флягу, приложил к губам, чуть поднял. Прохладная жидкость с землистым привкусом хлынула в рот, и я, сделав неимоверное усилие, убрал флягу ото рта. Весь организм вспыхнул буйной сиреной: «ГЛОТАЙ! ПЕЙ! ГЛОТАЙ!»

Я выдержал. Прополоскал водой рот, воспаленный язык благодарно купался в ней спустя два дня засухи. Собрав всю грязь и песок, я… выплюнул ее на землю.

– Вот же ноль смердящий! Он издевается.

– Тихо, Торбун, мы же не в пустыне. Воды хватит.

– Старый, что мы с ним телимся?

Первые крохи жидкости, впитавшиеся через язык, прояснили голову. Я пригубил снова и сделал три мелких глотка. Организм, до этого трубивший во все барабаны, понял, что моя воля сильнее, и безропотно принимал ту дозу, что я определил.

Как же хорошо. Твою-то мать, я никогда еще в жизни не пил с таким удовольствием. Эта вода казалась самой вкусной, что я пробовал.

Сделав несколько глотков, я снова взял паузу. Появились силы.

– А-а-а… – со стоном и криком я, толкаясь локтем, а потом и ладонью, натянул измученные мышцы, и сел.

Я сидел!

– Кого он вызвал на поединок?

Знахарь задал вопрос, но в ответ возникла пауза. Я плеснул из фляги в грязную ладонь, растер воду, пытаясь сделать почище. Налив еще немного, я попытался промыть глаза.

– Я пойду! Пальцем перешибу.

– А с чего это ты, я же топор метнул!

– И промахнулся. Попытку сделал.

– Их тут двое было, Троргал и Кроммал, – пояснил десятник.

Я поднял голову, оглядывая лица огромных и суровых воинов. Троргал и Кроммал хищно улыбались, их глаза прямо горели желанием перерубить тощего нуля.

Кроммал так и не отпустил копье. Он упер его древком в землю, одну руку положил на бок, и стоял, выпятив грудь. Троргал, прищурив глаза, попробовал на остроту лезвие топора и кивнул мне. Типа, все готово для тебя.

– Дерьмо нулячье, долго молчать будешь?

Я перевел взгляд на десятника. Он нервно дернул мечом, и глядя на меня с презрением, сплюнул мне под ноги. Вся эта суета с «дерьмом нулячьим» явно казалась ему лишней тратой времени.

Вокруг горела и грабилась деревня, кричали люди, и там воины Торбуна давно уже без присмотра. А он тут, нянчится с каким-то задохликом, вдруг нашедшим в себе наглость умереть красиво.

Лысый зарычал от злости и, глянув на небо, резко приложил ко лбу два пальца и отмахнул их вниз. Это у них наверняка жест какой-то священный. Или охранный.

– Просветленный, знаешь ли ты правила? Ты хотел поединка… – устало вздохнув, сказал Старый.

Он нервно поправил серебряный обруч и покосился на воинов. Авторитет авторитетом, но ему не надо, чтобы все думали, что у него начинаются старческие капризы.

– С ним буду биться! – я указал пальцем на десятника.

Лысый хапанул воздуха и покраснел от злости.

– Да как ты, нулевая мера, смеешь?

Кроммал возмущенно покачал головой:

– Просва, ты не видишь, кто перед тобой? Это мастер зверь, третье жало!

«Ты сдурел? У тебя никаких шансов!»

Даже моя соседка по палате возмутилась.

Я усмехнулся. Можно подумать, с блондином или брюнетом у меня больше шансов. Если уж вызывать на поединок, то самого сильного. А Небо разберется.

«Идиот!»

Я посмотрел на небо. И вдруг приложил два пальца правой руки ко лбу и отвел их. Я сразу понял, что это движение для этого тела очень привычное, будто делаю это тысячу раз на дню.

– Да будет так, – сказал Старый, покачав головой. Он явно ожидал от меня чего-то другого.

– Ну, ноль, ты мог умереть быстро, – прошипел сквозь зубы Торбун.

Да, спасибо. Два дня ждал смерти, куда уж быстрее-то.

Я потихоньку нагнулся вперед, уперся ладонями в землю, и попытался встать на колени. Руки затряслись, ноги не слушались, но после четвертой попытки я смог таки упереться. Теперь подъем! Подъе-е-о-о-о-ом!

***

«Вставай, твою мать! Шавка сраная! Подъе-е-о-о-ом! Что, сил нет?!? А моргать силы есть? Это я тут вас жалею, а враг жалеть не будет. Ножик в позвонки отлично входит!»

***

Враг жалеть не будет. Перенеся вес тела на трясущиеся ноги, я вдохнул и, наконец-то, оторвал руки от земли. Медленно поднялся и, пошатываясь, осмотрелся.

Синее небо с ярким солнцем, одинокое облачко. Деревня находилась в какой-то долине, вокруг возвышались самые настоящие горы. Все, как на картинках – снежные шапки, величественные перевалы, и стелющийся на склонах туман.

Тут было даже уютно, в этой деревне. Если бы не резня, которую тут, по-видимому, устроили эти самые Зеленые Скорпионы.

«Не спеши судить».

Я с сомнением слушал голос. У меня свои представления о морали, и в то, что здесь все справедливо, мне не верилось. Если этот Торбун считает нормальным резать детей и женщин, то у меня против него рука не дрогнет.

«В какого идиота я попала!»